Руки Люциуса ухватились за ворот её закрытого платья, разрывая его и сейчас же сжимая оголившуюся грудь. Гермиона застонала, отчаянно кусая губы.

— Да, стони! Стони громче, моя девочка! Ну, неужели же ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Неужели ты всё ещё хочешь уйти? Мне отпустить тебя?

— Нет, нет, — всхлипывала она. — Нет, пожалуйста, не отпускайте меня…

— Не слышу!

Рывком Люциус развернул её, ставя на колени, и снова вошёл в неё. Бёдра их с громким шлепком ударились друг об друга. Наклонившись вперёд, Гермиона вцепилась руками в железные прутья камеры.

— Нет, не отпускай меня, — вздохнула она. — Я не хочу уходить!

— А чего же ты хочешь? — простонал он, сжимая её талию и отчаянно врываясь в неё мгновение за мгновением.

— Я хочу ещё! — закричала она, запрокинув голову. — Сильнее, да, глубже!

— Да, моя девочка! — дрожащие губы его припали к её лопаткам. — Покричи, да, покричи ещё от удовольствия, моя радость, погромче…

Из недр её груди, вторя ему, вырывались всё более отчаянные стоны, и в них самих теперь было что-то животное. Широкая ладонь Люциуса крепко обхватила сжимавшую прут решётки руку Гермионы, и сознание её стало уплывать куда-то. Оно растворялось в этом первобытном совокуплении, на каменном полу в холодном сыром подвале с этим опасным пугающим её до оцепенения зверем — Пожирателем Смерти, который заставлял всё её тело изнемогать от экстаза. Уткнувшись лбом в прутья, Гермиона ловила каждое сладкое мгновение их соединения, приносившее всем клеткам её трепещущего тела невыразимый и почти невыносимый восторг. Губы её растянулись в блаженной улыбке, и она зажмурилась, ощущая, что растворяется в жаре этого непостижимого человека.

Наконец Люциус застонал чаще, разгорячённое тело его сотряслось от удовольствия и он, сделав внутри неё ещё несколько отчаянных движений, замер, опалив губами ей шею, прерывисто дыша и крепко прижимая её к своей влажной груди.

Несколько мгновений они стояли так, не в силах разъединиться, после чего Люциус грузно, слегка пошатываясь, поднялся на ноги и, не произнеся ни слова, удалился из подвала прочь.

Оставленная в одиночестве, Гермиона ещё держалась некоторое время обессиленными руками за прутья решётки, слушая собственное учащённое дыхание и ощущая, как по внутренней поверхности правого бедра её стекала его тёплая и вязкая любовь.

***

Спустя полчаса Гермиона уже была в их с Люциусом спальне, дойдя до неё на трясущихся ногах, она быстро приняла душ и, закутавшись в банный халат, просто легла на кровать, наслаждаясь её мягкостью и теплом.

Она ни о чём сейчас не думала.

Но вот, дверь комнаты тихо отворилась, и Гермиона повернула голову, увидев на пороге его… Он осторожно зашёл внутрь, тихо прикрыв за собой дверь, и взглянул на неё, будто бы даже виновато. Гермиона вздохнула с облегчением: это снова был он — её муж, в своём зелёном велюровом халате с вышитыми на лацканах змеями.

— Люциус, — преодолевая жуткую, растёкшуюся по всему её телу усталость, она поднялась с постели и улыбнулась.

— Гермиона, — он тоже улыбнулся, и было в этой улыбке что-то совсем робкое; он так и не решился сделать шаг от двери. — Всё хорошо?

— Да… — кивнула она, обходя кровать. — Да, всё прекрасно.

Вглядываясь в её лицо и пытаясь, видно, различить, что именно она чувствовала сейчас, он, наконец, сделал шаг вперёд, не нарушив, однако, имевшуюся между ними дистанцию.

— Чем занималась? — спросил вдруг он, и Гермиона взглянув на него сперва с недоумением, быстро спохватилась:

— О, я читала, знаешь, — сказала она.

— Читала? — губы его дрогнули.

— Да…

— И как?

