Встретившись с Лайонаком, он обнял его в присутствии Таная и сказал ему:
- Видно, и цари не всегда вольны в своих поступках. А если и вольны, то разве такие могущественные, как Митридат, которым нечего бояться соседей.
Говоря это, он не знал, что спустя несколько десятков лет после жестокой войны Понтийская империя будет разгромлена Римом, а сам Митридат попытается найти убежище на Боспоре. Великий царь станет беглецом и, преследуемый собственным сыном, подставит голову под острый меч своего телохранителя.
Фарзой дал Лайонаку право увести собранную дружину на Боспор и действовать на свой страх и риск, не ожидая поддержки от Неаполя. Царь просил передать Савмаку, что он брат его и друг. И если тому придется искать убежища, то он всегда найдет его в Скифии на правах гостя и друга.
После этого разговора конный отряд добровольцев, искателей поживы и боевой славы, снялся с места и ночью без криков и огней тронулся на восток.
9
Гликерия находилась в самом верхнем ярусе главной башни с несколькими воинами. Они разламывали часть стены и бросали камни на головы врагов.
Белые одежды царицы стали грязными, зияли прорехами. По разгоревшемуся лицу текли струйки пота, губы запеклись. Она страшно хотела пить. Но сердце горело яростью. Сарматская кровь, унаследованная от матери, кипела боевой страстью. При виде осатанелых врагов она приходила в состояние исступления. Ей хотелось кинуться на них, грызть зубами тех, кто хочет отнять ее счастье, ее любимого. В голове мелькали сцены прошлых дней, детство, прибытие в Пантикапей, возвышение и позор, горделивые радости и унижение. Она походила на взъяренную эриннию или на страшную Медузу. Ветер врывался в башню вместе с едким дымом пожара, растрепал ее волосы, пряди их извивались в воздухе подобно золотистым змеям. Полураскрытый рот обнажал острые зубы.
- Посвятим, себя богам! - с хрипотой говорила она воинам.- Ибо героев в царстве теней сажают рядом с богами! А убитые ими служат им. Убивайте как можно больше, чтобы явиться в подземный мир с отрядом слуг! Если же мы сдадимся, то сами станем на том свете слугами наших врагов, и они будут помыкать нами.
- Нет, нет, государыня,- отвечали воины, бросая вниз камни, - мы не сдадимся! Они сдерут с нас кожу живьем. А вот тебя мы хотели бы спасти!
- Меня? - Гликерия захохотала заливистым смехом, слишком громким и странным в этой обстановке. - Спасти?.. Нет! Я - эллинка, но живой не сдамся! Я отрекаюсь от эллинства, проклинаю его!.. И не называйте меня государыней, я такая же рабыня, как вы. А те, что внизу, наши хозяева. Мы будем драться вместе! Моя мать сарматка, и вы увидите, как она научила меня рубить мечом!
Неестественно возбужденная женщина казалась полубезумной, внушая к себе почти суеверное уважение воинов.
Савмак дрался внизу, окруженный кучкой верных и сильных воинов, действуя вместо меча окованной дубиной, снятой со стены одного из покоев дома. Саклей любил собирать разнообразное оружие и украшать им свои палаты.
Воины, измученные, израненные, сражались с яростью смертников, уже простившихся с жизнью. Прикрывая царя, они сумели отступить в узкий проход башни, поспешно запахнули дверцу и задвинули ее тяжелой железной задвижкой. Мощные удары забарабанили в дубовую створку, окованную медными полосами. Савмак и воины упали на ступени лестницы в полном изнеможении. На короткое время они получили передышку. Через несколько минут враги взломают последнюю преграду, и тогда...
Савмак взял из чьих-то рук флягу, хотел хлебнуть, но воздержался и протянул ее самому старому из воинов:
- На, отец, смочи горло.
Тот хлебнул тепловатой воды в возвратил царю тыквенный сосуд.
- А что сейчас - день или ночь? - спросил кто-то, принимая флягу из рук царя.
- Для врага - темная ночь,- отозвался царь,- какой он еще не видел, а для нас - день!
Сверху посыпался щебень. Осаждающие проникли по штурмовым лестницам в одну из бойниц и оказались внутри башни. Защитники, превозмогая усталость, кинулись навстречу и в короткой схватке перебили смельчаков. В этот момент дверь рухнула от ударов бревна, многочисленные ноги затопали по каменным ступеням. Мечи, копья, топоры, окровавленные, иззубренные, замелькали в полумраке.
Савмак с несколькими воинами поднялся на самый верх башни. Обнял Гликерию. Оба, тяжело дыша, с лицами, перекошенными от нечеловеческого напряжения, распаленные битвой, опасностью, взглянули в глаза друг другу. Они как бы пытались узнать самих себя, вернуться на короткое мгновение к тем чувствам и мыслям, какими жили ранее. И не находили слов.
Это была последняя минута их любви, заключительная сцена их удивительной в трагической судьбы.
Враги ворвались сразу, началась свалка. Пал старый воин, за ним остальные. Савмак заслонил Гликерию собою, отразил удар и расплющил дубиной шлем переднего воина-понтийца. Из-под смятой бронзы хлынула кровь, смешанная с раздавленным, мозгом. Еще удар, кто-то рухнул под доги. Савмак уже не различал никого в отдельности. Враги отступили перед его дубиной. Но появился великан с ужасным, искаженным яростью лицом. Он не отступил, отразил удары рабского царя. Улучив миг, бросился на него сбоку в повалил на каменный пол. С рычанием и торжествующим смехом он насел на пленника и с удивительным проворством стал опутывать ременным чембуром.
Савмак сделал попытку разорвать узы, но они были слишком крепки. Гликерия взмахом меча ранила одного из воинов в перерезала ремни. Ее отбросили ударом ноги. Савмак вскочил, но был ошеломлен тяжелым обухом, сразу ослаб, опустился на каменные плиты, хотя сознания и ясности мысли не потерял.
Вбежал сотник с рассеченным лбом. Он поминутно обтирал кровь рукавом, красные струйки заливали ему глаза, и он плохо видел.
- А, попался-таки, рабский царек! - вскричал он, торжествуя.Вяжите его покрепче! Он пленный царь и по закону - добыча самого Митридата! Не бейте и не раньте его! А ты, Олкабант, отойди, верзила! Получишь награду после боя!
В амбразуры бойниц опять хлынули клубы удушливого дыма, Савмак напряг все силы, но разорвать узы не смог. Гликерия, прижавшись к стене, слышала, как хрустят его суставы. Поверженный, связанный, он выглядел горным орлом, пойманным в тенета. Повернув кудрявую голову, встретился взглядом с нею в последний раз.
