Створкин помолчал еще немного, словно давая мне возможность осмыслить сказанное, и с мягкой улыбкой продолжил:

– Вот вы говорите, что готовы меня слушать. Но готовы ли вы мне доверять? Принять то, что я говорю, как искреннее и честное суждение человека много более опытного, хоть и малознакомого. Или же вы будете тщательно и критически оценивать каждое мое слово, сопоставлять его со словами других, находить неизбежно несоответствия, делать выводы, подозревать, мучиться необходимостью принятия чьей-то стороны, необходимостью делать выбор…

Мне было в определенном смысле гораздо проще. Я встретился с Эдельвейс, когда мне было четыре года. Я практически вырос в том мире, который только открывается вам. То, что случилось с вами, – это само по себе необычно. Но… любое решение Принцессы имеет веские основания. В этом я убеждался неоднократно.

Я вам говорил о двенадцати мирах. В некоторых книгах они называются скрытыми, а иногда – потерянными королевствами или царствами, если угодно. Семь из них – миры ангельские. Это значит, что они были созданы и управляются ангелами, точнее – семью архангелами. Но тут надо помнить, что и ангелы – только посланники, служащие исполнителями тайного Домостроительства.

Есть четыре мира, управляемых святыми. Предание говорит, что это были люди, настолько сильно пламенеющие любовью к Богу и людям, что Господь дал им власть и силу создать свои миры и установить связь между этими мирами и миром нашим, земным, который когда-то сотворил Господь. Миром, в котором один из ангелов, предавший Бога и ниспавший с неба, исказил первоначальный образ Земли как рая.

Он пытается исказить и людей как образ и подобие Творца. Этот же падший делает все, чтобы люди забыли, не знали и не узнали никогда, что они не только плоть и кровь. Что есть мир тонкий, что есть красота, не поврежденная падением, что есть любовь, не дающая поглотить тьмой наш земной удел. Что есть кров небесный, уготованный, чистый… – последние слова Створкин произнес как-то особенно проникновенно, негромко, но столь убедительно, что мое сердце невольно сжалось. Я хотел что-то сказать, но не мог, словно незримая сила запечатала мои губы.

Створкин встал, прошелся по кабинету, остановился возле зашторенного окна и сказал:

– В этих мирах живут удивительные существа. Святые, чистые, настоящие. Они не дают нам забыть о том, кто мы есть. Связь между мирами осуществляется через проводников – людей, избираемых Повелителями миров. Как происходит выбор – всецело зависит от них. Почему избирается тот или иной человек, сказать невозможно, я думаю, еще и потому, что в наших языках нет таких слов, чтобы описать те качества, которые принимаются во внимание.

Кроме проводников еще существуют хранители. Мы их называем рыцарями. Дело в том, что обитатели тех миров, попадая в наш земной мир, становятся уязвимыми, в каком-то смысле – такими же смертными, как и мы. И если один из них, пусть даже это будет сам Повелитель одного из миров, получит здесь, на Земле, смертельную рану, он умирает.

Приходя в наш мир, они разделяют с нами и нашу судьбу. Они всегда рискуют, делая это. У них здесь много злобных и сильных врагов. Рыцари-хранители обеспечивают безопасность. Но не только. В зависимости от ситуации у них может быть достаточно широкий круг полномочий и задач. На этой фразе Створкин снова сел за стол напротив меня, посмотрел мне в глаза и твердо закончил:

– Поймите и постарайтесь принять, как бы ни странно это звучало. Вас избрала Эдельвейс. Но это избрание – предложение, оно всегда добровольное. Избрание – это возможность принятия особенного пути. Здесь нет насилия. Вы вольны отказаться. События, взбудоражившие вас, вскорости забудутся, и вы полностью вернетесь к своей обычной жизни. Так, во всяком случае, уже бывало. С некоторыми избранными. Очень редко, но бывало.

В вашем же случае… что-то подсказывает мне, что свой выбор вы уже сделали. Какой – не знаю, но сделали. Только еще не вполне осознали. Но даже если и так, то не поздно отказаться. Какое бы давление и кто бы на вас ни оказывал. Всегда помните одну важную вещь: выбор за вами.

– Что выбрать? От чего отказаться? Петр Иннокентьевич, вы меня простите, но все, что вы говорите, выглядит как бред сумасшедшего или сказочные истории для детей. Чтобы делать выбор, нужны как минимум альтернативы. А я даже не понимаю, каковы они!