— Очень увлекательно! — со всей серьёзностью кивнула она. — Ну, ты же знаешь, я люблю читать.

— Устала, наверное? — побеспокоился он.

— Ну, разве что, немного, — пренебрежительно отмахнулась она, ощущая, что готова была лечь сейчас прямо на пол.

На пару мгновений в комнате воцарилось весьма странное молчание.

— Ну что ж, — протянула она. — Уже поздно… Будем готовиться ко сну?..

— Да, пожалуй, — кивнул он, и Гермиона двинулась обратно к кровати, но руки Люциуса обхватили вдруг её плечи, вновь поворачивая к себе.

Гермиона рассеянно взглянула на него, и в следующий момент он оставил на её губах горячий поцелуй, в котором было куда больше смысла, чем в словах, которые он мог бы сейчас сказать… А потом оба они наконец легли, потушив в ночниках свет.

Минута проходила за минутой, но Гермиона невзирая на усталость не могла уснуть. Лёжа на спине, она смотрела в тёмный потолок, на котором виднелись сумрачные блики от тюли и проникающий сквозь неё тусклый свет. Люциус лежал на боку, лицом к ней и она чувствовала, что он смотрит на неё, а потому в конце концов она тоже повернулась, вглядевшись в его сливавшиеся со светом луны глаза. На щеке у него ещё был шрам от задевшего его в ту ночь осколка, и, приподняв руку, она осторожно прикоснулась к нему пальцами, а затем и вовсе прильнула, оставляя поцелуй. Люциус порывисто прижал её к себе, губы коснулись её виска, лба, глаз.

— Спасибо, — расслышала она вдруг его голос, у самого своего уха; дыхание его было взволнованным. — Спасибо…

— Люциус, — выдохнула она, утыкаясь носом ему в грудь.

— Прости, если я…

Не позволяя ему договорить, она прижала пальцы к его губам и шепнула:

— Ей понравилось. Она… будет ждать его…

Губы Люциуса с новым пылом приникли к ней, руки нежно заскользили по её спине, плечам, обнимая её так трепетно, как ещё никогда, и Гермионе показалось, что рядом с ней был теперь самый чуткий мужчина, которого она когда-либо знала.

— Спасибо, что готов был на всё ради моей защиты, — сказала она то, что нескончаемо вертелось в её голове последние два дня.

— Я едва не погубил всё, — выплюнул он.

— Нет, — замотала она головой. — Нет, не вини себя, Люциус, пожалуйста. Ты сделал правильный выбор в конце концов, и я всегда готова быть рядом для этого… Именно так это и работает, понимаешь? Брак.

Погладив её по голове, он лишь оставил на её лбу поцелуй, и она услышала вскоре, как дыхание его выравнивается и как он начинает засыпать. Зевнув и сама, она тоже, закрыла наконец глаза, позволив сну начать затягивать себя в свои сладкие объятия.

Где-то там, в грудной клетке Люциуса, она различила уже в полусне, размеренный стук его сердца, бившегося будто бы в унисон с её собственным; и ей казалось, что оно и вовсе у них теперь одно на двоих, и что она сама в действительности была уже частью его плоти, подобно Еве созданной из ребра Адама, и что дух их тоже стал един, потому как прилепившись друг к другу, они не принадлежали уже сами себе, но стали чем-то гораздо большим и неделимым, чем всё, что было в их жизни до тех пор. А потом она заснула.

========== Глава 25. Долги наши ==========

Чёрная повозка, запряжённая шестью скелетообразными фестралами, пересекала в непроглядной вышине озарённое кровавым закатом майское небо. В повозке сидели двое: женщина лет пятидесяти, с властным взглядом бывших когда-то голубыми глаз, и старичок, совсем, казалось уже дряхлый и иссушенный в клетчатом костюме с убранными в нагрудный карман старомодными часами на золотой цепочке. Украшенная крупным сапфировым перстнем рука женщины уверенно сжимала волшебную палочку, и острый конец её был направлен прямо на старика, который взирал на свою спутницу с нескрываемым любопытством.