Бессмысленная трата времени. Выкинула из головы и свою самую злую проблему.
Бен уже приручил ее.
И если сказал, что готов принять все возможные последствия за это, значит, так и есть. Значит, это уже даже не проблема. Факт, как есть. И вдруг решила, раз уж такая пьянка пошла, она тоже рискнет раздеться. Последует примеру, так сказать. Невольно облизнула пересохшие губы от неотрывного взгляда на себя в упор, втайне все же надеясь, что при виде ее тела его настрой не пропадет.
От жалости например.
И только зашевелилась, уселась, поджав под себя ноги и затеребила подол, с намерением снять надоевшую тряпку, как в один прыжок оказавшийся рядом Бен навалился сверху, подмял под себя, дернув под колени. Эти колени и развел по разные от себя стороны. Только задравшееся на живот смятое платье за подол на себя потянул. Она так и не поняла, что именно он хотел сделать. Не успела понять, сбитая с толку и подброшенная в небеса от мягкого толчка в себя. Входил робко, словно несмышленый подросток, что вообще не понимает, что должен делать и как это происходит. Толкался неторопливо, покачивая бедрами так плавно и медленно, что каждое движение уносило нежнейшей волной то на самый верх, то утягивая на уютное дно блаженства. Где-то в соседней вселенной он держал ее обеими руками за талию, намеренно приподнимая или прижимая к постели, каждый раз меняя угол проникновения, и с жестким оскалом на лице и хрипами едва сдерживаемого желания вырывал из нее клокочущие гортанные стоны. Словно даже не замечал, как впиваются ногти в его грубые кисти. И двигался, бесподобно сладко растягивая собой, пока она спустя годы и столетия не приняла его полностью. Не смогла сдержать крика от его неожиданного финального довольно жесткого толчка, ощущая, как он тянет ее на себя до синяков впившимися в кожу руками, насаживая еще глубже, удачно удерживая на самой грани с болью. Из соседней же вселенной до нее донесся донельзя тихий шепот:
— Ну же, сладкая, давай. Я… не продержусь долго, моя маленькая. Давай же.
С каждым словом он все сильнее тянул ее за бедра, не давая извиваться. Насаживал все больше, выгибая и сталкивая с баланса чувственного удовольствия в сторону остро-болезненного оргазма. Ей не хватало еще чуть-чуть, но Бен, будто читая мысли, с яростным «ну же» еще сильнее втиснулся, додавил где надо, сжал руками как надо.
И тоже сдался.
Опять как со стороны она услышала его злобно-обессиленный шепот, но отлично чувствовала, как он снова и снова дергает мелкими рывками и без того полностью ее насаженную, доводя до полного безумия и помогая сорваться с обрыва сознания. Восприятие реальности схлопывалось, и она позволила верхушке бушующего цунами унести себя в темноту, не успев заметить, как хрипящий Бен уткнулся лбом ей в ребра в полном изнеможении, так и не расцепив судорожно сведенные пальцы.
Настоящий мир врывался в голову тихими неразборчивыми шепотками голоса второй личности и искорками от бегающих по коже грубоватых подушечек пальцев. Она лежала на боку, уткнувшаяся носом в широченное плечо и надежно захваченная в тугое кольцо объятий. Все еще учащенное дыхание Бена мерно убаюкивало, но умиротворенность постепенно отступала. И хотя ей меньше всего на свете хотелось отрываться от него, мелкие грызущие мысли подпинывали. Нужно было суметь преодолеть себя и оторваться от пышущего жаром мужского тела и идти.
Идти приводить себя в порядок.
Идти переодеваться.
Идти перестилать наверняка испачканную постель.
Идти спать с неимоверным желанием снова проснуться самой собой и снова ощутить около себя того, что сумел напоследок подарить ей все неизведанное.
От расстраивающих мыслишек сердце предательски глухо стукнуло всего один раз, но этого раза хватило, чтобы Бен слегка ослабил захват, опять чутко поняв, что она пришла в себя, и чуть ли не мурлыча ей в волосы, пробормотал:
— Это был… полный пиздец, моя маленькая. Ты… крышесносная… Такая… бесподобная…
От его бесхитростных слов в груди вместо холода зародилась… благодарность.
