========== Глава 31. Раб ==========
Show me the place where you want your slave to go.
Покажи мне место, куда ты хочешь отвести своего раба.
Leonard Cohen — Show me the place
Первым, что ощутила Гермиона в это мрачное, туманное утро, рождённое из плотной завесы обрушившихся на Малфой-мэнор дождей, были его руки. Пальцы Люциуса настойчиво скользили по коже её бёдер, покрытой тонким шёлком сорочки, животу, груди, пока горячее тело его полностью не прижалось к ней.
Несколько мгновений она боялась даже открыть глаза — прикосновения эти казались ей сном, прекрасным продолжением того невероятного видения, коим стал для неё прошлый день: суд, завершившийся в их пользу, совместное возвращение домой, игры с Розой до самой ночи… Могло ли всё это быть с ней наяву?
— Люциус, — выдохнула она едва слышно, боясь ещё спугнуть это восхитительное наважденье. — Неужели это всё правда?
— Что, моя радость? — мягкий голос его зазвучал у неё прямо над ухом, отчего по телу пробежали мурашки.
— Неужели это правда ты? — она притянула его руки к губам, оставляя поцелуи на кончиках пальцев. — Здесь… со мной. Неужели это не сон?
— Надеюсь, что нет, — он крепче сдавил её в объятьях, — потому как, в противном случае, я бы должен был проснуться вскоре в холодной камере Азкабана, а мне совсем бы этого не хотелось…
— Ах, Люциус! — она порывисто обернулась, сейчас же встречаясь с его блестящим в полумраке взглядом. — Я бы не пережила этого… нет-нет, не пережила бы!
Она бросилась ему на шею, и Люциус принялся гладить её, охваченную дрожью, по голове, провёл мизинцем по плечу, цепляя тонкую бретельку и стягивая её настойчиво вниз; пьянящие губы его заскользили по её щеке, шее, спустились к ключице; ладонь, мягко легла на оголившийся сосок. Гермиона таяла от этих сладких прикосновений.
— Моя любовь, — шептал он, — моя нежная девочка. Теперь я стану будить тебя вот так, каждое наше совместное утро, если ты мне позволишь… если примешь меня теперь и таким…
Люциус не договорил. Губы его принялись ласкать Гермионе грудь, в то время как пальцы проникли под нежное увлажнившееся уже у неё между ног кружево, и, испустив сладкий вздох, она подалась ему навстречу, отчаянно уговаривая саму себя не уточнять, что за глупость он только что имел в виду. Несносное любопытство её одержало над ней, однако, верх.
— «Таким» — это, каким? — всхлипнула она, стискивая его плечи в своих руках — пальцы и губы его дарили ей сейчас столько наслаждения, она уже была на пике…
— Обедневшим на пять миллионов, конечно же, — констатировал он, разом прекратив все свои действия.
В комнате повисло молчание. Гермиона удивлённо распахнула глаза. Губы её изогнулись в слабой усмешке — она решила, что он шутил, в то время как Люциус смотрел на неё сейчас без тени иронии.
— Ты что серьёзно? — улыбка сошла с её лица.
— Вполне, — он повёл бровью. — Пять миллионов это ведь, действительно, весьма немалая сумма, как ты понимаешь…
— И что? — дёрнула головой она. — Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего! Я только хочу, чтобы ты понимала, что нам возможно и, правда, придётся теперь экономить на некоторых вещах. Образ жизни наш, конечно, изменится едва ли, однако, проекты которые мы начали, требуют немало внимания, да и нам ведь ещё нужно восстанавливать большой зал: полностью менять мраморную облицовку камина, западную стену, всю мебель. Фурнитуру, возможно, придётся покрыть не двумя, а… всего одним слоем золота…
— Золота? — жар ударил Гермионе в голову с такой силой, что она даже вздрогнула: после всего, что они пережили вдвоём за минувшие дни, эти слова его показались ей теперь каким-то страшным кощунством. А может, он просто излишне перенервничал вчера на суде? Ладонь её аккуратно коснулась его щеки. — Люциус, тебя что правда это беспокоит?
