– Зазеркалье! – пробормотал Мэтью.

– У нас считается, что ум, направленный на достижение материальных благ, это уже не ум.

Это может быть целеустремленность, практичность, сообразительность, деловитость. А ум – понятие более широкое и глубокое. Умному человеку богатство не нужно. Благосостояние – да. Стремление к большому богатству – одна из форм тщеславия. А как сказал Ницше, каждый тщеславен настолько, насколько ему не хватает ума.

– Ницше? – переспросил Мэт. – Тогда молчу.

Отец Оксаны оправдал ожидания: согласия на брак с американцем не давал. Попытки мамы и сестры уломать его только ухудшали папино настроение. Мама решила подключить второй эшелон – бывшую свекровь и папиного брата.

Влекомов узнал о международных матримониальных осложнениях от матери. Она постоянно навещала внучек и бывшую невестку, и они к ней заглядывали. Теперь мать изложила ему позиции сторон и передала приглашение Оксаны познакомиться с женихом.

Мэт не понравился Влекомову одним: приходилось высоко задирать голову, чтоб встретить его взгляд. И тот – сверху вниз. Оксана возле него казалась игрушечной. Чуть позже у жениха выявился второй недостаток, еще более крупный: он не пил!

Это было уму непостижимо – мужик с такими прекрасными данными, позволяющими показывать выдающиеся результаты в русской национальной забаве, ну никак не меньше литра за присест – и ни в одном глазу, не желает пользоваться Богом данными возможностями! Даже, смешно сказать, в пределах бокала шампанского.

Влекомов чуть было не решил воспользоваться правом вето, но дело было не «в етом».

Совет безопасности в составе бабушки и дяди единогласно принял резолюцию: благословить и провести мирные переговоры с отцом.

В ходе переговоров стало понятно, что папа, похоже, сам ждал чьего-нибудь воздействия, потому что, вяло огрызаясь, постепенно сдавал позиции. На последней он не стал рвать на себе тельняшку и бросаться в рукопашную, а поставил подпись под актом о капитуляции с независимым видом, как фельдмаршал Кейтель 8 мая 1945 года.

Молодежь весело побежала по другим инстанциям: консульство, Дворец бракосочетания, ресторан, магазины. Последняя инстанция оказалась самой хлопотной из-за того, что у жениха не было хоть какого-нибудь костюма, кроме спортивного, а в магазинах не было его размера. Речь не шла о свадебном, черном, элегантном, а просто о каком-нибудь костюмчике. Жених приехал в СССР все же не как генерал Чернота в Париж, а в брюках, с парой ковбоек и вроде бы в носках. Во всем этом за неделю до свадьбы съездил в Хельсинки для сдачи экзамена по славянской истории в тамошнем университете. Ленинградский университет считался некомпетентным в такой сложной проблеме, как и во всех прочих. Сданные в нем экзамены не признавались на Западе, а особенно – на Диком Западе. Зато сдавать их там можно было в спортивных костюмах.

Наконец в магазине «Богатырь» в Гавани нашелся искомый костюмчик пестренькой расцветки, и будущая теща преподнесла его в подарок будущему зятю.

В Дворец бракосочетания на улице Петра Лаврова (до и после – Фурштатской), недалеко от консульства США, гости, не говоря о брачующихся, должны были явиться к одиннадцати. Влекомов, приобретший уже дурную привычку всюду являться вовремя, так и сделал. Заглянул в комнату невест – невесты нет. Родственников и знакомых также. Задумался. Прошел в комнату женихов.

Мэтью в пестреньком костюмчике шастал по жениховской комнате, как медведь в клетке. Увидел Влекомова и засиял. Он, наверное, уже пришел к выводу, что КГБ похитил невесту и арестовал родственников. Теперь появился шанс: объявился дядя.

С того момента у Мэтью возникло непроизвольное чувство признательности к Влекомову. А Влекомов испытал к гиганту чувство сострадания: вот ведь какая лихоманка эта любовь – даже такого богатыря в брошенного котенка превращает. Стало спокойней за Оксанку: уедет на чужбину, родни, друзей рядом нет – каково человеку! Но Мэт ее любит, защитит.

