— Матвеев, какого хера?! — кипятиться друг.

— Не поверишь — хотел спросить тебя о том же, — скалюсь в ответ. — У тебя десять минут на сборы, чудовище.

Его видок после вчерашних посиделок плюс мятая морда после сна на полу — короче, им можно было пугать бабайку.

В универ приезжаем, как я и думал: пара уже полчаса как началась, а я даже не помнил, какой предмет у нас первый, так что вначале приходится смотреть расписание. Ну и в общем-то мне ожидаемо не понравились выражения на лицах парней, когда мы с Лёхой ввались в аудиторию.

— Доброго утречка, Виктор Сергеевич! — оскалил свою волчью пасть друг в сторону препода, заставив того нахмуриться, а меня — закатить к потолку глаза. — Здравствуйте, девочки!

Это он парням, когда мы подсели к ним на последний ряд; Егор фыркнул, Кир покачал головой, а Макс оскалился в ответ.

— Полагаю, ваша ночь удалась, — констатирует Пернатый, за что получает недовольный взгляд Лёхи. — Хотя, если б я бухал отдельно от друзей, мне как минимум было бы стыдно попадаться им на глаза.

— Что-то я не припомню, чтобы ты стоял на коленях после того своего одиночного похода в «Золотую клетку», — язвит Шастинский. — Но дома ты, наверно, страдал в духе Шекспира: в одной руке склянка с ядом, во второй — кинжал… «Я предал доверие своих друзей, нет мне прощенья!»

Шастинский театрально прикладывает руку ко лбу, прикрывая глаза, и я пытаюсь сдержать ржачь. Соколовский фыркает, обхватывает рукой шею Лёхи и притягивает к себе в шутливом захвате.

— Шекспир так Шекспир, дружище, — лыбится Макс. — Будешь моей Дездемоной? А то мне страсть как хочется тебя задушить!

Мы всё же ржём, пока препод не делает нам замечание, и ловим восхищённые взгляды одногруппниц: даже тот факт, что трое из нас уже окольцованы, не мешал им пускать слюни на нашу пятёрку. Хотя мне тоже уже не было никакого дела до того, что аудитория битком набита красотками: всех их уже давно затмила одна-единственная.

— Ты чего пишешь по-японски? — вдруг спрашивает Макс, и я обращаю внимание на то, что Лёха реально развернул тетрадь и хуярит лекцию в альбомном формате.

— Ну что сказать, мне захотелось каких-то перемен в жизни, — отвечает Шастинский.

— По-твоему, перевернуть тетрадку — это перемены? — скептично спрашивает Кир.

— Кардинальные, брат, — серьёзно кивает Лёха, а я едва сдерживаю ржачь от выражения его лица. — Я сутки спать нормально не мог.

Вот же клоун.

Две оставшиеся пары мы вспоминаем «былые деньки» и пытаемся придумать какое-то развлечения для чисто мужской компании — без девушек и жён; хоть против них никто из нас ничего не имел, иногда всё же хотелось просто забыть про весь мир. Но вместе с тем безопасное, потому что одно дело — компания из пяти парней-студентов, и совсем другое женатые парни. Тут уровень ответственности выше.

— Если мне память не изменяет, мы планировали сгонять на природу, — резонно замечает Егор.

Поворачиваю его голову в сторону окна.

— Ты погоду видел? Какая, к чёрту, природа? Разводить костёр в грязи и ставить палатку на слякоть?

— Так есть же куча турбаз неподалёку — можно туда, — подкидывает идею Лёха.

— И чем это будет отличаться от посиделок в том же самом «Конусе» или дома у одного из нас? — фыркает Макс. — Вся суть в том, чтобы вокруг было глухо, как в танке, и хотя бы на десять км ни одной живой души.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌— А как насчёт нашего коттеджа? — спрашивает Кир. — Он достаточно далеко от населённой местности.

Мы переглядываемся и дружно киваем — никто из нас о нём почему-то не подумал раньше.

— А ещё неподалёку наша старая трасса, — мечтательно вставляет Лёха.

