Незаметно для себя, объятая нахлынувшими воспоминаниями, она провалилась в сон, перейдя из одного кошмара в другой…
Глава 3.
Мы остановились на ночлег у леса, совсем недалеко отъехав от деревни. Мартин предлагал остаться у гостеприимного епископа, но я наотрез отказался. Чем-то мне претил этот старик, я хотел поскорее стереть из памяти казнь и просто уехать из Предлесья, где пахло кровью и смертью.
Мартин ушел собирать хворост на костер, я привязал коней к дереву и убрал с повозки все, что мешало для сна, оттеснив к краю мешок с железками, которые мы везли с собою. На твердые доски я настелил сена, так кстати оказавшееся недалеко от нашего ночлега. Немного промокший стог, забытый фермерами, выручил нас на ночь. Я взглянул на небо. Дождь закончился как только мы выехали за ворота деревни, шокированной неожиданным мором, который изначально приняли за происки ведьмы. Правда, как говорил епископ, пару недель назад к ним в деревню забрел странного вида парень, он не остановился нигде, просто прошелся по рынку, всем показалось, что присматривался, но на торговца не была похож. Новых людей сразу замечают, докладывают об их появлении на самый верх, так информация дошла до епископа, имевшего в городе свои глаза и уши. Однако стоило старейшине, обеспокоенному его появлением, отдать приказ найти и привести к нему, как парень испарился вместе с мулом, словно и не было его.
И стоило слухам о страннике пойти по городишке, шепотом или громкими обсуждениями, как начался мор. Сначала слегли трое детей, проживших ровно до заката солнца, а после и несколько взрослых и пара стариков среди них.
Не понимая, что происходит, и решив что начинается чума, из опасения вымирания всего городишки, старейшина приказал тела сжечь у леса, подальше от стен Предлесья. К тому моменту как в городок прибыли мы с Мартином, сожжено было двадцать восемь селян. Как инквизитору, мне дали сведения о том, что это может быть колдовством, однако наши с помощником изыскания привели нас к мельнику.
Сам мельник словно растворился, а его помощника – высокого здорового парня мы нашли там, где и надеялись – на мельнице. Он ничего не понимал и только махал руками. Все расспросы ни к чему не привели, в конце концов, я понял, что он не совсем нормален, и добиться от него местонахождения сбежавшего накануне мельника не удастся. Он, как и парень с мулом – просто пропал. Кто-то и деревенских рассказал, что видел его у леса, где сжигали тела, так все и решили что он прячется в лесу. Огромный старый лес, в который даже охотники заходили с благоговением и страхом, был причиной исчезновения многих, кто жил в Предлесье. Поговаривали, что там живет какой-то огромный зверь, который появляется из ниоткуда, и ты можешь только слышать его сопение позади себя, да так близко, словно он стоит у тебя за плечом, и в любой момент может напасть.
Я понимал, что все это суеверия и сказки тех, кто испугался волчьего воя, или сломавшийся под его ногой сухой ветки. Однако, во что я верил, так это в то, что лес очень густой и полон опасностей вроде охотничьих ловушек, старого валежника и диких зверей.
Когда я озвучил епископу мысль что мельник давно мертв, если рискнул направится в старый лес у деревни, тот с радостью ухватился за эту мысль.
– Согласен. Люди и сами поймут, что это так и есть, он ушел в лес – погиб. Стоит только пустить слух, что он скорее всего сгинул в в этом проклятом лесу, и все тут же успокоятся и город заживет прежней жизнью.
– Полагаю, – возразил я, – люди еще нескоро забудут тот вред, что причинил вам и вашему городу мельник и его помощник. Устройте им праздник, созовите торговцев или представление какое на площади устройте. Это отвлечет их.
Епископ закивал. Праздники всегда отвлекали простой народ от всех невзгод. Вот только найти нового мельника после всего казалось ему делом проблемным. Мало того, что придется искать человека сведущего в этом премесле в другом месте, так еще и отношение местных к нему еще очень долго останется напряженным и недружелюбным. Как знать, согласятся ли они брать муку у него, или будут ездить в соседний город. В этом я никак не мог ему помочь, и налаживать дружбу с новым мельником придется ему самому и каждому в отдельности.