Не учел Влекомов: чтобы испытать все мыслимые напасти на чужбине, надо как минимум туда выехать. А чтобы выехать к законному супругу, надо подвергнуться немыслимым напастям дома. Почему-то супругам иностранных подданных, пока еще соотечественницам, не сменившим гражданства, работать в таком таинственном заведении, как «Березка», было нельзя. Как в Арзамасе-16. Оксана уволилась под завистливые взгляды подруг. Но предварительно под такие же взгляды ее исключили из комсомола – правила игры. Интересно, а какая была формулировка? Изменила родине? Не туда легла? Если бы сделала это без законных оснований – простили бы, а раз на законных – это вам не простительный разврат, а непростительный, следствие политической близорукости.

Словом, муж в Америке, а жена в Союзе, но уже неполноценная гражданка. На работу не устроишься, без работы – тунеядка.

– Слышь, – сказал Влекомов, посетив сумрачную племянницу, – по нашему Семейному кодексу, если супруги в течение года живут врозь, не осуществляют совместного ведения хозяйства и прочих второстепенных супружеских обязанностей, брак может быть признан недействительным.

– Ты знаешь, что сделай, – посоветовал Влекомов, – попроси Мэта, чтобы тебе денег немного выслал. Как законный супруг законной супруге. В знак любви и совместного ведения хозяйства. И ты не будешь тунеядкой – тебя супруг домохозяйкой содержит!

– Он ходил на прием к своему сенатору, и тот направил письмо генсеку КПСС Черненко!

Письмо генсеку – хорошо, а объективные свидетельства супружеской заботы все равно нужны. Мэт послал Оксане двести долларов, серьезные деньги для «Березки». Внешторгбанк выдал ей сто двадцать рублей по официальному курсу. Если кто забыл таблицу умножения – шестьдесят копеек за доллар. Обидно. Зато факт заботы мужа официально засвидетельствован.

Теперь-то доллар взял реванш: его курс по сравнению с покупательной способностью завышен раз в пять-семь.

То ли чтоб не волновать очередного умирающего генсека, то ли чтоб отвязаться от девицы, назойливо атакующей инстанции с абсурдным требованием воссоединения с мужем, – дали разрешение на выезд. Скорее всего, туннель был пробит с двух сторон.

И Мэт наконец встретил в Нью-Йорке свою ненаглядную супругу, обобранную на таможне в Шереметьево, но не испытавшую от этого большого огорчения. Его испытал Влекомов, который подарил племяннице на прощание альбом «Эрмитаж», чтоб могла полистать на чужбине при накатившей ностальгии. Он был изъят под предлогом отсутствия справки об отсутствии раритетной ценности. Выходные данные: год издания 1982, тираж 20000 экземпляров.

Мэт защитил через пару лет докторскую диссертацию, Оксана окончила курсы медсестер-дантистов, потом стоматологический колледж.

– Ваша жена патриотка Америки? – спросил Стив.

– О да, сэр! – горячо откликнулся Фэдич. – У нас прекрасная семья, двое детей. Да, она любит Америку!

– Говорят, у русских странная ностальгия по своей родине, – задумчиво произнес Стив.

– У моей жены я этого не замечал, – слегка обиделся Мэт. – Она ездит в Россию каждые два-три года, в этом году тоже собирается повидаться с родственниками. Этого ей достаточно.

– Благодарю, Мэт, ваша информация любопытна. Если будет еще что-то по этому делу, сообщайте мне!

Мэтью вышел от шефа успокоенным. Похоже, Стив Олдридж все же заинтересовался информацией.

Стив посмотрел в широченную спину удалявшегося Фэдича и, едва закрылась дверь, нажал кнопку:

– Джолли, отмените совещание в двенадцать часов… Найдите время в моем завтрашнем расписании!

У питерской погоды вечный климакс: капризы, слезы, недержание – привычное дурное состояние.

Влекомов на веранде под трель струи, стекавшей с желоба в бочку, рассматривал находку. Тело овальной формы, по бокам какие-то углубления. Но не может отправитель межпланетной корреспонденции ограничиться наружными простейшими изображениями! Они с Кирюхой пришли к такому выводу.