- А ну, отойди!.. Куда лезешь?.. Смотри издали!.. Рослые воины сдерживали буйную толпу зрителей, пытаясь оградить виновников необычной шумихи от чрезмерных знаков внимания. Но они не могли сдержать потока неприличных замечаний, оскорблений и угроз, а также комьев грязи и камней, что нередко задевали самих стражей.
Какие-то юркие люди особенно старались шуметь, разжигали страсти, показывали пальцами и кричали:
- Посмотрите!.. Это - раб, бывший царский страж. Он не раз толкал вас копьем, когда расчищал дорогу во время процессий. А теперь - он связался со свободной! Он совратил дочь гражданина, он опозорил наш город!
- А это - его любовница! Она не брезговала кладбищенскими развалинами, где встречалась с этим грязным грузчиком! Ха-ха!
- Боги накажут нас, если мы простим такое противоестественное дело!.. Раб - и свободная! Рабы соблазняют наших дочерей!
- Он околдовал ее! Он заманил ее своими мерзкими чарами в нечистое место! Савмак ранее причаровал царевича, а теперь совратил свободную! Смерть ему!
- А распутницу - в рабство! Неужели мы позволим ей вернуться в общину свободных честных людей? Тьфу, негодница! Грязная уличная гетера!
Парни и подростки показывали пальцами на обнаженное тело девушки и заливались хохотом.
Савмак и Гликерия шли рядом, оба раздетые догола, со связанными за спиной руками. Их окружали конвойные фракийцы.
Савмак шел медленно, опустив голову, словно в тяжелом раздумье. Он даже не вздрагивал, когда в него попадали камни или шлепали по телу комья сырого навоза, стекавшего вниз желтыми струйками. Под кожей играли желваки мышц. Он выглядел настоящим Гераклом, стройный и могучий.
Рядом с ним Гликерия казалась маленькой и резко отличалась молочной белизной выпуклых, словно прозрачных форм, сейчас оплеванных, пестреющих грязными кляксами. Спутанные золотистые волосы двумя потоками упали ей на плечи. Одна прядь спускалась спереди и закрывала левую грудь. Девушка не опускала голову, смотрела вперед, не замечая никого. Остекленевшие глаза были сухи. Как во сне шагала она среди улюлюкающей толпы, прекрасная и юная и вместе исполненная непреклонного упорства. И если бы кто смог заглянуть в ее душу, то увидел бы оцепенение чувств, бесконечное недоумение, болезненный экстаз, полную разобщенность с действительностью, возврата к которой уже нет.
- Глядите, глядите! - возмущенно кричала женщина, держа в одной руке корзину с рыбой, а другой показывая на опозоренную. - Она не имеет н капли стыда! Она смотрит так, словно ее ведут на брачное ложе!.. Одумайся, поганка, ведь вся срамота твоя на виду!. Ох, ох!
И, закрывши лицо краем накидки, женщина с неприличным смехом отвернулась под реготание толпы.
Олтак жег Гликерию огненными глазами, охваченный страстью. Самые дикие побуждения мелькали в его мозгу. И одновременно его терзало бешеное чувство ревности. Он хотел бы убить обоих любовников, так как в эту минуту не сомневался в их преступной связи. Но, следуя указаниям Алкмены, полученным с нарочным только что, решил довести дело до конца, убежденный, что девушка от него не уйдет. Она манила его сейчас, пожалуй, больше, чем когда-либо, только уважение к ней сменилось каким-то издевательским, злорадным ликованием. Ему хотелось упиться ее унижением, взять ее из грязи, а потом опять бросить в грязь, может, даже уничтожить.
Несмотря на оглушенность, мнимые любовники успели обменяться несколькими фразами так, что их не услышали вокруг. Общий шум способствовал этому.
- Что скажешь ты, Гликерия,- прошептал Савмак,- когда тебя спросят, зачем ты была в склепе?
Задавая этот вопрос, Савмак совсем не думал о своей наготе, о том, что она видит его одетым лишь в веревочные петли. Да и ее белое, нежное тело, такое ослепительно яркое в лучах солнца, как-то миновало его сознание. Он не видел ее. Он представлял себе товарищей, уходящих от преследователей, весь дрожал от мысли, что Лайонаку не удастся ускакать в степи, к парю Палаку. Он не сомневался, что стоит гонцу прибыть в Неаполь и рассказать скифскому царю о положении на Боспоре, как тысячные рати Палака немедля двинутся против Пантикапея. Ибо Палак - царь дальновидный и смелый. Он не упустит счастливого случая разделаться одним ударом с державой Спартокидов.
- Я могу сказать правду, и мне поверят,- ответила Гликерия, отвернувшись,- а подлого Олтака накажут, это он сделал такое. Тогда тебя, как бунтовщика, колесуют, А я не хочу этого.
- Что же ты скажешь?
- Могла бы не отвечать тебе! Но если придется держать ответ перед судьями или царем, то я... спасу тебя, ибо для этого пришла в склеп. Я скажу им, что... любила тебя и встречалась в этой грязной яме для любви.
Голос ее задрожал. Она покраснела и съежилась, почувствовав на себе его взгляд.
- Но не подумай,- добавила она с излишней горячностью, почти гневно,- что я в самом деле искала близости с тобою. Это не страсть, я не знаю такого чувства. А если узнаю, то не тебе оно будет отдано.
Она, казалось, ненавидела его и презирала себя в этот миг. Гордость аристократки, заносчивость признанной красавицы опять возобладали над истинными чувствами.
Жаркая волна обдала Савмака, он стал дышать взволнованно, всей грудью. Зачем она говорит это, кого и в чем кочет убедить?
- О Гликерия, разве мало позора и так?.. Не надо признаваться в том, чего не было. Скажи лучше правду. Ты не скажешь - я скажу.
- Не смей делать этого! - поспешно вскинула она голову.- Если ты скажешь правду, тебя растерзают, как заговорщика. А за любовь строго не накажут. До моего позора тебе нет дела. Что все это выдумки, узнает тот, кто станет моим мужем, а перед другими я оправдываться не буду.
Савмак задыхался от переполнявших его чувств. Девушка была права. Стоит ему или ей выдать тайну заговора - сразу начнутся розыски, пытки, казни многих людей. Рухнут все планы воссоединения скифского Боспора и Великой Скифии. Тогда заговорщики будут разгромлены и уже не смогут оказать Палаку помощи своим восстанием. Можно ли допустить это?.. И в то же время его честность и порядочность протестовали против ложного обвинения девушки в такой унизительной любовной связи. Ему казалось чудовищным выдать себя за любовника Гликерии, которая так самоотверженно спасла их всех.