Слева от меня зашумели ветки, я резко обернулся, приготовившись к чему угодно, но из леса сквозь густые заросли протискивался, чертыхаясь, Мартин, неся охапку полусырых веток.
– Я боюсь, что мы сегодня замерзнем, ибо разжечь что-либо представляется мне довольно сложным в таких условиях. Все мокрое, даже в старом домике, где жили лесники, там провалена крыша и все залито двухдневным дождем.
– Он шел только два дня?
– Дождь?
Я кивнул.
Мартин бросил к своим ногам ношу и порылся в карманах.
– Он начался позавчера ночью, когда мы вышли из монастырского погреба, закончив допрос. Помню, устал я жутко, голова болела от тяжелого запаха этого детины, он просто как загнанный конь вонял, пены у рта не хватало. Думал помру там, поэтому выйдя на свежий воздух я задрал лицо к небу, и дождь только начинался, лицо за несколько секунд стало мокрым. Но я был этому рад, чего не могу сказать сегодня. Солнышко бы не помешало. К следующему утру началась гроза, похуже чем в день казни. А значит, – он вздохнул с облегчением, выковырнув из своей сумки кремень, – шел он два дня. Странно, что ты не помнишь. Осталось совсем мало масла, если он будет лить еще пару дней, то нам придется искать ночлега в отапливаемом доме, просится к охотникам или в деревни на ночлег, как бы тебе этого не хотелось. Кстати, до сих пор не понимаю, почему ты предпочитаешь ночевать под открытым небом.
Я промолчал. Мартину было не понять как вообще можно было путешествовать в одиночку, спать под звездами и тащить за собой из вещей лишь сумку на боку, а не телегу плюс говорливого помощника, от которого не отвязаться вовек. Стараясь отвлечься от трещания Мартина, возившегося с мокрыми дровами для костра, я тщетно пытался вспоминть имя судимого нами здоровяка. Но оно выскочило из памяти, что происходило со мной в последнее время все чаще. Насыщенные событиями дни, бессонные ночи и бесконечные разговоры Мартина утомляли меня не меньше, чем несколько дней в пути. Решив, что именно это и является причиной провалов в памяти, я немного успокоился и прислушался к словам Марти. Как всегда ни о чем, ему лишь бы говорить. Неожиданно имя само всплыло в памяти. Когда не ждал и перестал пытаться. И теперь очень сильно захотелось забыть его, стереть из памяти. Как и всю последнюю неделю, что мы провели в Предлесье.
Мы направлялись в Зеленую долину с поручением от понтифика. Узнав, что они с Мартином направляются через Западный Удел, письмо отдали им, велев беречь как зеницу ока. В то время они находились в монастыре своего ордена, располагавшийся на самом юге, на границе, поэтому согласились отвезти его епископу Удела. Что было в том письме знал только глава ордена и сам понтифик. Запечатанное сургучной печатью и перевязанное лентой, оно лежало в моей сумке, которую я носил на боку и снимал, когда ложился спать.
Мартину удалось разжечь костер. Я присел поближе, снял плащ и развесил на ветках в надежде что он хоть немного просохнет, Мартин сделал то же самое. Он расседлал коня, дав ему возможность отдохнуть от бремени телеги, которую тому приходилось тащить не первую неделю за собой. Мартина удручало ехать не верхом, а управлять телегой, но пока мы не избавились от груза, он молча сопел и каждый раз терпеливо запрягал коня, с некоторой завистью поглядывая на меня, ехавшего просто верхом чуть впереди. Я же снимать седло с коня на ночь не стал. Посреди пустынной дороги, у самой кромки густого леса, можно было ожидать чего угодно и предпочитал быть готовым как можно скорее покинуть стоянку в случае опасности. Для нас никогда не существовало четкого плана, только цель, которой надо было достичь любой ценой. И на данный момент надо было доставить повозку и письмо в следующий на пути город, небольшую крепость – Западный Удел. Стоял город посреди зеленой долины, ровно между восточной и западной частью королевства, и почему именно запад был в названии города-крепости оставалось для меня загадкой, тем более что я там никогда не был, путешествуя в основном по восточной и южной частям королевства.
