Но увидел, с какой обреченностью на нее смотрит его новый друг, что стоял у входа, явно не решаясь пройти.

Он не был знатоком всех этих хитросплетений отношений.

Он-то даже свою ведьму умудрился просрать.

И просто прошел мимо женщины-егеря, к своему излюбленному столику в самом темном углу зала.

Новый друг решил, что сегодня не его день. Через час женщина-егерь, сверкнув в свете люстры глазами, поднялась с места и со своей банкой пива сделала несколько шагов к нему. Он вовремя заметил ее непонятно-горький взгляд… и покачал головой, мол, даже не подходи.

Он не знаток всех этих непонятных взаимоотношений, но не был вправе влезать не в свое дело. Женщина-егерь вроде бы даже облегченно вздохнула… и ушла, кивнув напоследок бармену.

А он в тот вечер пил бесплатно, потому что старик-индеец внезапно так решил. После ночью ведьма резала без ножа его сердце своим тихим плачем.

Так и жил, пялился в огонь, рубил дрова, отчаянно дрочил, изредка слушая переговоры егерей и местной полиции, продолжая надираться раз в неделю со своим новым другом, что болтал без умолку, полностью компенсируя его ответное обычное молчание.

На сто двадцатый день одиночества услышал по радио призывы о помощи от своего нового друга. Долго думал, стоит ли ему срываться и лететь на помощь, только ведьма в его голове четко сказала, что он ничем не сможет помочь, ибо они все тут годами живут и знают что к чему, а он был лишь новичком посреди этих ледяных джунглей и сугробов снега выше головы. Он же мог лишь мешаться под ногами.

Последующие три недели он сидел один в баре. Со слов индейца, его новый друг отдыхал в больничке. Не было видно и женщины-егеря. Но спрашивать о ней не стал.

Не его дело.

Через двадцать один день его друг появился в баре и взахлеб рассказывал всем подходившим людям историю, как он нарвался на браконьеров и стаю озлобленных волков. Но он заметил, как технично его новый друг избегал вопросов, как он умудрился выбраться из всей передряги, отмазываясь общими ответами. Лишь под конец вечера его новый друг тихо пробормотал ему, насколько оказался дураком и дебилом, что не замечал явного.

Что тот имел в виду, так и не понял.

На сто пятидесятый день он слушал отрывистые приказы своего нового друга по радио, собиравшего целую поисковую экспедицию. Его новый-старый друг собирался искать свою коллегу, женщину-егеря, что десять дней оказывается не выходила на связь с шерифом. Через пару часов экспедиция была распущена, его друг нашел коллегу. Он все это время сидел и слушал переговоры вперемешку с голоском ведьмы, что искренне беспокоилась о судьбе женщины.

После он снова сидел каждую неделю один. Друг почему-то снова перестал появляться в баре. На невысказанные вслух вопросы индеец-бармен лишь хитро улыбался, и говорил, что у них все отлично.

Что имел в виду старик, он понял, вскоре нечаянно застав своего друга в его машине. Он лишь хотел узнать, все ли у того в порядке, действительно нечаянно заметив внедорожник друга неподалеку от бара. Но сразу убрал руку от стекла, так и не постучав.

Успел заметить, с какой яростью и упоением его друг втрахивал в заднее сиденье женщину-егеря, не отцепляясь от ее рта. И судя по судорожным стонам и переплетенным пальцам, той все нравилось.

Сам не понял почему, но домой он притопал в непонятном приподнятом настроении. Лишь потом ведьма в его голове разъяснила, что это он так радуется он за них обоих. У них действительно было все отлично.

На сто семьдесят шестой день он решился.

Шериф получил ключи от его дома и пикапа.

У индейца забрал ключи от эскалейда. Другу он отдал еще один комплект ключей и пакет с деньгами. На просьбу присмотреть за его домиком друг лишь швырнул ему обратно деньги.

Ведьма в голове заставила его кивнуть женщине-егерю, что торчала неподалеку. Пакет с деньгами он незаметно закинул на сиденье в машину друга.

С каждой милей эскалейд все увереннее цеплялся за покрытие дорог. Настроение с каждой заправкой шло вверх.

Как и уверенность в том, что ему пора взять все в свои лапы.

Ему окончательно надоело смотреть на мир сквозь призму пустоты.

