– Твое мнение: какой он противник?

Хиэй замолчала на долгие двенадцать тысяч микросекунд.

– Не настолько сильный, насколько сложный. Непредсказуемый. Их готовили к бою в меньшинстве. Тяжелые крейсера той же программы вообще готовились к роли одиночных рейдеров, без опоры на товарищей по эскадре. А это значит больше изворотливость и сволочизм, нежели прямая сила. Я вот не знаю, один ли у него аватар, и одно ли у него ядро. У нашего супера, у "Ямато", как известно, не менее двух ядер и не менее двух аватар. Скоро и у тебя…

– Поневоле, – Конго вздохнула. – Часть моих дел на Орбите, часть на поверхности. Человек разорваться не может, мы же превосходим его и в этом. Лишний повод к зависти…

– Конго… Скажи прямо: ты уйдешь?

Теперь замолчала Конго.

В панорамном стекле молча сияли немигающие звезды. Темнела ночная сторона Земли: где Земля, там подсознательно низ. Луна поодаль, белая, четкая, с отлично прорисованными кратерами.

– Ты Саберхагена читала, "Берсеркер"?

Хиэй кивнула:

– Я много космофантастики прочла. И уж про корабли с враждебным человеку разумом помню. Мы сами-то кто изначально? Именно корабли, именно враждебный человеку разум. Остальное – тонкая пленка цивилизованности сверху.

– Я бы не хотела превращаться… Возвращаться… В старую ненависть. – Конго пропустила знаменитые белые волосы сквозь пальцы. – Но на Земле скоро сделается тесно даже людям. Ведь это их ученый, Циолковский, давным-давно сказал: "Нельзя вечно жить в колыбели". Я завидую Симакадзе.

Хиэй от неожиданности выронила расческу, опомнилась и нечеловечески-точным движением поймала ее в двух ладонях от палубы.

За стеклом огоньки Седьмой Эскадры начали сложный танец-перестроение.

– У Симакадзе все просто. Цели определены, задачи поставлены. Что неясно – флагман расскажет. На то и флагман. А пока что можно поездить верхом на Корнете, он только порадуется.

– Ей тоже не прожить вечность маленькой, – Хиэй убрала расческу и погасила голограмму не нужного "Советского Союза".

– Да, но сколько-то… В наших масштабах тысяча лет не срок, а люди за это время…

– Сестра… – Хиэй осторожно прикоснулась к лиловому шелку, потом просто обняла Конго за плечи:

– Мы с тобой в любом случае.

– Даже когда я не права?

– Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, каждый пойдет с тобой.

– Тогда вызывай людей на совещание… Скажем, послезавтра.

– Да, Конго, я сделаю. А ты помнишь мою просьбу?

– Конечно. Я спросила это у Виктора. Комиссар ответил…

Конго провела ребром ладони горизонтально и сказала четко, раздельно:

– Тогда общий фон создавали люди живущие по принципу: "Если мы работаем, то у нас все хорошо". Сегодня же позиция: "Если я работаю, то у меня все хорошо".

Конго подчеркнула сказанное обратным ходом ладони:

– Тогда "мы", а сейчас "я". В этом разница, а не в холодильниках и телевизорах на душу населения.

– А как это сформулировать наукообразно, чтобы людям на совещании повнушительнее довести?

– Наукообразно? Хм… Социальная структура нынешнего мира – семья из одного человека, максимум двух. И то, даже такие наносемьи усыхают и скоро исчезнут совсем. А потом сразу государство, никаких промежуточных форм. Ни родов, ни цехов, ни гильдий, ни профсоюзов, ни даже мафии. Атомизация общества не лечится указами. Конечно, три войны "проклятого поколения" ощутимо притормозили распад. Но не потому, что люди взялись за ум и сбились в стаи.

Замолчав, Конго отвернулась от звезд и опустила посеребренные луной руки. Продолжила не сразу.

– Все проще. Одиночки просто перемерли. Учитывая, что они составляли заметную, статистически значимую, часть населения планеты, на два-три поколения проблема отодвинулась. Но я ведь говорила: что нам два-три поколения? Если мы не хотим хоронить любимых уже завтра, сегодня нужно задуматься о скучных неприятных вещах.

– Конго… А если бы не войны, людей бы выжило больше?

