Двадцать три…

Вот зачем прыжок.

Двадцать семь…

Гурон всплыл!

Кэддо слетел по тропинке едва ли не быстрее, чем Гурон падал с обрыва, и бросился в прибой, не раздевшись. Как он отрезал пригодную лиану, сам не заметил. Товарищ, против ожидаемых страхов, плыл спокойно и ровно. Сколько Кэддо ни вглядывался, не увидел крови на ушах. Брошенный конец Гурон принял, но Кэддо практически не тащил приятеля, тот вышел сам и заорал на весь остров, даже не вытряхнув из ушей воду:

– Ты видел? Видел, а? Святым Георгием клянусь, я это сделал!

Кэддо вздохнул:

– Я чуть не обосрался, когда ты не всплыл после пятнадцатого счета.

– Но сам понимаешь, тут надо поворачивать плавно. Высота ого-го!

– Да как тебе воздуха хватило?

Гурон отжимал короткие волосы, и не ответил.

– Пойдем, заберем одежду… Там, внизу, чудесно. Все синее-синее, как в небо упасть. Сам не хочешь?

Кэддо помотал головой:

– Я не собираюсь на службу. Чем плохо в редукции? Когда и что сеять, скажет патер Карл. Урожай всегда хороший. У меня есть Паула. Ну, почти есть. Осталось, немного только подождать. У нее только сестер трое, и пять братьев, сильная семья. А ты сильнее и красивее меня, тебе и вовсе никакая не откажет. Заскучаю – пойду в церковь. Хочешь, слушай хор, а хочешь, сам в нем пой. Да здесь даже книги есть!

– Неужели тебе никогда не хотелось… – Гурон осекся. Товарищ несколько виновато засопел:

– На войне убивают. Я видел. Меня маленьким продали на границе.

– Да, – Гурон вздохнул. – Я и забыл. Прости. Ты же из-за Реки.

Теперь уже Кэддо повернулся и, не отвечая, побежал по тропинке на плоскую верхушку. Гурон догнал пухлого товарища, треснул по красно-кирпичному плечу:

– Ничего. Мы вырастем. Ты станешь всех кормить, я защищать, а патер Карл – молиться за нас обоих. Так, да! А о женщинах не пристало нам думать, не получив Белого Цветка.

На верхушке Гурон оделся, опоясался. Кэддо, не отвечая, смотрел из-под руки на море, жмурясь в поднимающееся солнце.

Вот оно – то, что беспокоило еще до прыжка. Соринка в оке Господа, царапинка на лике счастья…

– Гурон, посмотри-ка на два румба к зюйду.

– Точно. Паруса… Ого, целых три мачты. Большой торговец от инков?

– Но их путь внутри Моря, что им делать с восходной стороны? Думаешь, отнесло штормом?

– Как два пальца… Давай подождем, рассмотрим его, и придем в редукцию к обеду. Зато с важными новостями.

– Какой-то он странный. Полубак высокий, на корме чуть ли не дом… В Новом Орлеане так не строят. Я же там жил, помню.

– А мне отец рассказывал, у них в Заливе вообще все паруса косые. И вообще, у нас же все гладкопалубное. Инки, что ли, новую инвенцию выставили?

– Раз на завтрак не пойдем, то спущусь, обдеру раковин со скалы, сделай пока огонь.

Гурон занялся костром, улыбаясь: толстяк не меняется. Что бы ни стряслось в мире, главное – вовремя позавтракать. Вроде, дома привык. Впрочем, о доме и родителях Кэддо не рассказывал. Да и как сам он оказался здесь, на краю света? Их племя обитает за Рекой, далеко на закат и полночь отсюда, на рубеже с Кровавыми Ступенями. Нет, выкупили еще маленьким после особенно голодной зимы, это понятно. А что потом? Почему не оставили в Западном Приорате? Хотя бы в Срединном?

Гурон вздохнул и облизнулся. Что-что, а готовил Кэддо лучше всякой девчонки в редукции. Да, пожалуй что, и на всем острове.

Остров на краю света. Редукция, порт, вышка… Зачем? Патер Карл говорит: помогать мореходам. Но корабли за земляным маслом на Тобаго, за серебром в Атрато, за теплой шерстью ламы в Мопоро – все ходят к закату от островка, внутри Моря.

Вдруг и правда отнесло торговца в океан? Орден предусмотрителен и мудр, вот и пригодился островок на краю синей бездны… Гурон поежился, вспомнив еще раз тьму под скалой. Да уж, о дно там не ударишься. Но и смотреть вниз жутко.

