Искушение спровоцировать урода было велико, очень велико, почти непереносимо. Раненая ведьмочка, естественно, начнёт кричать и кто-нибудь её непременно услышит, вызовет полицию. А у Тейлора в запасе окажется секунд десять — на то, чтобы активировать не заклинание, так хоть защитный амулет хватит…

Девушка вцепилась в рукав его сюртука с такой силой, что даже кожу прихватила, всхлипнула сухо, дёрнулась, пытаясь у Тейлора за спиной спрятаться.

— Ещё один шаг в сторону и болт в колено я гарантирую, — совсем негромко, но отчётливо сказал «арбалетчик». — Шуруйте-ка лучше сюда, а ты, инквизитор, руки на виду держи. Будете хорошими — разойдёмся мирно.

— Это как? — уточнил инспектор, нехотя, но всё же вперёд шагая.

— Это живыми, — вежливо пояснил ведьмак. — Нам много не нужно. Только узнать, где Ревис, да привет тебе от старшого передать. Ничего, отдохнёшь пару недель в кроватке, всё только на пользу.

— Девчонку отпустите, — потребовал Тейлор.

Просто так потребовал: понятно же, не отпустят. Но время тянуть было необходимо, каждая лишняя минута — это шанс. Правда, не слишком понятно на что. Инквизиторская защита сама собой не сработает, она реагировала на магию и только на неё. А ведьмаки, хоть и идиоты, дураками не были и ничего такого делать не собирались.

Ну почему никто не додумался настроить защиту на любую угрозу?!

Да просто никому и в голову не пришло, будто инквизитору могут банально переломать ноги. И никакая хвалёная подготовка не поможет, никакие пресловутые артефакты-амулеты не понадобятся, потому, что ничего делать нельзя.

Его учили не считаться с сопутствующим ущербом, если того ситуация требует. Почему никто не предупредил, что «сопутствующим ущербом» может стать перепуганная девица — не родная, не любимая, всего лишь не чужая? И почему такие истрёпанные человечеством в хлам истины открываются в самый неподходящий момент?

— Так, дева, топай сюда и встань вон с тем красавцем, — приказал «арбалетчик». — Он тебя подержит. Да не дрейфь ты! Не будешь дёргаться, и ничего плохого не случится.

— Иди, — Тейлор тихонько подтолкнул Миру в спину.

— А как же вы? — пролепетала ведьмочка, тараща глазищи, от ужаса ставшие почти круглыми.

— Всё нормально, — инспектор попытался улыбнуться, но сам не понял, вышло у него или нет. Жертвовать собой — это чертовски неприятно, с души воротит: не правильно, не рационально, не логично. И ради кого? Полузнакомой девчонки, ведьмака-кретина и… — Иди!

— Слушай дядю, — ухмыльнулся всё тот же, говорливый. Остальные трое вообще никаких звуков не издавали, да и не шевелились почти, только один кулак разминал. — А ты, дядя, слушай сюда. Начнёшь рыпаться, мы твоей крале пальцы по одному переломаем, ясно? И лучше сразу скажи, в какую нору Ревис запрятался.

— Не могу, — усмехнулся инквизитор, руками разведя, — простите, но не могу. Сам бы рад…

— Ну, как знаешь, — «арбалетчик» по-борцовски размял шею. — Тогда не обессудь, станем работать жёстко.

Инспектор, сам не очень понимая зачем, кивнул. Хотел руки от греха подальше в карманы сунуть, но опомнился, в замок впереди себя сцепил, чтобы и слепой заметил: не собирается он ничего делать.

Легко, наверное, было рыцарям: на коня вскочил, меч наперевес и вперёд, рубить дракона во славу прекрасной дамы. Оказывается, ничего не делать во имя её же во сто, в тысячу крат тяжелее, унизительнее — ведь он не лавочник, а инквизитор, в конце-то концов!

А приходилось просто стоять, просто молчать, иначе ведь не только до ведьмака доберутся. Вряд ли они адвокатше что-нибудь сделают. Но полагаться на это «вряд ли» не хотелось. Поэтому на долю Тейлора оставалось только самопожертвование, да ещё и совсем негероическое, мерзкое, как пьяная драка в подворотне.

Инквизитор поднял голову. Небо, подглядывающее в щель между крышами, голубело по-особенному ярко. Что-то невероятно приторное и пошлое, вроде: «Как глаза возлюбленной» — так и просилось на язык. Вот только у неё совсем другие глаза, вовсе не голубые.