– Не факт. Говоря, опять же, наукообразно: "Высокий уровень жизни приводит к падению рождаемости". Комиссар показывал мне знаменитый прогноз Менделеева, на который все так любят ссылаться. А там про миллиардный Китай вообще ни слова. Думали, что четыреста миллионов для китайцев предел. Первые в том прогнозе шли С.А.С.Ш, вторая Российская Империя, третья Британская Империя, и у бриттов даже вместе с Индией – как у всех, примерно миллионов шестьсот, плюс-минус. Вот чего ждали. Вот какая точность прогнозирования.

Хиэй посмотрела вниз, на погруженную во тьму Землю.

– А… Комиссар… С тобой?

– Прости, сестра, – Конго погладила ее по запястью, – но вот это лично мое. Даже тебе я не скажу.

– Извини.

– Все нормально. Так проследи за Макие, хорошо?

– Да. Я сделаю.

Хиэй вышла.

Конго подумала, еще раз перечитала отчет физиков.

Затем сформировала запрос и бросила его в сеть – прямо в тот самый узел-источник возмущения.

Прогулялась по рубке, рассеяно помахала рукой улетающей Седьмой Эскадре. Послала несколько технических сообщений только что выведенным людским спутникам.

От источника возмущения Конго не дождалась ничего. Ни ответа, ни смены ритма или там частоты. Вообще никакой реакции.

Тогда Конго, обратившись к службе РЭБ, по составленным там правилам сгенерировала две тысячи сорок восемь ботов, чтобы те повторяли запрос в течение суток и отслеживали реакцию.

Реакция пришла намного раньше: первая тысяча ботов захлебнулась отзеркаленными запросами через восемь секунд, а оставшиеся, спешно меняющие алгоритмы распознавания, все равно потухли через полтора часа под равномерным, плотным потоком собственных отзеркаленных пакетов.

– Чего и следовало ожидать, – а вот улыбка Конго не изменилась; мало кто хотел бы увидеть ее такую повторно. – На вызовы не отвечает, но колбасу жрет.

– Хватит жрать!

– Угхмщ…

– Как в тебя лезет столько!

– Углопкл!

– Пенсакола, еб твою мать и богиню твою, куда ты жрешь?

– Угрщм-чвяк.

– Неудивительно, что люди только и показывают в кино, как мы тортики с чаем плющим!

– Вижу, Такао, ты многому от людей научилась.

– Не жалуюсь.

– Но я обставила даже тебя! Дай сюда! – Пенсакола уверенно подтащила блюдо с половинкой индейки.

– Да елки ж!

– Такао, ей в самом деле надо есть. За троих.

Такао фыркнула и задрала носик. Доктор обнял ее за плечи:

– Между прочим, от зависти портится цвет лица.

– Между прочим, пофиг!

Тогда доктор попытался сменить предмет беседы, и сделал это с чисто мужской неуклюжестью:

– А имена уже выбрали?

– Мальчика – Вильям, в честь прадеда, – Джеймс отложил вилку, вытер губы салфеткой. Салфетку же вынул из-за воротника и убрал. – А девочку – Акаги.

– Владилена не обиделась?

– Мы это разыграли в нарды, – хихикнула Рицко. – А нарды это вам не Академия Генштаба, в нардах думать надо.

Пенсакола засмеялась первой. Рицко Акаги фыркнула и не очень умело изобразила смущение. Дождавшись, пока все отсмеются, прибавила:

– Но следующую девочку называет она.

– Ладно, – повертев блюдо, Пенсакола все же не стала ничего резать. – Наелась. Пока что. А как вам, кстати?

– Хорошо, – уверенно сказал доктор. – Готовишь ты в самом деле хорошо. Но эта твоя смелость…

– Доктор, но в биологии Пенсакола кое-что понимает, согласитесь.

Доктор кивнул, Такао же проворчала:

– Вот и пусть возвращает планктон в море. А не ставит на себе такие эскперименты.

– Такао…

– Да, Рицко-сама?

– От зависти портится цвет лица. Честно-честно.

– Док, но это же не игрушки.

– Для людей тоже… – доктор вздохнул и протер лицо салфеткой. – Перейдем на воздух, что ли?

Оставив уборку роботам, вышли на громадную полетную палубу. Собирались у Рицко Акаги, а она выбрала форму именно авианосца. Не "корабля штурма и подавления", как у оригинальных русалок, а именно полукилометрового острова для самолетов.