— Ну ещё бы, — выплюнул он. — Представь только: дверные ручки будут на целый тон тускнее положенного… Это определённо будет портить мне настроение всякий раз, когда я захочу вспомнить о том, — он отвёл глаза; губы его задрожали от едва сдерживаемого смеха и, вобрав в лёгкие побольше воздуха, он выдавил из себя, наконец: — какой я чрезвычайно важный человек!
Тело Люциуса сотряслось от гомерического хохота, тогда как Гермиона всё ещё смотрела на него в неподдельном изумлении: она просто не могла поверить, что он сделал это вновь — снова её разыграл.
— Да как ты, — выдавила она. — Да как… Ты просто… Люциус!
— Видела бы ты своё лицо, — он обратил на неё искрящийся мальчишеским хулиганством взгляд.
— Да как ты посмел?! — в негодовании она подскочила на кровати. — Да ты хоть понимаешь… Это совсем не смешно!
Возмущение её, однако, раззадорило Люциуса только сильнее, и, не придумав ничего лучше, Гермиона схватила одну из подушек, принимаясь бить его ею, что было мочи, по спине, плечам, даже лицу. Разум её охватила сейчас такая страшная ярость, что Люциусу едва ли удавалось избежать её ударов.
— Негодяй! — кричала она — перья летели из трещащих швов. — Разбойник! Да как ты мог?!..
Прикрываясь руками, Люциус, посмеиваясь ещё, пока Гермиона, не начала выбиваться из сил. Удары её становились всё реже и слабее, и вскоре ему удалось вырвать подушку у неё из рук, крепко прижав Гермиону к своей груди.
— Я чуть было не решила, что ты сошёл с ума, вчера на суде! — дрожа ещё, произнесла она.
— Моя сладкая, — он поцеловал её в покрывшийся испариной лоб. — Неужели ты так легко поверила, что меня и вправду могут заботить подобные глупости?
— Ах, тебе порой так хорошо удаётся строить из себя напыщенного павлина!.. — она обессилено положила голову ему на плечо, и Люциус заботливо вытащил пёрышко из её растрепавшихся волос.
— Это правда, — сказал он. — Но ты должна бы уже научиться отличать, когда я шучу, а когда нет…
— Как ты вообще мог так пошутить? — не унималась она. — Про деньги!.. Ты же знаешь, что мне абсолютно плевать на то, сколько их у тебя!
— Ну, ещё бы! — хмыкнул он. — Конечно, тебе плевать на то, сколько у меня осталось денег, после того, как вчера вечером Фонд со всеми его активами полностью перешёл в твои руки…
Гермиона задохнулась. Подобного выпада от него она уж точно никак не могла ожидать. Шутил он или нет, а грудная клетка её всё равно расширилась от новой ещё более отчаянной волны негодования.
— Непостижимо! — она ударила его ладонью по груди. — И как только я могла защищать тебя вчера на суде?!
— Я тоже задаюсь этим вопросом, — он вновь попытался притянуть Гермиону к себе, но она не позволила ему это сделать — Люциус так сильно разозлил её на этот раз, что она совсем не была готова сдаваться ему на волю теперь так просто.
— Думаешь, можешь говорить мне, что ни заблагорассудиться, и я всё стерплю? — вырвавшись из его рук, она отпрыгнула от него на другой конец кровати, что, кажется, только разожгло в Люциусе ещё больший азарт — глаза блеснули огнём.
— Думаю, что стоит мне только приласкать тебя сейчас, и гордая гриффиндорка внутри тебя вновь превратится в покорную, сладко стонущую подо мной кошечку, моя птичка, — нагло заявил он, мускулы на его руках и груди напряглись, и он пошевелил пальцами, как готовящийся к нападению боец.
— Ха! Это мы ещё посмотрим, кто тут кому покорится!.. — выплюнула Гермиона, опасливо сдвинувшись всё же к краю, и в следующий момент Люциус бросился в её сторону, встречая, хотя и немного запоздалое, но вполне яростное сопротивление: изо всех сил Гермиона начала пихать его руками, пинать ногами, царапать и даже кусать, когда он, навалившись на неё всем своим весом, впился ей в губы, так, что она едва могла сделать вздох.
