— Миссис Малфой, — он смотрел на неё снизу вверх. — Гермиона… Пожалуйста! Позволь мне помочь тебе!

— Ах, Луис, не нужно! — она зажмурилась, пытаясь высвободить руки из его цепких пальцев. — Отпусти меня!

— Нет! — с жаром воскликнул он. — Нет, я не могу! Позволь мне спасти тебя от него, вытащить из этой трясины! Я не могу больше смотреть на то, как он изводит тебя, как иссушает с каждым днём!

— Зачем, зачем тебе это, Луис?! — стенала она.

— Потому что я люблю тебя, Гермиона! — выдыхал он. — Я безнадёжно болен тобой с самого первого дня, как только ты пришла в мою лабораторию в Америке… Я понял, что не могу прожить без тебя и мгновения! Именно поэтому я и попросил перевести меня в Лондон. Это было абсолютное безумие с моей стороны, я знаю! Но я уже тогда видел, что он не тот, с кем ты можешь быть счастливой, он уже тогда пренебрегал тобой…

— Ах, нет, замолчи! — всхлипнула Гермиона, отворачивая лицо и начиная вырывать свои руки из его пальцев с удвоенной силой, хотя и безуспешно. — Не мучай меня! Я не могу…

— Я ничего не прошу, мне не нужно ничего! — с жаром произнёс он. — Только позволь мне помочь тебе. Только кивни!.. Просто кивни мне, Гермиона, покажи, что ты согласна и я стану твоим вечным стражем! Я никому больше не позволю причинить тебе боль… Пожалуйста! Просто дай мне хотя бы один луч надежды.

Люциус не чувствовал себя. Он весь обратился в глаза и слух — бесплотное существо, вовлечённое в странную, страшную для него картину, которая никогда не могла бы явиться ему даже в кошмаре. Так, обратившись этой эфемерной и лишённой прочих чувств субстанцией, он смотрел, смотрел на неё, как она медленно, давая волю сочащимся из её глаз слезам, кивнула. В следующее же мгновение Алонзо с неистовым пылом бросился покрывать её руки поцелуями, так словно он припал к рукам святой девы.

Люциус медленно отошёл назад и также тихо закрыл дверь. Отчего-то ему вспомнилось детство. Когда ему было лет двенадцать, летом, на каникулах, он учился играть в воздушное поло и один из этонских крылатых коней отца, к которому Люциус неосторожно подошёл сзади, напугав, лягнул его задним копытом в грудь. Удар тот был настолько внезапный, что Люциус, упавший на сырую землю, не сразу даже понял, что же с ним произошло… Вечером, отец убил того пегаса.

Люциус пошёл по коридору прочь. Без оглядки. Без мыслей. Без чувств.

Когда же он трансгрессировал в Малфой-мэнор, то обнаружил, что дома его ожидал гость. К удивлению Люциуса, — если он вообще был способен сейчас удивляться, — это был Гарри.

— Мистер Поттер, чем обязан? — любезно поинтересовался он, пытаясь улыбаться как можно более непринуждённо.

Гарри, который ожидал Люциуса за столом, подскочил к нему. Лицо его выражало крайнее беспокойство.

— Мистер Малфой, у меня мало времени, но мне вам нужно кое-что сказать! Простите, что прибыл к вам в дом вот так, без приглашения, но мне удалось раздобыть некоторую информацию, которая смогла бы вероятно пролить нам свет относительно знакомства мисс Мальсибер и господина Калогеропулоса. Я несколько раз писал Гермионе, но она ответила, что ей это уже не интересно… Но, как же так? Я, конечно, слышал, что у вас произошёл какой-то неприятный инцидент с этим греком, но…

— Ах, мистер Поттер, — вздохнул Люциус. — Боюсь, это, действительно, уже не актуально для нас. Господин Калогеропулос больше не имеет намерения нас спонсировать…

— Но мистер Малфой! — воскликнул Гарри.

— Я бесконечно благодарен, вам, мистер Поттер, за то, что вы потратили своё время и обнаружили некую информацию…

— Вы даже не поинтересуетесь, что это за информация? — лицо Гарри вспыхнуло от раздражения.