Умники, любящие рассуждать о человеческой природе, частенько говорят, будто люди не так уж и далеко от животных ушли. И, мол, агрессивность да кровожадность в них природой заложена — хлебом не корми, только позволь дубиной по башке ближнего своего садануть. Может, конечно, они и правы. Но почему тогда все, ну абсолютно все колотящуюся в истерике женщину сначала успокоить пытаются, уговорить, воду ей подсовывают, время теряют. Нет бы сразу по щекам нахлестать! Куда, спрашивается, агрессивность девается?

Вот и Рейсон навешать лещей рыдающей, бьющейся в могучих ревисовских объятьях Мике, так и не решилась, хотя очень хотелось. Зато догадалась ковшик с водой над её макушкой перевернуть. Помогло мгновенно. Ведьмочка моментально затихла, только таращилась на Киру испуганно, тихонько икая. Правда, внятно объяснить, что произошло, она сумела ни с первого раза. А когда смогла растолковать, тут уж адвокату соображалка отказала.

Каким образом Рейсон у дома Тейлора оказалась, ведьма не помнила совершенно. Сразу к сараю, за которым люди возились, кинулась. Даже, кажется, крикнула что-то. Но Ревис её перехватил, зачем-то к подъезду потянул.

— Пусти! — рыкнула Кира, пытаясь выкрутиться из здоровенных ручищ, — пусти, ну!

— Да это полиция, — рявкнул ведьмак, которому, наверное, невменяемые дамы за утро порядком надоесть успели. — Ты их на лохмотья порвать хочешь?

Кира про полицейских так ничего и не поняла, но притихла, позволяя себя в подъезд заволочь. А когда они у квартиры инспектора очутились и вовсе забыла, как дышать. Входная дверь стояла раскрытой нараспашку, возле неё тоже толпились какие-то люди. Остро и неприятно пахло лекарствами и бедой.

Ревис что-то сказал мужчинам, вход перегораживающим, те ответили — до ведьмы ни слова не дошло. Она всё внутрь, в квартиру заглянуть пыталась, но, сколько шею не вытягивала, видела только очень тёмный коридор и комнатные двери раззявленные провалами. На одной сквозняк тихонько шевелил лёгкую занавесочку.

— Ничего, обойдётся, — прошамкал невесть откуда взявшийся Джинс, утирая дряблые щёки не слишком чистым полотенцем. — Доктор сказал, обойдётся. Он сейчас там, но сказал, скоро закончит. Встанет, сказал. Да что ж вы на пороге-то топчитесь? Проходите, проходите…

Проходить Кире совсем не хотелось. Казалось, что стоит переступить порог и самое страшное непременно случится. А если в тёмную квартиру не соваться, то, может, и ничего, обойдётся. Но Ревис, видимо, иначе думал, за собой потащил. И ничего, по крайней мере, внешне всё по-прежнему осталось. Только старый слуга всё всхлипывал и всхлипывал — раздражал ужасно, так и тянуло его за отвисший брыл с вывертом ущипнуть.

А потом из-за очередной двери, в отличие от других закрытой, вышел маленький грустный человек в поблёскивающем пенсне и спросил у Рейсон, не жена ли она. Кира почему-то согласилась, что жена.

— Что же вы за мужем-то не смотрите? — попенял коротышка, тщательно вытирая руки салфеткой такой белой, что в полумраке коридора казалось, будто она светится. — Не мальчик уже, чтобы по подворотням драки устраивать. Вот и получите вполне закономерный результат: трещинки в рёбрах, нос сломали, ну и сотрясение мозгового вещества, конечно. А всё могло быть и хуже. Так что вы уж присмотрите. И первые сутки спать ему не давайте, не стоит. Про лекарства я всё написал, вот тут, извольте, рецептик. К ведьмам-сиделкам можно обратиться, ведьмы это хорошо, но дорого. У вас есть средства? — человечек строго посмотрел на Киру поверх стёклышек. — Или вам капелек успокоительных дать?

Из всего сказанного Кира уловила только слово «ведьмы» и то, что Тейлору сутки нельзя давать спать. Но последнее за собой ещё мысли потянуло и в голове адвоката начало стремительно светлеть.

— Так он не умрёт? — севшим почти до хрипоты голосом спросила Рейсон.

— Когда-нибудь непременно умрёт, — серьёзно заверил её, наверное, доктор. — Но, думаю, в ближайшее время с ним такой неприятности не случится. Если, конечно, опять в глупость не ввяжется. Ну надо же, уважаемый человек, а туда же…