Жгучая, оплавляющая благодарность, старательно выталкивающая всю мнительность и сомнения. Заставляющая почти поверить в правдивость его комплиментов. Бен сразу почувствовал на себе ее незваные горькие слезы— зашевелился, вздохнул так горестно, что невольно передал и ей всю тяжесть мира.
— Не надо, девочка моя, не плачь. Пожалуйста. Все будет хорошо.
Он слегка отстранился, совсем выпуская из объятий, но не заморачиваясь, принялся осыпать ее лицо такими колюче-нежными поцелуями, забирая себе все стекающие капельки, что она наконец поняла, что совсем не хочет уходить. Не сейчас точно, когда она сполна ощутила себя живым человеком.
— Ты прав, Бен. Ты прав…. Все будет хорошо. Если бы… если бы ты только знал, как я не хочу засыпать…
— Я… не хочу тебя отпускать, моя маленькая. Тебе… тебе придется еще потерпеть меня… Я не намерен дать тебе уснуть еще очень долго.
Слава богу, он не давал пустых обещаний вроде безоблачного будущего, не стал говорить, что будет всегда рядом и все такое.
Это точно могло бы испортить все.
Но едва до нее дошло, что именно он сейчас пообещал, заерзала, поднимая на него глаза и с большим удивлением осознавая, в каком положении она находится. Он все еще держал ее в своих руках… Но одна нога была явно давно закинута ему на пояс, а платье все еще задрано.
И он все еще был в ней.
Пульсирующий, твердо-каменный, несмотря на то, что совсем недавно разрядился. Неуловимо перетекший на нее Бен навалился всем весом, смещая руки, но тут же отодвигаясь. Жестким рывком намотавшая на кулак волосы рука ощутимо оттянула голову назад, открывая беззащитную шею. Второй рукой подхваченная нога задралась, упираясь коленом ему в грудь. Они словно буквой У лежали они друг напротив друга.
С дьявольски самодовольной усмешкой распаленный мужчина в одной с ней кровати толкнулся раз, другой, третий, на глазах теряя самообладание. Он больше не целовал и не кусался.
Не шарил руками и глазами по ее телу.
Лишь намеренно медленно, с оттяжкой двигался в чувственном ритме. И больше не смотрел ей в глаза, бесстыдно скользя в ней. Казалось, ничего больше не могло подарить еще удовольствия, но наблюдая, как все сильнее и сильнее закатываются его глаза, оставив напоследок лишь белки под полуприкрытыми веками, тоже распалялась с каждым толчком все больше. Себя она уже не слышала, улавливая лишь его тяжелое дыхание через сжатые в зверином оскале зубы. Казалось, он был готов истязать ее вечность, но незаметно, совсем заметно, но неумолимо, рисунок их первобытного танца менялся. Бен чуть ускорялся, чуть грубее сжимал ее затылок, чуть жестче давил на спину, выгибая еще больше, пока без всякого предупреждения с гортанным рыком не дернулся очень сильно, проникая максимально глубоко, отчего она не смогла удержать вырвавшегося на свободу крика. Рука с затылка исчезла сразу же, но цепко ухватилась за нижнюю челюсть, недвусмысленно зажимая ее рот.
— Я еще не разрешал тебе кричать, моя девочка.
Он опять остановился, снова стал тянуть ее за бедро.
Но накрепко зажатый рот не позволил ей выдохнуть, что она хочет еще.
Хочет, чтобы он не останавливался.
Двигался снова.
Но через его ладонь прошло только приглушенное мычание. От безысходности смогла лишь дотянуться до его груди и царапнув, попыталась начать самой двигаться.
Но сама же и замерла, едва глянув в его вернувшиеся в нормальное состояние глаза. Темные бездонные глаза могли бы снова напугать ее своим глубоким и внимательно-пугающим взглядом, если бы не были одновременно манящими и многообещающими. Слегка вздернутой бровью Бен словно удивлялся, что она вообще посмела своевольничать. Не стал комментировать ее попытки управлять танцем. Выскользнул из нее резко, будто его за член укусил кто и руки отовсюду свои убрал, отталкивая от себя ее лицо и скидывая на кровать задранную ногу. Она успела подумать, что на этом все, как Бен весь подобрался, как перед прыжком, сместившись намного ниже. За платье схватил, как куклу и к себе подтянул, тут же переворачивая ее на живот.
