Эта женщина пришла ровно через сутки.

Вошла с таким горделивым видом, что Кайло даже радуется ее способности носить подобные личины.

И демонстративно отворачивается сразу же.

Но едва с тихим шипением закрывается дверь, как раздается нервный вздох и голос сенатора.

— Расскажи мне…

— Что ты хочешь услышать?

Кайло даже не поворачивается, так и сидит спиной к сенатору. Ей почти все равно.

— Все… Все, что ты захочешь рассказать, Бенджамина.

Ее старое имя резало уши. Словно камнями падало на плечи, придавливая к полу. Кайло невольно повторила тяжелый вздох.

— Я помню ваши глаза. Злые, пустые. Твои и папы. Особенно последний взгляд от вас обоих перед тем как сесть в корабль и улететь прочь. Помнишь это…мама? Вы оставили меня у какого-то старика. Даже не объяснили, кто это вообще такой, почему у него. И за что. А я хорошо помню тот песок, который скрипел на зубах. Но ты можешь не отвечать. Лишь совсем недавно я узнала, что старик тот прятал у себя детей. Таких детей, как я. Прятал от ищеек Альянса. Совсем недавно я поняла, что ваш страх был не из-за меня, мама, но за меня. И лишь поэтому я тебе это все рассказываю. Хотя еще с полгодика назад я готова была лично вырезать тебе и папе сердца.

Кайло не видела лица сенатора, но тишина за спиной была яркой, плотной и горькой. Каждое это выплюнутое Мама вываливалось змеиным шипящим клубком.

— Вы оставили меня у него, надеясь на лучшее.

Не оставляйте меня тут! Пожалуйста! Я больше не буду жечь технику, мама! Папа!

— Только вот не знали, что ищейки Альянса уже пронюхали о нем. Ваш корабль еще даже не покинул атмосферу, как на него напали. Безопасники следили за вашими действиями очень давно. В той толпе были столько вооруженных людей. Ты бы только знала, как мне было страшно. Все вокруг что-то кричали, бегали. Кто-то стрелял прямо по остальным детям. Слышишь, мама? Когда на меня брызнула чья-то кровь, я побежала прочь. Мне повезло, я сразу напоролась на какой-то корабль. Сумела его запустить, папины уроки не прошли даром. Ну и пара пинков мощью и искреннее желание свалить оттуда побыстрее. И это было чудом, что вы все еще висели на орбите. Невероятное чудо, что я вышла прямо на вас.

Неприкрытые всхлипы за спиной когтями разрывали душу.

— Я даже пыталась связаться с вами.

Пожалуйста, ответьте на вызов! Пожалуйста! Ну пожалуйста!

— Хотела рассказать об ужасе, творившемся внизу. Сообщить о старике, которого убили первым и втоптали вместе с одеждой в песок. Я всего лишь хотела, чтобы вы просто снова обняли меня, как когда-то в самом детстве. Но вместо ответа… вы дали залп.

Нет! Это же я! Мама! Нет!

— О, нет-нет, не нужно объяснений. Я прекрасно понимаю, что вы испугались маркировки службы безопасности Альянса на корабле. Я бы хотела объяснить, что я чувствовала на тот момент… Но увы, я почти не помню ничего, кроме обиды. Корабль разваливался на глазах. И вот я в спасательной капсуле.

Нет! Не надо! Не надо! Это же я! Пожалуйста!

— Я бы хотела рассказать, что же было после того, как вы выстрелили и в капсулу. Но я и этого не помню. Надеюсь, кокон мощи защитил меня, ведь именно он окутывал разбитую капсулу. Я упала на планету. Очнулась в том же песке, где-то посреди пустыни. На мне ни царапинки. Но и ни воды, ни крошки хоть какой-то еды. Но у меня была обида. Жгучая обида. Она через полчаса стала ненавистью, мама. И именно эта ненависть помогала мне, слышишь?

Почему я? Почему?!

