В следующее мгновение он покинул большой зал, и Гермиона, облегчённо вздохнув, улыбнулась мистеру Бэгзу.

***

Люциус вошёл в свой кабинет и, приложившись спиной к двери, прикрыл глаза. Мысленно он вопрошал у Высших сил, до каких пор они будут испытывать его подобным образом? Принять тот факт, что магглорожденные волшебники должны иметь все те же права, что и чистокровные — это одно, но терпеть панибратство, граничащее с хамством, от собственного домовика, не имея возможности хорошенько отодрать его за уши — это совсем другое!

— До чего я докатился? — покачал он головой. — Мерлин… Если бы отец только знал…

Люциус прошёл по комнате и медленно опустился в своё широкое кожаное кресло за большим дубовым столом. В следующий момент, прямо перед его носом возник небольшой серебряный поднос. На нём стоял графин с огневиски, бокал, уже наполненный на треть, стакан со льдом и маленькое блюдечко с шоколадом и аккуратно нарезанными дольками лимона.

Уставившись на появившиеся предметы, Люциус глубоко вздохнул. Приподняв бровь, он медленно взял в руку бокал с огневиски.

— Ну что ж, может всё сложится не так уж и плохо, — прошептал он, откинувшись на спинку кресла, и сделал глоток.

========== Глава 9. Магия на море ==========

С появлением в Малфой-мэноре эльфа-домовика, жизнь Гермионы и Люциуса стала заметно проще.

Мистер Бэгз оказался весьма неплохим малым. Он с терпимостью воспринимал не всегда любезное отношение своего нового хозяина и, вопреки опасениям Люциуса, выполнял свою работу на самом высоком уровне. Люциус же, которого поначалу смущал крутой нрав мистера Бэгза, постепенно смирялся с тем фактом, что новый домовик не являлся его собственностью. Он стал воспринимать его как некую живую субстанцию, способную подносить ему пищу, чистить одежду и выполнять прочую работу по дому, но на которую, однако, сам Люциус не имел никакого особого влияния. Общался он с домовиком в основном односложно, не утруждая себя проявлять чрезмерное дружелюбие, но всё-таки был доволен тем, что снова мог позволить себе жить прежней жизнью, не занимая свою голову бытовыми проблемами, без крайней необходимости.

Гермионе же мистер Бэгз очень скоро пришёлся по душе, и если сперва она даже побаивалась сказать ему лишнее слово, то со временем ей удалось с ним поладить. Каждый день, в пять часов вечера, когда до возвращения Люциуса оставался час, и домовик подавал Гермионе чай, она всякий раз просила его составить ей компанию. Мистер Бэгз рассказывал ей о жизни эльфов в Америке, ударялся в воспоминания о своих прошлых хозяевах, и Гермиона замечала, что он никогда не отзывался о них плохо.

Кроме того, Гермиона теперь полностью была освобождена от домашних дел и могла проводить всё своё время в лаборатории, продолжая разрабатывать новые снотворные зелья. От того, что Люциусу практически всегда удавалось вытянуть из её головы дурной сон, кошмары беспокоили её теперь всё реже, но Гермиона всё равно задалась целью разработать серию препаратов, которые позволили бы другим людям, испытывающим похожие проблемы, справляться с кошмарами самостоятельно, без применения легилименции.

Так, жизнь Гермионы и Люциуса потекла своим чередом, обретя наконец благообразный вид, которого они оба давно желали.

***

Четвертого апреля у Люциуса был день рождения. Дата была не круглая. Ему исполнялось пятьдесят два, и отмечать праздник, было решено не в Британии. Люциус взял в министерстве небольшой отпуск, и они с Гермионой вдвоём отправились на юг Франции, понежиться в лучах тёплого средиземноморского солнца.

