С Джастином у Гермионы складывались свои, особенные отношения. Почти каждый день они встречались на работе, и вместе совершали дневной моцион в парк, где обедали в близлежащих кафе. С ним ей было очень приятно проводить время. Джастин оказался человеком начитанным и разносторонним, а их прогулки дарили ей душевное равновесие и позволяли забыть о личных неурядицах. Кроме того Джастин оказался любителем поэзии, а потому, нередко провожая Гермиону домой, читал ей по памяти Байрона и Шелли, отчего она невольно приходила в восторг.
Гермиона ощущала, что за этот весьма короткий срок Джастин проникся к ней чувствами куда более сильными, чем дружеские. Вероятно, будь ситуация другой, она легко могла бы представить его в качестве своего кавалера или даже спутника жизни, но Гермиона совсем ещё не была готова для новых отношений, а потому, всячески оттягивала моменты признаний и переводила в шутку любые, даже самые робкие попытки Джастина, заговорить с ней об этом. К тому же письма, которые Гермиона регулярно получала от Снейпа, всякий раз снова мысленно отдаляли её не только от Джастина, но и всех прочих молодых мужчин, время от времени оказывающих ей знаки внимания.
Так, последний месяц уходящего года оказался насыщен для Гермионы чередой приятных дружеских встреч. Люциус Малфой, вопреки её опасениям, с того самого дня, когда он столь бесцеремонно ворвался в её лабораторию, больше не заявил о себе и она уже начала думать, что желание, которое он испытывал к ней, в конце концов, в нём угасло. И, хотя, она до сих пор ещё носила газовый баллончик в своей новой лаковой сумочке, электрошокер Гермиона всё чаще оставляла в шкафчике рабочего стола, пока вовсе не забыла о нём.
Тем временем, приблизилось Рождество, и Министерство магии устраивало для всех сотрудников праздничный бал, куда Гермиона, конечно же, собралась пойти в компании Джастина.
Бал в министерстве, представлял собой мероприятие весьма масштабное, включающее торжественную часть, на которой свою речь говорил сам министр магии и начальники всех крупных подразделений, фуршет и, конечно же, танцы. Для такого случая Гермиона выбирала наряд особенно тщательно и по совету Эостеры остановилась, в конце концов, на изумительном тёмно-бордовом платье в пол с небольшим шлейфом, глубоким вырезом на груди и тонкими бретельками на плечах. Волосы Гермиона уложила в аккуратную высокую причёску, а её изящную шею подчеркнули длинные серьги из белого золота с россыпью рубинов, которые ей любезно одолжила Матильда.
Официальная часть началась в семь часов вечера. Гермиона с Джастином, который был одет в довольно скромный и не слишком хорошо сидящий на нём фрак, взятый им, скорее всего, напрокат, стояли недалеко от сцены и ожидали Эостеру с Салливаном, которые пошли поприветствовать мистера Бруствера. Через некоторое время Кингсли вышел на сцену, а его дочь под руку с женихом заняли свои места рядом с Гермионой и Джастином.
Кингсли произнёс чудесную проникновенную речь о равенстве, единстве и братстве всех магов Соединённого Королевства, душевно поблагодарил своих подчинённых за верную службу и передал слово заместителям, изъявившим желание сказать речь. Так, следующие полчаса, все присутствующие внимали пространным, и, порой, затянутым поздравлениям, начальников отделов. Гермиона, поневоле, слушала все эти речи вполуха. Эостера, абсолютно не проявляла никакого интереса к словам, произнесённым подчинёнными её отца. Она только и делала, что сплетничала обо всех своих знакомых, которых успела до сих пор заметить в толпе, и без лишнего стеснения критиковала наряды стоящих поблизости дам. Рот её не закрывался ни на минуту, но друзья слушали её со снисходительными улыбками, не смея перебивать.
