За огромным столом в такой же огромной столовой поместились все, и еще столько же места оставалось. В прошлый раз он не запомнил размеров комнат. Сидевшие люди, как одна большая дружная семья, передавали друг другу тарелки и прочую чепуху. И болтали, болтали.
А он сидел, как пыльным мешком зашибленный, никак не мог поверить в свою удачу. Сидел, не снимая своей привычной маски, и смотрел на людей. Сидел, изредка кивая сидящим по бокам людям на предложение еды или молча передавал дальше посуду. Ведьма вылезла к ним не сразу, народ успел ополовинить разложенное на столе. Странные взгляды в ее сторону сразу уловил, когда она молча уселась на пустое место и уставилась на чистую тарелку перед собой. Не успел и моргнуть, как перед ней уже стояла целая гора всякой всячины и наваленная в тарелку еда.
— Детка, поешь.
Ведьма, как робот, послушно сцапала вилку. Она долго ковыряла под его взглядом свою еду, пока ее папаша не открыл рот:
— Детка, тут такое дело. В общем, Бен поживет с нами. Слышишь? Ты не бойся его, он…
— Никаких. Новых. Правил.
Он прифигел, насколько безжизненно звучал ее голос, по сравнению с тем шипящим обещанием в машине. Он так-то помнил, насколько его ведьма была никакущей актрисой. Сколько не от странного требования прифигел, сколько от того, что ведьма была как манекен. Не дожидаясь ответов, его девочка медленно отползла от стола и смылась. Слегка расковырянная еда так и осталась почти целой кучкой.
Впрочем, он тоже так и не взял в руки ложку.
Вечер тянулся неимоверно долго после ухода ведьмы. Прайм ему ничего не сказал, когда он молча поперся в ту самую комнатку, в которой жил в прошлый раз. На его счастье, она была свободной, хотя, судя по всему, в доме никто не жил кроме ведьмы с папашей и его пассией.
Ночью он выперся от себя и банально нагло встал у двери в подвал. Но ждал он очень долго, пока не додумался толкнуть створку. Спустившись, сразу понял, что ведьмы нет, но кинутый на мониторы взгляд отпустил комок в груди. Ведьма сидела у бассейна в черном купальнике.
В том самом сраном купальнике.
Через десять секунд уже стоял в кустах на заднем дворе и из темноты таращился на ярко освещенный силуэт.
История снова повторялась.
Он снова стоял во мраке в тех же самых зарослях и разглядывал ее, а она снова сидела и болтала ногами в воде. Но в этот раз он не стал выходить из сумрака, хотя точно знал, что и в этот раз ведьма прекрасно о нем знала.
Ему повезло, что он сдержался и просто облизывал ее спину и попку глазами. Не понял сразу, что он уже не один тут прячется, пока тихий голос сзади не начал пьяно лепетать.
— А ты не промах, приятель. Пялишься, но это хорошо, что издалека пялишься. Нравится что-ли тебе дочка моя. А? А может я спьяну сам себя накручиваю, а? Может, ты весь из себя такой ответственный, уже приглядываешь. А вот ты ей вроде бы нравишься, ага. Если до сих пор тебе рожу не разбила, значит, что-то хорошее в тебе углядела моя дочурка. И не дергается при тебе. Спокойная такая. Аж душа радуется. А то недавно только на людей бросалась почем зря. Ладно, не обижайся. Я придираюсь, да? Ой. К черту тебя, стой, смотри на здоровье. Хи-хи. А знаешь почему я спокойный такой, а? Она же тебе сразу лапы тебе твои переломает, если ты вдруг распускать начнешь. Она такая да, серьёзная на эти дела. На днях вон, зачем-то сбежала и в какой-то бар поперлась. Прибежала оттуда вся в мыле, одежка драная, на мордочке ссадина страшная. И нос разбитый. Я всех и собрал сразу, правда, хи-хи, зазря собирал, ага. Она там всех ублюдков положила, и до кучи подпалила. Мы прикатили, там уже пожарные развлекались. Прикинь, Бен, одна всех уложила. Так что я за тебя больше беспокоюсь, ага. Хи-хи.
Не таясь, Прайм медведем вывалился из кустов и заметно шатаясь, побрел в дом. Ему же только осталось удивляться, как папаша в таком состоянии умудрился так тихо к нему подобраться.
Видимо, только изображал из себя вусмерть пьяного.
Не стал рисковать, молча за ним в дом поплелся. Он ведьме запретил без него из дома выходить, значит, не сбежит.
