========== 1. ==========
Антонину Долохову не свойственны долгие прогулки. Его прерогатива — посиделки в кожаном кресле у камина, в тишине и как можно ближе к огню, чтобы спустя каких-то пару минут ткань идеально выглаженных брюк стала предельно горячей. После этого он сразу погасит огонь в камине мановением волшебной палочки, опустит усталые веки и откинет голову на спинку кресла. Освободится от навязчивых мыслей.
Долохов всегда уставший — слишком много требует от него Тёмный Лорд и долг клятвы, слишком много он переживает день за днём.
Долохов любит газеты, даже жёлтая пресса отлично впитывается его разумом. Ему нравится вчитываться в напечатанные строчки, где упоминают верных соратников и его самого. А уж когда он чеканит вслух об очередном разгроме или убийстве, его можно увидеть во всей красе: глаза загораются озорным, но опасным огоньком, губы расплываются в победной самодовольной улыбке, а от широко расправленных плеч веет таким стойким величием, что, казалось бы, моргнешь, и у него расправятся крылья за спиной.
Долохов — это Содом и Гоморра, раскат грома средь ясного неба. Слишком вспыльчивый, слишком темпераментный и ещё сотня «слишком».
Долохов аккуратный преступник — ни единого намёка на его присутствие там, где произошло нечто поистине ужасное, если он решит остаться незамеченным. Никогда и никому не удавалось поймать Долохова без его желания, кроме того дня, когда он загремел в Азкабан и злополучного утра четверга две тысячи третьего года. И если в первом случае его схватили несколько авроров, превышающих свои полномочия, то во втором он впервые оступился и, казалось бы, какова была причина? Женщина! Эта чёртова грязнокровка с глазами цвета горького шоколада, треклятая Золотая Девочка.
— Дьявол бы тебя побрал, Грейнджер! – Долохов выставил перед собой руки, позволяя той самой Грейнджер заключить его в невесомые магические оковы.
— Спокойнее, не дёргайся! – Гермиона строго посмотрела на Долохова, вынимая его волшебную палочку из потайного кармана промокшей насквозь мантии.
В нос ей ударил запах дорогого парфюма и табачного дыма, преступник буквально был пропитан ими. На мгновение она замерла, ловя себя на мысли, что ей нравится, как пахнет пожиратель.
Из раздумий её вывел чуть раздражённый голос хозяина притягательных ароматов:
— Тебе следует носить волосы распущенными, девочка, хвост придаёт твоему лицу… – Антонин задумался, пробегаясь взглядом по бледному лицу Гермионы. Его скованные руки потянулись к спадающему на плечо каштановому хвосту. — Усталости? Определённо, с ним ты выглядишь усталой.
— С каких пор ты стал разбираться в этом? – на автомате выдала Гермиона и крепко сжала предплечье Долохова, не позволяя ему дотронуться до своих волос. Она приготовилась к перемещению.
— Запомни, ты можешь считать меня кем угодно, думать обо мне что угодно, но! – очередная пауза, задерживающая перемещение. — За свою жизнь я научился трём вещам на оценку превосходно: вычислять предателей, хладнокровно убивать и разбираться в женщинах и их красоте. Вот ты не очень красивая, знаешь?
— Закрой рот! – Гермиону зацепили его слова, но она постаралась не подавать вида. Вышло, мягко говоря, не очень, и Долохов победно усмехнулся.
— Я не это хотел сказать, послушай, ты не красивая по стандартным меркам красоты, но я ясно вижу твой внутренний стержень. Потенциал, если хочешь. Поверь мне, ничто не делает женщину краше, чем сильный характер! Ты можешь гордиться собой, девочка. Помяни моё слово, только слепой больной на голову ублюдок поспорит со мной.
Гермиона дослушала речь Долохова, набрала в лёгкие побольше воздуха и они трансгрессировали.
Азкабан встретил их холодом и резким запахом плесени. Стены помещения, в котором они оказались, зарябили, подсказывая им, что трансгрессировать из этого места больше невозможно. В ту же секунду в комнату вошёл молодой мужчина со струящимися до плеч платиновыми волосами, небрежно заправленными за уши. Он держал в руках увесистую папку, перевязанную красной лентой.