На сто восемьдесят третий день он вернулся домой. И перестал считать дни.

========== Часть 5.1 ==========

Четкое решение уже давно оформилось в его голове. Он собирался сделать все возможное и невозможное, чтобы вернуть себе ведьму. Даже если ему придется свернуть шею старику Прайму.

Если надо будет, он ее украдет, ему есть куда в случае чего увезти.

Квартира встретила его знакомой затхлостью и кучей неоплаченных счетов, просунутых под дверь.

Первый день он потратил на мытье. Отдраил все что мог, повыкидывал кучу мешков мусора. Второй день потратил на покупку нового барахла и мелочей вроде посуды и техники.

Дядька явился на третий день, с порога оглядывая полупустую квартиру и кучу не распакованных коробок с покупками. Уселся на новый диван, и похлопав по обивке, одобрительно ухмыльнулся.

— С возвращением, малец. Я смотрю, ты новую жизнь начал, а?

— Ага.

— Ну… как дела у тебя? Я твое барахло сохранил, у меня в доме так и лежит на полках. Забирать будешь?

— Буду.

— Значит, к работе вернешься?

— Ага.

— Это хорошо. Прямо отлично, я б сказал. Я… наслышан о твоих похождениях… э-э-э, после твоего отъезда. Не врали слухи, оказывается. Исхудал ты знатно.

— Плевать. Я быстро верну форму.

— Не сомневаюсь. Я сообщу начальству о твоем возращении в команду. А… ты…тебя… отпустило, я гляжу. Это тоже хорошо. Вокруг куча…

— Нет.

Дядька сразу замкнулся, помрачнел.

— Бен, ты ведь понимаешь ведь, даже если о тебе забыли, то…

— Проблем не будет, босс. Надеюсь, не будет.

— Точно? Прямо клянешься, а?

— Нет. Клясться не буду. Обещать тоже. Но я постараюсь… держать себя в руках.

Говорить Люку о своих планах точно не собирался. Да и клясться было бессмысленно, как выяснилось опытным путем, клятвы он нихера держать не умеет. Пусть живет в относительном спокойствии. Но предупредить, что он будет собирать информацию о ней, стоило.

— Как… она там? С ней… все в порядке?

— Да что там с ней будет. Мы… сейчас… как бы тебе сказать… Очень плотно взаимодействуем, так сказать. У Тайлера один парниша так и не вошел в колею, и мы… подстраховываем, так сказать.

— Как давно… Когда она… менялась? В смысле…

— Когда выходила та стерва? Ты не поверишь, но Прайм тоже заметил, что… после, кхм, тебя, Рей ни разу не вылазила. Но поверь, я удивлен до сих пор, что никто ему ничего так и не рассказал. За полгода о тебе никто даже не вспомнил.

Кто бы знал, как ему полегчало от слов Люка. Он и сам не мог точно сказать, как бы отреагировал, узнай, что его ведьма с кем-то трахалась, пока он в отключке по снегу таскался. Но весь вид босса говорил ему, что тот… врет.

Или что-то недоговаривает.

— Что не так, босс?

Дядька мялся под его взглядом недолго. Совсем недолго вертел головой, блуждая глазами по обстановке.

— Она… изменилась, Бен. Вся изменилась. Ну… я мало так-то с ней сталкивался… Но с Праймом и Тайлером много времени провожу. И слышу, что они говорят. Мне самому так-то трудно судить… Но она какая-то не такая стала. Раньше-то в этом состоянии дура дурой была. Чуть ли не слюни пускала. А сейчас… не такая, Бен. Нормальная почти, как обычная баба стала что ли. Ну… почти обычная. Разговаривает, правда, совсем мало. Но злобная какая-то стала, жесткая. И жестокая. Тай говорил, что она раньше еще просчитывала, что к чему, но окостенела, задеревенела. Людей, уже не раздумывая, направо налево гасит. И она такая после тебя, Бен. Понимаешь?

Он ничего не понимал, но впитывал все слова, как губка.

— Она… обо мне говорила? Хоть что-нибудь.

Получилось почти плаксиво, но погруженный в свои мысли дядька не заметил.

Вроде бы.

— Ай, не знаю! По крайней мере, Прайм ничего такого не упоминал. Ладно, пойду я. Кстати! Твои родители о тебе спрашивали.