На Лазурном побережье, Гермиона и Люциус остановились в небольшой магической деревеньке под незатейливым названием Ла-Мажи-сюр-Мер [1], расположенной где-то между Антибом и Монако. Точного расположения деревеньки никто не знал, поскольку оно держалось в строжайшем секрете не только от магглов, но и от магов, являющихся гражданами других стран, а попасть сюда можно было лишь миновав портал, расположенный в магической части железнодорожного вокзала Ниццы.

Ла-Мажи-сюр-Мер стоял на берегу живописной бухты. Цвет воды у кромки здесь был светло-голубой, с примесью бирюзы, на глубине же — переходил в насыщенно-синий, почти ультрамариновый. Мягкие волны мерно бились о галечный берег, разбиваясь белоснежной пеной, обтачивающей и без того гладкие серые камушки. Весеннее солнце в этот период уже хорошо прогревало воздух, озаряя своим теплом разноцветные маленькие домики, спускающиеся по крутым склонам бухты к самой воде. Над головами гуляющих по набережной людей, с криками пролетали группы чаек. Временами они спускались на берег, а потом снова уносились ввысь.

Находясь здесь, Гермиона впитывала окружающее пространство всеми имеющимися у неё органами чувств. Она с жадностью поглощала это море глазами и не могла им насытиться, вдыхала его солёный воздух так глубоко, что в лёгких начинало першить, слушала музыку его прибоя, впитывала кожей прохладные брызги на своём лице и думала только о том, что это должно быть был её рай. И рай этот становился ещё более прекрасным от того, что рядом с ней был он.

Люциус, одетый в лёгкий белый свитер и тёмно-синие бриджи, с по обыкновению несколько надменным выражением лица вальяжно разгуливал по искрящемуся лазурью берегу, и Гермиона не могла не улыбаться, не могла не смеяться от переполняющего её всепоглощающего счастья, которое она испытывала, наслаждаясь этой картиной. Когда Люциус, приманив к себе, заключал её в тёплые объятия, целовал в губы, глаза и лоб, Гермиона понимала, что не была так счастлива, наверное, даже во время их медового месяца в Австралии. Она оглядывалась на прошедший год, вспоминая все трудности, с которыми им пришлось столкнуться, и по-настоящему гордилась собой и Люциусом. Сколько раз оба они были на грани! Сколько раз их положение казалось ей безнадёжным, но, несмотря ни на что, они справились со всем, что уготовила им судьба. И вот теперь они были здесь. Вдвоём пришли на этот берег, в эту прекрасную точку времени и пространства, наполненную абсолютным покоем и счастьем, не растеряв своей любви, а только укрепив свои чувства. Гермиона сжимала Люциуса в своих руках, и ей казалось, что тем самым она обнимает весь мир.

***

В один из дней Гермиона и Люциус, плечом к плечу сидели в удобных плетёных креслах небольшого, расположенного прямо на набережной кафе. Лёгкий ветер ласкал их лица и, подставив их под лучи полуденного солнца, они медленно потягивали местное розовое вино. Неподалёку, у самого берега резвились дети, Гермиона смотрела на них, и в душе её зарождалось какое-то особенное, ещё не известное ей до сих пор чувство.

Одна маленькая девочка постоянно дёргала игравшего с ней маленького мальчика за верёвочки на кофте, с радостным смехом отбегая в сторону всякий раз, как только тот собирался её схватить. Там ещё была собака — чёрный французский бульдог, который вприпрыжку всюду следовал за ними. Гермиона улыбалась. Некоторое время назад, она стала замечать за собой, что дети всё чаще начинали её забавлять. Было в их играх и звонких голосках что-то притягательное, что-то любопытное для неё, чего она, кажется, не замечала раньше. Временами Гермиона вспоминала, как на позапрошлое Рождество, навестив Гарри, оставленного в одиночестве с пятью маленькими детьми, она обнаружила его дом в сущем беспорядке, вызвавшем тогда в её душе, лишь неподдельный ужас. Теперь же, сидя вот так на набережной, рядом с Люциусом, всё это уже не казалось ей таким страшным.