Разноцветные ленты служили некой подсказкой для служащих Азкабана. Зелёная — мелкие преступники, срок которых не больше пяти лет; синяя — дела более тяжелые, за которые преступнику светило не меньше пятнадцати лет, и красные — этих лент боялись все преступники, они означали пожизненное заключение в этом поистине ужасном месте. Кто не смог смириться с наказанием, подписывал соглашение на поцелуй дементора, а милостивые судьи только умывали руки, мысленно желая им вечно гореть в гиене огненной.
Долохов не был из тех, кто легко сдаётся. Заметив злополучную красную ленту на папке с его делом, он уже выстраивал в голове план, чётко раскладывая по полочкам все пути отступления. И если составить план побега не составляло особого труда, то держать рот на замке или хотя бы сдерживать излишние порывы агрессии, Долохову было сложно.
— Ну, здравствуй, Антонин, – блондин занял своё место за столом и жестом указал Гермионе отпустить Долохова и сесть рядом, — я же говорил тебе, мы ещё встретимся. Я сдержал обещание, а вот ты нет.
— Малфой, – Антонин недовольно поморщился, опуская зудящие от заклинания руки на колени, — не ожидал встретить тебя здесь не в качестве заключённого. И кто ты теперь, аврор?
— Допустим, – Малфой потянул ленту и открыл дело Долохова на первой странице. — Перейдём ближе к делу. Ты знаешь, почему оказался здесь, считаю пустой тратой времени объяснять это тебе, но меня обязывает моё положение. Итак, Антонин Долохов, уроженец Советского союза, эмигрировал на территорию Великобритании в тысяча девятьсот сорок первом году. Принимал непосредственное участие в битве за Хогвартс, после чего по настоящее время находился в бегах. Автор трёх формул темномагических заклинаний. Был ранее осуждён пожизненно, но сбежал из Азкабана вместе с другими приспешниками Волдеморта.
— Не смей произносить имя господина, щенок! – Долохов резко поднялся со своего места, но моментально среагировавшая Гермиона тут же остановила его и усадила обратно на стул.
— Сиди смирно и слушай, что тебе говорят, Долохов! Сопротивляться не в твоих интересах!
Долохов проследил за взглядом Грейнджер, который спустился от его лица к выпуклости под ширинкой брюк. Он ухмыльнулся, ощущая жар в паху от несвоевременной эрекции на, казалось бы, простые и совершенно не заводящие движения грязнокровки. Долохов был готов поклясться, в его видении было все так — она поднялась с кресла и усадила его на место, но все это было ложью. На самом деле, от Долохова не ускользнула картина её, рассекающего воздух, каштанового хвоста, тёплых женских рук на его предплечьях, сжимающих хоть и настойчиво, но недостаточно крепко, и вздымающейся груди от резкого вздоха у самого его лица. Видит Мерлин, будь он сейчас не скован магическими кандалами, схватил бы эту самодовольную девицу, усадил к себе на колени и принялся истязать поцелуями и укусами её шею, и никто, даже сидящий в этой комнате Малфой, не смог бы остановить его или как-то помешать.
— Красавица, читала бы всю эту муть ты, я бы может и послушал, но выродка предателя не намерен! Ты точная копия своего папаши, и это не комплимент! – Антонин плюнул на стол прямо перед Малфоем, едва не задев его.
За несколько лет Драко слишком многое переосмыслил, а слышать оскорбления в сторону его отца вошло в привычку. В приподнятом настроении, Драко даже мог сухо поблагодарить того, кто говорил ему, что Люциусу далеко до своего сына, который таки доказал обществу, чего он стоит, и что способен приносить пользу. Наверное, в такие моменты Люциус Малфой переворачивался в гробу. Но Драко не мог себе позволить такую роскошь, как игнорирование оскорблений в свою сторону от таких, как Долохов. Слишком большая социальная пропасть разделяла их, особенно на данный момент, когда от Драко зависела жизнь пожирателя.
— Ты будешь слушать меня, ублюдок, у тебя просто нет шансов, – Малфой победно ухмыльнулся, переводя взгляд с Долохова на Грейнджер и обратно. — Так, на чем я остановился? Ах, да, автор формул. Серьёзно? А ты молодец, Антонин, мне удалось поработать лишь над одной формулой. Мой поклон уважения, но не сегодня, – Драко облизнул кончик указательного пальца и перелистнул страницу. — Убийство, убийство и так можно продолжать до бесконечности. Пытки, грабежи, использование непростительных. О, погодите-ка, изнаси-и-илование, – протянул Малфой, потирая гладко выбритый подбородок, — и кто она?
