Усердие и терпение её, однако, не прошли даром. Они принесли ей в конце концов столь желанный ею плод: он признал её. Снейп стал работать с ней на равных, он признал тот факт, что она была способной, и что у неё есть талант. К тому моменту сами собой завершились и все их прения, а рабочие взаимоотношения трансформировались в любовные, благодаря чему, почти в полной идиллии, они провели вместе ещё несколько лет, до тех пор, пока он не предпочёл оторвать её от себя, как отдирают прицепившуюся в болотной воде пиявку…

И всё же, он воспитал её. Он сделал её той, кем она была теперь, не полностью конечно, но именно Снейп закалил её характер окончательно, как закаляют самый острый клинок, заставив обрасти такой прочной бронёй, которая позволила бы Гермионе добиваться всего… Так во всяком случае она думала до сих пор. В последнее время, однако, — когда именно это произошло, она не могла сказать точно, быть может, после рождения Розы, а может, ещё и до этого момента, когда ей открылись истинные причины странного поведения Рона, в любом случае, это произошло уже после замужества, — но Гермиона стала замечать за собой прежнюю чувствительность. Грубое слово вновь могло ранить её до глубины души, а мысль, что она потерпит провал и утратит некое признание, которого добилась за эти годы, стали внушать ей страх.

Поэтому ли она столь неумело вела дела лаборатории, боясь лишний раз рискнуть и попробовать что-то новое? Поэтому ли столь раздавлена была узнав, что всё, во что она вкладывала себя последние годы, обратилось во прах?..

Дьявольские силки. Вот чем, оказывается, она была всё это время для окружавших её людей. Она душила их, скручивала до тошноты и отвращения, так что они смеялись над ней за её спиной… Тиранка. Выскочка. Невозможная всезнайка!

Когда она успела зажать себя в рамки столь тесные, чтобы не заметить и не признать своих собственных ошибок? Куда делся её острый живой ум, дабы сразу понять истинное отношение этих людей к ней? Куда пропала Гриффиндорская смелость, делавшая её способной самой постоять за себя, не прячась за спину мужа?..

И неужели всё это у неё отобрал Он?

***

Когда Гермиона, после ужасного, разодравшего ей всю душу в клочья скандала с Люциусом, переместилась по каминной сети в Министерство магии, она почти не могла сдерживать слёз. Она хотела рвать и метать, она хотела выхватить из своего кармана палочку и начать бросаться проклятьями во всех встречающихся ей людей. Делать этого она, конечно, не стала. Она не настолько сошла с ума. Она просто была в ярости, она была взбешена! Как он мог так поступить с ней, как он мог…

Гермиона задыхалась. Она шла по длинному, наводнённому служащими, холлу Министерства, попеременно здороваясь то с одним, то с другим, и отчаянно хватая между этими будничными приветствиями ртом воздух.

— Миссис Малфой! — раздался позади неё чей-то голос, она обернулась, машинально натягивая на лицо улыбку и видя, как лавируя в потоке людей, к ней мчался молодой человек, которого она видела впервые.

Оказавшись рядом с ней, он быстро представился, но она не поняла и не запомнила его имени, только кивнула. Он протянул ей руку, и она машинально её пожала; сообщил, что это именно он занимается здесь организацией благотворительного вечера, и она покорно последовала за ним. Они пересекли холл. Сели в лифт. Всё это время молодой человек говорил ей что-то, и она даже отвечала, вроде бы впопад. Перед глазами её тем временем проносилось искажённое от бешенства лицо Люциуса. Его выпученные глаза и растрепавшиеся волосы. В какой-то момент, там, в большом зале Малфой-мэнора, ей показалось, что он готов был ударить её. Если бы он сделал это — она бы его убила. Он, однако, поступил с ней куда более жестоко. Он растоптал её. Он свёл к нулю всю её жизнь. Все её достижения и заслуги. Вновь низвергнув до «героини войны». Презренного ярлыка, навешанного ей обществом, только за то, что она выжила.