— Ну, а с другой стороны… Эта ненависть к вам давала мне силы… Хотя, если бы вы посчитали нужным объяснить мне, что делаете это все для моей же защиты, скольких страданий можно было бы избежать. Но вы молчали, и я думала что ваша злость направлена на меня и только на меня. Через пару дней я набрела на поселение. Мне дали воды… и попытались изнасиловать. Меня, девятилетнего ребенка. Слышишь, мама? Двое человеческих мужчин схватили меня, но на них напали еще двое, решивших отбить лакомую добычу. А я просто сбежала обратно в пустыню. Там, по крайней мере, насиловать никто не собирался. Но я потом вернулась в это поселение. Ночью. И не раз. Да, мама, увы, твоя дочь научилась воровать. Инстинктивно скрывала себя своей мощью, воровала еду и воду. И убегала обратно в пустыню как можно дальше. Ненависть потом совсем угасла и я каждую ночь смотрела в небо. Я ждала, что вы вот-вот спуститесь и найдете меня. Месяцами смотрела. Но вас не было.

Кайло вдруг думает, что ее барабанные перепонки лопнули. Тишина за спиной оглушала не хуже рева стартовых двигателей какого-нибудь крейсера. Словно сзади никого нет вообще.

Но оборачиваться проверять не стала.

Ей было почти все равно, слушает ли ее мать или давно сбежала, раздавленная невыносимой правдой. Но слов, тех самых правильных слов, что они может быть, все-таки потом искали, она так и не дождалась.

— Ну, а потом небо засверкало и начали падать истребители. Того зеллонианца я нашла в одном из упавших корабликов. Его истребитель уже догорел и просто дымился. Того зеллонианца спасла искореженная броня и чудо, огонь его не тронул. После этот истребитель стал нашим домом. Другого дома ведь у нас не было. Он иногда что-то скрежетал, пытался сцапать меня. Даже откусить руку пытался. Крови натекло, думала — умру. Но больше просто лежал в беспамятстве. Его я так и не смогла вытащить из-под обломков. Так и поила его водой через стиснутые зубы. Всю воду ему отдавала. Он после спрашивал, почему, зачем я его пыталась выходить. Ведь я знала, кто он такой, знала, что он попытается сожрать меня, едва у него хватит сил встать. Сожрет, чтобы выжить. Но на тот момент для меня он был такой же одинокий, брошенный своими же, позабытый посреди песков. Зеллонианец очнулся примерно через месяц. Он не пытался напасть. Просто сидел и ждал, когда я проснусь. Снова что-то скрипел и шипел, но с рук ел прилежно. Как домашний питомец. А еще через неделю смог сам выбраться из-под обломков и добраться до сигнальных маяков. На его сигнал о помощи дети Зеллы прилетели в тот же вечер. Я думала, что все — это конец. Смотрела на его уходящую спину и все ждала, когда же они налетят всем скопом и съедят меня. Зеллонианец вернулся через пару минут. Завернул в одеяло и понес в прибывший корабль. Там, на До-Тэ, я еще долго пряталась по углам, думала, откармливают, чтобы потом банально съесть. Там уже зеллонианец кормил меня с рук. Совал в рот еду и кивал на медальон на моей шее, который сам же и повесил. Отъелась, а жрать меня никто и не хотел вроде бы. Потом дали в руки коробочку и при мне ее включили. И я их услышала. Это было… как музыка, мама. Чистейшая гармония, слышишь? Дети Зеллы не говорили. Они пели. В одно прекрасное утро я очнулась не в кровати, а привязанная к больничной кушетке. Зеллонианец насильно открыл мне рот… и заставил глотать его кровь. Потом он сказал, что если уж он испробовал моей крови, то и мне положено это сделать. Его кровь меня чуть не убила. Но я выжила, я справилась. Недолго я подыхала, недели три на грани висела. Но потом… ты даже не представляешь, мама, что значит нежиться под ласковыми лучами Зеллы. Та, что вычищала из меня все самое поганое, самое гнилое. Это ее любовь выворачивала наизнанку, вытряхивая все плохое, позволяя понять истинную чистоту. Зелла была даром. Зелла давала мне понять, что я тоже смогу жить в гармонии с собой. Надо лишь стать истинной зеллонианкой. Потом пришли сны. Красивые, яркие. Такие четкие. Они давали мне знание, мама. Знания, что делать. Эти сны… они подстегивали, подбивали сделать хоть что-то. В этих снах я поняла что нужно делать. Зеллонианец забравший меня, был поначалу простым пилотом. Он доверился мне. Мои сны продвинули его выше. Уже через год он стал целым командором. А потом мои сны показали мне, что нужно сделать, чтобы он мог стать… императором. И он снова доверился, слышишь? Еще каких-то четыре года, и простой пилот стал императором. И не просто правителем, совершившим захват власти, а лучшим монархом. Он стал мне отцом, его жена стала мне настоящей матерью.