Действительно. Когда-то очень давно — когда в голове ещё блуждали перекати-поле и завывал ветер пустоши — мы частенько гоняли там на запрещённых скоростях, не задумываясь о том, что нарушаем правила. Нас спасло лишь то, что эта дорога была сто лет заброшена из-за своего неудачного расположения, а мы случайно наткнулись на неё, когда сваливали от ментовских машин, нарушив парочку правил. Отвечать за них всё равно пришлось в итоге, но тогда нам всё казалось забавной игрой. И сейчас мне очень хотелось вспомнить то ощущение свободы, когда летишь со скоростью сто шестьдесят, но парни, скорее всего, не согласятся — у большинства из нас уже есть семьи, и рисковать никто не захочет.

После пар отправляю Полине короткое сообщение о том, что некоторое время меня снова не будет, и ей снова придётся в одиночку вести дела фонда. Ответа от неё не дожидаюсь, но он мне и не нужен: она считает себя слишком гордой, чтобы отвечать какому-то Матвееву.

Фыркаю: посмотрим, как она запоёт, когда я запру её в своём доме.

* * *

В общем, до конца недели ведём себя примерно: ни бухла, ни посиделок, ни шумных сборищ; правда после всё это, скорее всего, выльется в попойку, но честное слово — уже достало вести себя, как того ждут окружающие.

О том, что наши задницы ждут проблемы, я догадался ещё в пятницу, когда увидел загруженный багажник Максовой машины: по ящику коньяка и рома и упаковка пива — видимо, для разогрева. Закатываю глаза: после такого за руль никто из нас точно не сядет — хотя бы потому, что будет не в состоянии дойти до машины. Хотя с Лёхи станется — вон как лихо в прошлый раз на лыжах съехал.

Алкоголь взял на себя Макс, Егор и Кир отвечали за еду, меня как самого ответственного поставили ди-джеем, а Лёху попросили просто без происшествий до коттеджа добраться, потому что этот идиот и в трезвом состоянии — ходячая катастрофа.

Едва осознав, что мы собираемся впятером, до меня дошла простая истина: я охренеть как скучал по тем временам, когда всё было просто; когда не приходилось задумываться над тем, что большинство из нас уже не свободно и, по сути, не принадлежит себе, и о том, что конкретно мне надо завоёвывать одну своенравную девицу, которая больше напоминает пантеру. Просто побыть компанией мажоров, которыми нас все считали, наплевав при этом на весь белый свет.

В коттедж приезжаю первым, хотя мы выехали все одновременно; следом приезжает хмурый Шастинский и в противоположность ему светящийся радостью Макс. За ними подкатывает Егор, а Кир опаздывает практически на час — никак не мог оторваться от беременной жены, видимо. Сдерживаю желание закатить глаза, когда он с улыбкой роняет взгляд на ковёр перед камином — не нужно быть гением, чтобы понять что именно он вспоминает; заставляю себя не злиться, когда выражение лиц Макса и Ёжика становится приторно-ванильным — как у влюблённых идиотов, коими они и являлись.

— Бля, меня щас вырвет, — тут же озвучивает мои мысли Лёха. — Мы сюда мужской компанией собраться приехали, а вы с собой своих баб притащили!

— Не понял, — хмурится Кир. — Это где ж ты их увидел?

— Да на ваших мордах неоновыми буквами светится «Втрескался по самые гланды»! На вас же смотреть противно!

— А ты чего такой колючий? — вскидывает брови Макс. — Опять с Крис проблемы?

Шастинский лишь машет рукой, подтверждая подозрение Соколовского, и отворачивается к окну, за которым из-за темени уже ни черта не видно. Подсаживаюсь рядом и пихаю его плечом в плечо.

— Где твоё настроение?

— Видишь вон ту щель между полом и плинтусом? — кивает он головой в указанном направлении. Я непонимающе всматриваюсь, куда он показывал, и киваю. — Вот там оно, сволочь, засело — ручкой тебе машет, привет передаёт.

Всё-таки закатываю глаза — его вторая клоунская натура периодически даёт о себе знать.

— Так верни его обратно.

— А ему и там неплохо, — по-прежнему хмурится друг. — Да и похер как-то, если честно.

— Так, парни, — вклинивается между нами Макс и закидывает руки нам с Лёхой на плечи. — Заканчиваем сеанс соплежуйства и айда бухать — сегодня ради этого даже мы сделали исключения.

— Да, а чтобы не было особо плачевных последствий, отключаем телефоны, господа, — протягивает целлофановый пакет Кир, — и складываем их сюда.