– Это выбор по меньшей мере возможности принять нечто новое или отвергнуть, – ответил Створкин, потом внимательно посмотрел на меня и продолжил:

– Мне кажется, совсем скоро у вас будет много альтернатив, которых взыскует ваш разум. Не знаю, почему, но на вашей персоне неожиданным даже для меня образом пересеклись интересы почти всех влиятельных игроков на этом, образно говоря, шахматном поле. А на самом деле – в сложной, изощренной и очень тонкой игре. Игре смертельно опасной, где идет ежесекундная постоянная война. Война за жизнь. Причем совсем не в том понимании, как она понимается обычными людьми.

Эта битва… она за жизнь души. За торжествующую жизнь, даже если тело умирает. И выбор ваш, как и мой когда-то, – выбор этой битвы. Борьбы за собственную душу. Это выбор быть воином или не быть. НЕ быть вовсе, в том числе и в излюбленном вами онтологическом значении этого слова.

На этом пути, на этой войне нас ждут, уж простите за пафос, пот, кровь и слезы потерь. И это еще самая малость из того, чего эта битва потребует. Для меня когда-то решающим фактором стала фраза Христа о том, что кто хочет свою душу сохранить, тот ее потеряет, а кто потеряет, тот спасет. Что будет главным для вас?.. Решать вам.

Здесь Створкин умолк и молчал долго. Просто стоял и смотрел на меня. Потом сказал как пригвоздил:

– Вы – рыцарь-хранитель Эдельвейс. Принцессы Логри и Корнуэлла. Северной Леди. Она не ошибается. Никогда. Но, повторяю, вы еще можете отказаться.

Было что-то в его словах такое, что мне даже в голову не пришло ерничать и как-то оспаривать его утверждения. Я тоже молчал. Молчал и думал, что мог ожидать всего что угодно. Типа мастер посвящает в ученики и говорит разные слова хорошие…

А встретился с простой констатацией случившихся вещей. Будет вот так. И все на этом. Выбор… иллюзорен. Как всегда.

– Петр Иннокентьевич, – робко прервал его я, – а что такое Логри? Это город, страна, географическая местность – что это? Я же почти ничего не знаю – или, точнее сказать, не помню. Чувствую, что это знание – часть меня, но не нахожу его в себе.

– Вы можете увидеть его прямо сейчас, – улыбаясь, сказал Створкин. – Если хотите…

– Хочу ли я? – почти закричал я. – Да я жду этого с того самого момента, когда увидел Эдельвейс! Меня тянет туда словно магнитом, так сильно, что это меня даже пугает.

– Ну, это-то как раз нормально, молодой человек, – похлопал меня по плечу Створкин, увлекая за собой, и повторил: – Это нормально.

Мы спустились на первый этаж, и Створкин, жестом пригласивший меня следовать за ним, завернул в боковой коридор, ведущий из холла во внутренний дворик дома. Туда, где был небольшой сад или цветник, видневшийся из окон. Скрипнула тяжелая дверь, обитая витиеватыми чугунными решетками, и мы вошли во внутренний двор.

Любопытно, что когда я вспоминаю мое первое посещение Логри – и даже сейчас, когда пишу об этом, – то словно невидимая волна счастья накрывает меня. И нет сил, способных как-то уменьшить этот восторг. Все-таки есть своя магия во всем, что случается в первый раз.

Ярко светило солнце. Небольшое пространство двора, примерно 50 на 50 метров, было засажено разнообразными цветами, росшими в красивых белых клумбах. Между ними виднелись узкие дорожки, выложенные плитами из розовато-коричневого мрамора. Гудели пчелы. Стрекотали кузнечики.

С трех сторон сад был окружен домом, как буквой «П». Я впервые осознал, какой он все-таки был большой, этот, с улицы казавшийся маленьким, уютный особняк Петра Иннокентьевича. С одной стороны стояла глухая кирпичная стена. Высокая, не меньше трех метров, а может, и больше. У стены росли красивые хвойные деревья. Никогда не думал, что увижу такие в Тюмени. Высокие, стройные, похожие на кипарисы. Все было ухожено, трава на небольших газонах тщательно подстрижена. Достойно. Уютно. Добротно даже, но… не более того.