Годы, проведённые в подземельях Хогвартса, пронеслись перед её глазами, словно сон. Неужели она так ничему и не научилась там? Неужели всё это время она занималась самообманам, считая, что вопреки едким словам Снейпа, ей все же удалось в итоге чего-то добиться помимо, вызубренной библиотеки… самой?

Зал, куда её привел юноша, был прекрасен. Стены, банкетные столы, сцена, где они с Люциусом завтра должны были говорить помпезную речь… Все блестело от лоска и тысяч вложенных в оформление галлеонов. Все было готово. Люциус переживал зря.

Молодой человек, заискивающе улыбаясь, поинтересовался у Гермионы, всё ли ей нравится. Он показывал ей окончательный вариант меню, планы рассадки гостей и ещё какие-то детали оформления зала и она только учтиво улыбалась в ответ и кивала, едва ли осознавая происходящее. Когда пытка эта, наконец, подошла к концу и несколько нервозный, возможно из-за её неоднозначного настроения, юноша предложил Гермионе проводить её до каминов, она только поблагодарила его за проделанную работу и сказала, что в Министерстве у неё были ещё и другие дела.

Никаких других дел, здесь у неё, конечно, и в помине не было. Гермиона просто хотела остаться одна, что было весьма затруднительно сделать в столь наводнённом людьми месте, а потому она не нашла ничего лучше, как сесть в лифт и выйти из него на третьем уровне. Быстрым шагом, не вполне отдавая отчёт своим действиям, она направилась вглубь по коридору, минуя Отдел происшествий и катастроф.

Сразу за ним, в самом дальнем и безлюдном конце, Гермиона остановилась напротив до боли знакомой двери. Двери, которую вот уже почти четыре года назад, она единственная открывала каждое утро на протяжении нескольких месяцев. Это была дверь в организованную специально для неё лабораторию, где она выполняла свой проект по невидимым зельям для Министерства, полностью оплаченный Люциусом, как выяснилось уже потом…

Гермиона не знала, что находилось сейчас за этой дверью. Проект этот, никому, в сущности, не нужный кроме неё, завершился тогда их с Люциусом свадьбой, после чего она здесь больше не появлялась, а потому, она без особой надежды схватилась за ручку двери, ожидая, что та, скорее всего, была заперта. К удивлению её, однако, дверь поддалась и отварилась, только петли скрипнули жалобно, после чего Гермиона шагнула в темноту.

Вытащив из кармана палочку, она взмахнула ею, зажигая в стеклянном плафоне на потолке свет и обнаруживая к немалому своему изумлению, что всё здесь до самой последней, забытой ею на краю стола колбы, было на месте. Вот только слой скопившейся повсюду пыли, красноречиво указывал на то, что сюда не заходили вот уже три года. Ещё не веря своим глазам, она прикрыла за собой дверь и сделала несколько неуверенных шагов вдоль этих запылённых столов, заброшенный вид которых представлял собой зрелище отчего-то очень печальное. Прикоснувшись пальцем к поверхности одного из них, она оставила след, обнажая истинный, белый цвет его столешницы.

В следующее мгновение Гермиона прижала руку к своему рту и взвыла, давая, наконец, волю столь невыносимо долго сдерживаемому ею разочарованию. Слёзы хлынули из её глаз неудержимым потоком, и она зарыдала в голос, уже не пытаясь остановить себя.

Гермиона не знала, сколько она так проплакала. Одна. Стоя здесь, посреди этой заброшенной ею когда-то лаборатории. Лаборатории, олицетворившей для неё в своё время луч надежды, на светлое, самостоятельное будущее… Она так хотела тогда чтобы у неё всё получилось. Она так отчаянно хотела доказать всем и Снейпу в первую очередь, что она могла и без него. Она могла… Но ей не удалось и того. С самого начала всё было ложью. Она приехала сюда, в Лондон уже понимая, что впала в зависимость от другого мужчины. Что она уже неразрывно связана с ним и что вся её самостоятельность и самодостаточность только лишь иллюзия, в которую ей так отчаянно хотелось верить.