— Более того, — улыбнулся Люциус. — Я не желаю слышать даже малейшего упоминания об этих людях в своём доме.

— Что ж, — растерянно протянул Гарри. — Я просто… У меня просто есть основания полагать, что Мирелла была в Британии два года назад… И что она была не одна, а в сопровождении Кербероса и что они, возможно, навещали её брата в Азкабане перед самой его смертью.

Губы Люциуса дрогнули, он смерил Гарри недоверчивым взглядом. После чего лицо его вновь стало равнодушным, и он произнёс:

— Увы, это уже никак не может мне помочь…

— Прекрасно, — зло выплюнул тот, вытаскивая из-за пазухи синюю папку с эмблемой министерства. — Но, я всё же оставлю вам эти документы. Здесь собрано то, что я нашёл… Вдруг, вам станет интересно…

— Благодарю, — холодно сказал Люциус.

Гарри бросил папку на стол, после чего, больше не взглянув на него, уверенно направился к камину и растворился в его недрах.

Судорожно вздохнув, так словно все эти глупые десять минут разговора, ему приходилось сдерживать невыносимую боль, Люциус согнулся пополам, прижав руку к своей груди, и медленно опустился в кресло. Взяв графин с огневиски, он стал пить прямо из его горла, понимая, однако, что это не могло затопить ту громадную чёрную пустоту, в одночасье охватившую всю его душу.

Опустошив графин примерно на четверть, Люциус с грохотом поставил его на стол, почувствовав вдруг, слева в груди ужасную резь, похожую на то, будто черви начали жрать его плоть заживо. С удивлением и даже любопытством, Люциус обнаружил, что уже испытывал это чувство в своей жизни однажды. Всмотревшись в прошлое он, правда, так и не смог припомнить, что за событие вызвало его в первый раз…

Люциус прикрыл глаза. Перед внутренним взором его опять замелькали картинки из детства, только совсем ранние и едва ли оформленные, в носу отчего-то возник запах сырой земли и холодного камня. Так пахло в склепе на их семейном кладбище, там за рекой… Больше ничего.

Резь эта, однако, была хуже, чем все страдания, пережитые им когда-либо уже в сознательном возрасте. Азкабан, война, Волдеморт — всё можно было пережить, и Люциус с радостью вновь прошёл бы это, если бы они избавили его от того, что он испытывал сейчас.

Медленно поднявшись с кресла и покинув большой зал, он пошёл в свой кабинет. По пути туда, в коридоре ему встретилась леди Фелиция. Она спокойно куда-то плыла в пространстве по своим делам, но Люциус, не ожидавший встретить её здесь, отшатнулся от неё к стене почти в ужасе.

— Ах, Люциус, — она оглядела его своим призрачным и будто бы несколько насмешливым взглядом. — Вижу, мы с тобой теперь похожи: стрела настигла и твоё сердце… Твоя мать будет рада, наконец, узнать об этом. Я ей передам.

Люциус ничего не ответил, и Фелиция медленно продолжила свой путь. Губы его дрогнули и в следующую секунду он, оттолкнувшись от стены, ворвался в свой кабинет, судорожно закрываясь на ключ, так, будто это могло оградить его от проникновения сюда призраков или кого-то другого, кто мог бы помешать ему, прожить его горе…

Тяжело опустившись в своё кресло и упершись невидящим взглядом в стол, Люциус вздохнул, с изумлением обнаруживая, что ещё мог дышать. Как вообще он мог дышать? Как он смел дышать?

Перед взором его пронеслось заплаканное, искажённое мукой лицо Гермионы, её напряжённые руки в цепких пальцах этого мерзкого афериста Алонзо, стоявшего у её ног, и то, как она вымученно кивнула ему…

Люциуса трясло. Каждый мускул его тела сковало судорогой. Ноздри раздулись. Всё нутро его в одночасье будто бы охватило адское пламя, сжигающее органы, расплавляющее кости, вспенивающее его чистую до отвращения кровь: он ненавидел себя. Он хотел уничтожить себя. Он не понимал, как ещё позволял себе жить, после всего, что сделал с ней за эти три года. После того, как довёл её до такого!..