Спал, как новорождённый.
Утром дом встретил его хмурым с бодуна папашей и такой же мрачной не выспавшейся Финли в коротком до чертиков халатике. Правда его больше интересовало, где его ведьма, но Прайм все равно покосился, внимательно выглядывая у него на лице интерес. На счастье Финна, эта Финли хоть голая могла ходить. Она его вообще не интересовала.
— Готовить сам будешь, если в холодильнике ничего не найдешь. На край еду заказывай, не маленький.
Прихваченная за халат Финли была чуть ли не волоком утянута вон из кухни. Буквально пара минут и он понял, насколько у папаши скрипучая кровать. Как ни странно, эти звуки его нисколько не раздражали. Слонялся по дому, пока не стих скрип. И слонялся дальше, мучаясь от безделья, пока хозяин дома с пассией в обнимку не свалил из дома с обещанием вернуться к вечеру. Едва машина отъехала из ворот, он сразу бросился к двери подвала.
Ведьма встретила его у распахнутой двери, сразу запрыгнув ему на подставленные руки. От горячих поцелуев он сразу потерял голову, лишь чудом не слетев с лестницы головой вниз вместе с ней.
И как ни старался быть понежнее, поаккуратнее, через несколько часов они были оба покрыты засосами и укусами.
Им обоим повезло, что Прайм был в полные дрова по возвращении. Его тащил на себе Тайлер, вечно лыбящийся Марти нес на плече Финли. Никто не сказал и слова, но он точно видел, как дебильно ухмыльнулся Марти, пронося мимо него пассию хозяина дома.
Ну не мог винить этого дурачка за его глазастость.
Эту ночь он провел в обнимку с явно уставшей ведьмой, уснувшей сразу, едва он улегся рядом и сграбастал ее под себя. Свалил под утро, поцелуями разбудив свою королеву и облизав с ног до головы, этим же ртом довел до края.
Но тормознул ее попытки помочь ему.
Как бы он не хотел, он не мог позволить себе трахнуть ее в рот.
Вот не мог себя пересилить и все.
Всеми фибрами души боялся, что едва она коснется своими бесподобными губами члена, как это станет началом конца.
Он смылся из подвала вовремя. Едва закрыл за собой дверь в свою комнату, как услышал шаги и бормотание проснувшегося хозяина дома.
Дрочил, как безумный, все слыша шорохи и гомон телевизора из кухни. Весь день тщательно избегал всех, чтобы не дай бог не увидели на нем следы ее зубов, лишь после обеда завалившись на второй этаж, справедливо подумав, что его там трогать не будут.
Ведьма вылезла из норы ближе к вечеру. Погремела посудой и мебелью… и приперлась к нему. Тихонечко поскреблась и молча вошла, когда он, воровато оглядываясь, утянул в комнату. Жадно выцеловывал ее лицо, все думал и хренел, что ему хватило первого же влажно-голодного поцелуя, чтобы раскочегариться. Снова не стал ее терзать, лишь держал прижатой к двери и лизал между тонких ног, поглядывая, как она снова прикусывает свои пальцы, сама себе затыкая рот. Трахал ее языком и зверел, мечтая, чтобы побыстрее настала ночь, и он мог правильно все сделать. От злости, что не может ей как следует прикусить шею, вгрызался зубами в чувствительную донельзя кожу бедер. После долго целовал, прижимая к той же двери, пока ведьма уверенно не высвободилась и не свалила.
Целых четыре дня папаша Прайм ходил по дому, трезвый как стекло, и злой как тысяча чертей. Он тоже ходил и злился, что никак не мог добраться до нее из-за присутствия в доме хозяина. Даже по ночам Прайм тенью блуждал по темному дому.
На пятый вечер вынужденного воздержания он улучил момент и юркнул в подвал. Вдоволь нацеловавшись, только собрался утянуть ее на кровать, как ведьма его ошарашила:
— Хочу в кино.
Это было весьма и весьма неожиданно.
Но в кино, так в кино, хотя сам там уже сто лет не был.
Но сорвался, глядя как его девочка, не смущаясь, скинула с себя домашнюю одежку и принялась натягивать на себя что-то. Одеться нормально он ей не дал — подхватил на руки и бросил на кровать, на ходу стягивая с ее колен джинсы. Через полчаса дал ей подняться, сам сыто развалившись на разворошенной постели и пока ведьма приводила себя в порядок, ушел наверх.
