— Я такого наворотила, мамочка…

— Перестань, — одёрнула родительница, — ничего такого ты не наворотила. Пока, по крайней мере. И уж точно не сделала ничего не поправимого. Такое вообще сотворить довольно сложно. Понятно, хорошего мало. Отец вон в истерике полночи бился, даже напиться умудрился, бедолага. — Может, ведьме и показалось, но в голосе госпожи Рейсон прорезалось что-то, сильно смахивающее на снисходительную гордость. — Но лично я для рыданий причин не вижу. Надо просто сесть и подумать, что тебе по-настоящему нужно.

— Я не знаю… — промычала Кира.

Слёзы уже не просто текли, а едва не водопадом низвергались. Вроде бы в глазах не должно быть столько влаги. Да и в носу тоже.

— Никто и не предлагает решать немедленно, — фыркнула мать. — На поезд ты вроде не опаздываешь.

Кажется, госпожа Рейсон ещё что-то говорила, да дочь её не слушала. Точнее, как раз слушала, резковатый голос матери успокаивал, будто она сама по голове гладила — Кира просто в смысл не вслушивалась. Взгляд сам по себе, без всякой хозяйской воли, с предмета на предмет скакал. А мозг безразлично констатировал, будто кто карточки показывал: раковина, зеркало, мужской несессер, щётка для волос. Серебряная щётка для волос, не деревянная, а с кабаньей щетиной. Ручка гравировкой-вьюнком украшена и камешками. Дорогая штучка, явно женская.

— Я развожусь, Кир.

— Из-за меня?

— Нет. Да я и не об этом. Ты поедешь со мной? — подумал и добавил, словно это по-настоящему важно было. — В столицу.

— Да-а, Тейлор, ты на самом деле потрясающий дурак. Какая мне разница, в столицу или в северные поселения?

— Это да или нет? — уточнил, набычившись.

— Естественно, да.

Как всё просто бывает ночью. И почему утром становится так невероятно сложно?

— Я ему не нужна. Не подхожу, — выдавила Рейсон, — совсем.

— Что ещё за глупости ты втемяшила в свою дурную голову? — холодно поинтересовалась мать, то ли всё же разозлившись, то ли обидевшись, что её перебили.

— Это не глупости, а факт. Знаешь, что такое факт, мам? Это конкретное жизненное обстоятельство, с которым норма права связывает возникновение, изменение либо прекращение правоотношений. В данном случае факты говорят, что правоотношения возникнуть не могут. Меня предупреждали, да только я не слушала.

— Оставь свою заумь, — приказала мать тем же самым тоном, которым в детстве велела бяку бросить. — Ты просто боишься.

— Вот именно, боюсь. Он проснётся и… и…

Слёзы окончательно забили нос, даже изнутри по горлу текли — горькие на вкус и совсем несолёные.

— И что? Набросится на тебя с ножом? Предложит расплатиться за оказанные услуги? Скажет, что всё было ошибкой? Кирелла, самое глупое, что ты сейчас сделать можешь — это сбежать, только потому, что примерещилось вдруг, будто ты его не стоишь. Детка, я понимаю, он тебе кажется самим совершенством. Но, поверь мне, это просто мужчина, пусть и не из самых плохих, но уж точно не божество. Да и я тебя не на помойке нашла…

— Я сейчас приду, мам, — решение пришло само и всё сразу стало на свои места, став кристально ясным и понятным. — Если Брен ещё раз позвонит, скажи… В общем, я скоро буду.

— Кира! Не решай ты с кондачка!..

Рейсон тихонько положила трубку, обрывая материн голос. Неловко встала — успела ногу отсидеть, сама этого не заметив. Не удержалась и обернулась, снова на серебряную щётку посмотрела. Тихо открыла дверь ванной, постояла прислушиваясь. По-прежнему на цыпочках крадясь, собрала раскиданную одежду. Но натянуть её решилась только в гостиной, не заботясь об аккуратности: главное, побыстрее и потише. Вышла из номера, мучительно сморщившись, когда замок клацнул.