— А теперь, дамы и господа, — раздался в очередной раз голос ведущего. — Поприветствуем главу Отдела международного магического сотрудничества, мистера Блиш…
Голос его внезапно оборвался, что заставило замолчать и Эостеру. Девушка с удивлением посмотрела на сцену, так, словно только сейчас заметила всё происходящее.
— Прошу прощения, — произнёс ведущий. — Мне сообщили, что мистеру Блишвику понадобилось срочно покинуть Британию по неотложному международному вопросу, в связи с чем, речь произнесёт мистер Малфой, глава Международного бюро магического законодательства.
Сердце у Гермионы сделало сальто. Люциус, во всём блеске своего идеально скроенного белоснежного фрака чинно поднялся на сцену.
— Ох, уж этот Малфой, ну и скользкий же тип! — всплеснула руками Эостера и, покосившись на Салливана, произнесла Гермионе на ухо, как можно тише: — Но, согласись: хорош собой!
— Не могу этого оценить, — холодно ответила Гермиона.
— Ты просто думаешь о нём, лишь как о бывшем Пожирателе, но если представить, хотя бы на секунду…
— Эостера, это просто смешно! — выдохнула Гермиона. Слова подруги разозлили её как никогда. — Это всё равно, что предложить подумать о Томе Реддле, не беря во внимание, то, кем он стал! Тебя не было здесь, когда шла война, и ты не видела, как этот, стоящий сейчас на сцене человек напал на нас в Отделе Тайн, как он посылал непростительные заклятия в меня и моих друзей. Три месяца он держал Луну в своём подвале, и мы боялись, что уже не увидим её живой!
— Я не знала этого, прости… — Эостера казалась растерянной.
— Добрый вечер, дамы и господа, — прозвучал сладкий голос Люциуса в микрофон. — Я рад, что мне выпала честь поприветствовать вас здесь в этот чудесный праздничный вечер…
Грудь Гермионы беспрестанно вздымалась от возмущения и накативших воспоминаний, которые невольно возбудила в ней Эостера. В висках у неё застучало, и она практически не слышала слов, которые произносил Люциус.
— …поэтому, я желаю всем нам в будущем году процветания, — говорил он. — И в особенности…
На секунду он запнулся. Глаза его встретились со сверкающим гневом взглядом Гермионы.
— В особенности Отделу международного магического сотрудничества, — продолжил он, отведя взгляд и нервно облизав губы. — Потому как налаживание крепких дружеских взаимоотношений с магическими сообществами других государств является для нас приоритетной задачей.
Люциус замолчал. Он не улыбался. Окинув взором зал, он снова на мгновение задержал его на Гермионе. Но вот зал взорвался аплодисментами, и его лицо приняло свой обычный надменный вид. Люциус натянул самодовольную улыбку и, слегка поклонившись всем присутствующим, покинул сцену.
— Я хочу пить! — сказала Гермиона и, взяв Джастина за руку, повела его к столам с закусками и шампанским.
— Гермиона! — Эостера бросила вслед за ней. — Подожди!
Гермиона смерила её жестким взглядом.
— Прости, что я ляпнула такую глупость! — воскликнула Эостера. — Я такая дура! Конечно, я ничего не знаю о том, что ты пережила! О том, что вы все здесь пережили. Отец отправил нас с мамой в Америку, когда мне было всего десять лет, думаю, он уже тогда понимал, что обстановка накаляется. Я даже не знаю, как отблагодарить его за то, что он, вопреки своему желанию быть рядом с нами, оградил нас от ужасов войны. Мне жаль, что другие дети, такие как ты, Луна и Джастин не смогли этого всего избежать…
— Ничего, — Гермиона примирительно погладила Эостеру по плечу, искренность девушки смягчила её сердце. — Ты не виновата. Это мне не стоило так реагировать. Хорошо, что есть такие люди как вы с Салливаном и Матильдой, кто не видел всего этого ужаса. В вас есть тот невероятный оптимизм и чистота восприятия, которого лишены мы. Вы помогаете нам забыть о том, что мы видели.