Кэддо вбежал на верхушку, остолбенел и разронял добычу: Гурон тщательно затаптывал огонь, обжигаясь и шипя.

– Ты что делаешь? А завтрак?

– Какой завтрак! Ты посмотри на него!

Кэддо тоже охнул:

– Кресты на парусах!

Мальчишки переглянулись. Так просто – и пророчество?

– Да нет, наверное, – Гурон тщательно перевязал пояс. – Вот прибежим, патер Карл вышлет кетцаля на проверку. Скорее всего, какие-то нахалы, не уважающие морского закона и поднявшие паруса с запретным знаком. Самозванцы.

Больше не тратя пустых слов, мальчишки вихрем пронеслись по тропинке, затем по золотому песку пляжа, затем по руслу реки, оказавшись перед воротами редукции много через четверть часа. Прошли вдоль завистливо вздыхающей очереди, предъявили страже детские ножи – привратники щелкнули копьями о щит, "малым салютом". Как своим, но младшим. Патер Карл так и говорит: "Orden das Ordnung". Каждый занимает свое место, имеет свою меру почестей, и потому никто не обижен.

В редукции, однако, уже метались туда и сюда люди. На стенах школьного квартала показалась удвоенная стража. Патер Карл тряс Книгой, доказывая коррехидору Чагесу что-то, за гамом неслышимое. Несли охапки копий, щелкая древками по углам и ступеням. Перед Арсеналом лязгали секиры, хрустели и горели под солнцем кольчуги: выдавали железную броню целой сотне!

Мальчишки переглянулись и с шумом выдохнули.

Пророчество.

Все-таки пророчество!

Стража с протянутой к небу наблюдательной вышки уже отлично различала, как приближается к берегу трехмачтовик.

Солнце поднялось высоко, блики на воде слепили глаза.

… Если оглядываться. Солнце-то позади.

На борту не оглядывался ни единый человек. Не затем пришли через Море Мрака, не затем обмирали от страха в буре, не ради прошлого растягивали последнюю пинту воды на три дня.

Каравелла Их Величеств "Санта-Мария" тихо-тихо, торжественно и плавно, вкатывалась в бухту по синему прозрачному отражению небес. Свежий восточный ветер, впереди две полосы пены. Внизу белая пена прибоя, выше зеленая пена непривычно-ярких, густейших зарослей.

Между морем и лесом золотая полоска пляжа.

Да! Пока что всего лишь песок золотого цвета.

Но мореходы, обвесившие борта и бушприт каравеллы, и в цвете увидели доброе предзнаменование. Ведь они пересекли Море Мрака именно в надежде на Индию, на страны азиатские, где даже крыши покрыты золотом.

Опасаясь мели, бросили якорь, убрали паруса – все торопились, все ждали вымечтаного мгновения, когда нога конкистадора ступит на берег, неведомый доселе никому в христианской Ойкумене.

Спустили три шлюпки. На первой утвердили флаг Его Светлости Генерал-Адмирала. На второй – святой крест, обычный, простой из дубового бруса, сколоченный под руководством корабельного плотника. На носу третьей шлюпки подняли флаг Кастилии.

Весла махнули разом; никто не обратил внимания на их тяжесть. До берега три полета стрелы, не более.

Пахло мокрым деревом, от кораблей грязью, смолой и дегтем; крепкие спины испанцев покрывались на здешней жаре потом, соленые брызги на горячих руках высыхали мигом. Толчок – и шлюпки вползают на пляж, и сапоги кастильцев топчут золото нового мира, пока всего лишь песчаное.

Рослый предводитель выпрыгнул из первой шлюпки; ярчайшее полуденное солнце высветило его длинное, внушающее уважение лицо. С орлиного носа предводитель стер капли пота, поморгал синевато-серыми на безжалостном свету глазами и натянул парадный синий берет. Расчесал пятерней бороду и усы – остатки молодой рыжины еще попадались между седыми прядями.

Оглядел высадку: шестеро идальго в нестерпимо сияющих полудоспехах салютовали толедскими, лучшими в мире, шпагами. Прочая полусотня – голые до пояса моряки со шлюпок, сверкающий красно-золотой мантией каноник – благочестиво крестились на вынутый из второй лодки крест. Предводитель сделал то же, потом обернулся к зеленой стене, набрал воздуха и…

И замер в недоумении.

Вдоль кромки леса, еще миг назад абсолютно пустынной и дикой, вытянулся ровный пехотный строй. Доспехи похуже, всего лишь кольчуги. Но их сотня, не меньше! Каплевидные щиты пока что у колена, плоские шлемы, ветер полощет накидки- "наметы" – точно как в старинных рыцарских романах о сарацинском Заморье.