Понятно, она не видела, как Тейлор глаза открыл. Собственно, инквизитор их и открыл только тогда, когда воровской шорох её шагов совсем стих. Инспектор перевернулся на живот, лицом в подушку, то ли буркнул что-то, то ли рыкнул бессильно. Саданул кулаком по постели — получилось мягко, почти бесшумно и совсем невыразительно. Двинул костяшками по деревянному изголовью. На этот раз получилось лучше, звонче, даже вроде хрустнуло что-то.

Только вот всё остальное осталось по-прежнему. Она свой выбор сделала. И имела на это полное право.

[1] Выщенок (здесь уст.) — щенок от внеплановой вязки.

[2] Формула «жест-взгляд» — магическое воздействие, не требующее заклинаний или использования вспомогательных вещей. Применяется только прямой зрительный контакт и жест.

[3] Мастихин — инструмент в виде лопаточки (мастерка), использующийся в масляной живописи.

Скомканные черновики переполнили корзину, вылезали из неё, как пена из котла с перекипевшим супом. На писчей бумаге управляющий гостиницы не экономил, листы были плотными, мелованными, мялись неохотно, вываливались на ковёр, словно насмехались над тщетными инквизиторскими усилиями.

А труды и впрямь пропадали впустую. Чем больше Тейлор пыжился, пытаясь выдавить осмысленный текст, тем короче получалось. Первый вариант он за один присест написал не отрываясь. Заняло письмо три страницы и все три отправились в корзину первыми. На том листе, что сейчас лежал перед инспектором, синели всего три строчки, да и то зачёркнутые: «Кира!» — гласила первая, отвергнутая, как пример чересчур фривольного обращения. «Госпожа Рейсон!» — было написано на второй, но это показалось слишком официальным. «Милостивейшая госпожа адвокат!» — Тейлор аж три раза перечеркнул.

Собственно, на этом дело и застопорилось. И даже изрядная порция коньяка, в кофе добавленная, мыслительный процесс не подстегнула. Когда не знаешь, как письмо начать, не до его содержания. Собственно, инквизитор не слишком хорошо понимал, что сказать-то хочет. Прощения, что ли, попросить? Пожелать удачи и счастливой семейной жизни? Собственную руку и сердце взамен сурикатовых предложить? Всё одинаково глупо.

Но маячили, маячили в голове странные и, чего уж там, стыдные видения: залитый светом храм, сияющие от снизошедшей благости гости, белое до прозрачности от горя и решимости личико под фатой и сдобный голос, тянущий: «Имеются ли у кого-то из здесь присутствующих причины утверждать, что брачные узы между этим мужчиной и этой женщиной невозможны? Если таковое есть, станет оно произнесено сейчас или не будет сказано никогда». Ну и, конечно, он сам, Тейлор, распахивающий высокие двери, врывающийся в снопе солнца, как карающий ангел: «Имеются!»

Да, мечты в самый раз для инквизитора, уже сединой обременённого. В смысле, обременённого бы, родись он, допустим, брюнетом.

Инспектор усмехнулся, смял лист с так и не придуманным приветствием и отправил его в корзину. Бумажный ком покачался на горке таких же, подумал, да и скатился под стол. Тейлор даже наклоняться не стал — плевать! Понятно, что уже завтра весь этот проклятый городок станет судачить про их с адвокатшей страстный, но несчастливый роман. Да и пусть их, трагедия в самый раз для провинции. А ему наука на будущее. И, вообще, собираться пора.

В дверь постучали так решительно, как умеет стучать только полиция и люди, решившееся на страшное.

— Открыто! — слишком уж поспешно отозвался Тейлор, задвигая переполненную корзину ногой под стол.

Которая, естественно, немедленно перевернулась, рассыпав мятые бумажные комки — один точнёхонько на середину комнаты выкатился.

Сурикат, яростно сверкая очками, распахнул створку с такой силой, что дверная ручка из его пальцев чуть не вывернулась, сводя на нет всю грозность сцены.

— Я знаю, что она провела ночь с вами! — голос, на фальцет съехавший, эффект от тщательно продуманной фразы погубил окончательно. — Не смейте этого отрицать!

— Да я и не собирался, — пожал плечами Тейлор, разворачиваясь к посетителю вместе со стулом.

Пожалуй, не только некроманту, но и инквизитору стоило бы над собственным тоном поработать, например, разочарование убрать. Незачем окружающим, а тем более этому очкастому знать, что совершенно другого человека ждал.