Сосредотачиваю взгляд на родителях и понимаю, что уже довольно давно не была дома и не видела их: всё наше общение последние шесть лет сводится лишь к коротким телефонным звонкам — если не считать их визит на тот благотворительный вечер, где я впервые с происшествия столкнулась с Матвеевым. Я оправдывала себя тем, что у меня слишком много работы, чтобы каждые выходные навещать их, но на самом деле я просто стыдилась того, что у нас с ними давно разный статус. Мне хотелось видеть рядом с собой кого-то вроде Николая Александровича, а мой отец совершенно на него не похож.

Я сука, я знаю.

Хотя в любой экстренной ситуации — как например четыре года назад, когда Костя чуть не отправил папу на тот свет — я уверена, что за свою семью порву кого угодно на британский флаг.

Но ведь это совершенно не оправдывает моё отношение к ним, верно?

За этими мыслями совершенно не замечаю, как наступает рассвет; я благополучно пропускаю будильник, который напоминает мне о пробежке, и прихожу в себя только в тот момент, когда напротив меня на корточки опускается Богдан, упёршись локтями в бёдра и сцепив пальцы в замок.

— У тебя что-то болит? — с беспокойством спрашивает он.

Мои слёзы давно высохли, но видок, полагаю, был ещё тот, так что не удивительно, что он спросил именно про здоровье: он совершенно не привык к тому, чтобы я расстраивалась «по пустякам». Прежде он никогда не видел моих слёз потому, что я соскучилась по родителям и прежней себе.

Качаю головой и поднимаюсь на ноги: меньше чем через час мы оба должны быть в компании, а мне ещё нужно позавтракать и привести себя в порядок. Бо удивлённо смотрит на пустое ведёрко, которое ещё недавно было заполнено мороженым, и переводит взгляд на меня.

— Ты что, съела всё одна?

Я вот не могу понять: в его голосе было недоверие, что я в принципе могу такое сделать, или он не одобрял это, потому что я могу испортить фигуру?

Внимательно смотрю в его лицо, чтобы понять, что он имел в виду, задавая этот вопрос — глупый, на мой взгляд, потому что кроме нас двоих здесь никого нет, а он сам к мороженому не притрагивался — и с ужасом осознаю, что меня раздражает его лицо, цвет его глаз, тембр его голоса — да абсолютно всё. Вместо лица Аверина перед глазами сейчас маячит лицо Матвеева с этой нахальной ухмылкой от уха до уха, и я чувствую закипающее недовольство.

Не хватало ещё сравнивать их обоих.

Трясу головой, чтобы выбросить всю эту ересь из мыслей, и безразлично пожимаю плечами: пусть думает, что хочет.

Ещё ни разу в своей жизни я не собиралась на работу с такой скоростью, как сегодня; мне кажется, даже Бо сильнее меня зауважал, потому что… Уф, сорок минут на душ, макияж и одежду для меня слишком лихо; где-то в промежутке между тенями для глаз и капроновыми колготками успеваю впихнуть в себя стана гранатового сока и половинку грейпфрута, от одного вида которого Богдан брезгливо морщится.

Надо будет дать ему попробовать, чтобы знал, на какие жертвы мне приходится идти для того, чтобы рядом с ним была конфетка.

Может, хоть тогда перестанет вести себя как бесчувственный чурбан.

Сегодня по планам Николай Александрович объезжает свои строительные объекты, которые по срокам должны подходить к концу, и оценить масштаб проведённых работ. Таскаться по пыльным стройкам не самая моя любимая работа — мягко говоря — но сегодня мне удаётся её избежать: второй фонд Матвеевых тоже получает свой старт именно сегодня, и я, как одна из сопредседателей, не могу не присутствовать на открытии. Правда, это означает, что и Костя будет там, но из двух зол всегда выбирают меньшее — я всё ещё помню, как на одной из строек чуть не наткнулась на кусок торчащей в неположенном месте арматуры.

Матвеева всё ещё нет на месте, когда я приезжаю в «Миотиду», так что я получаю своеобразную отсрочку на то, чтобы привести свои мысли в порядок и подготовиться к встрече. Правда, стоит его фигуре наконец появиться в поле моего зрения, как я начинаю беспричинно нервничать; это сбивает с толку и несказанно раздражает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Надо отдать ему должное, Матвеев тоже умеет выглядеть презентабельно — в этом чёрном официальном костюме с зелёным платочком в нагрудном кармане (как специально под моё платье подбирал) он смотрелся солидно и намного старше своих лет. Когда он вошёл в обустроенный офис, неся за собой шлейф уверенности и непоколебимости, при этом не обратив на меня никакого внимания — не считая его сухой приветственный кивок — мне в прямом смысле слова стало не по себе. До этого со мной подобное случалось всего пару раз — когда Бо был не в духе; в такие моменты я просто становилась тенью и старалась не попадаться ему на глаза.

Сейчас я испытала если не такие же, то очень похожие эмоции.

И мне это совершенно не понравилось, потому что если Костя чем и подкупал, так это своей человечностью.

А сейчас передо мной была какая-то бездушная машина, прущая куда-то вперёд за ему одному видимой целью.

Точь-в-точь Богдан.

Брр, аж мурашки по коже.

Матвееву не идёт быть таким… холодным.

Всё то время, что мы оба подписывали последние документы об аренде и открытии и принимали пожертвования от первых неравнодушных желающих, Костя держался приветливо с каждым, кто подходил к нему с вопросами относительно фонда; с открытой улыбкой благодарил всех за помощь нуждающимся — особенно с детьми… В общем, он был мягок и уважителен со всеми…

Но только не со мной.

И когда наше присутствие больше не требовалось, он просто развернулся и ушёл, оставив меня одну и даже не посмотрев в мою сторону.

И снова вместо облегчения меня затопило разочарование.

Интересно, почему?

* * *

И вот сейчас, когда мне казалось, что страннее уже некуда, случилось то, чего я хотела, но никак не ожидала, что это всё же произойдёт: Костя вдруг пропал.

Не в том смысле, что его объявили в розыск, нет.

Он просто испарился из моей жизни — бесследно.

Сначала я растерялась — он так долго таскался следом, что его отсутствие немного обескураживало; потом разозлилась — в какие игры он надумал играть со мной на этот раз? А после мне стало как-то удивительно пусто — будто кусок жизни просто ножницами вырезали и вместо него белых квадратиков напихали.

А я ещё, вместо того, чтобы заниматься подготовкой к свадьбе — всё-таки, осталось меньше трёх месяцев — слонялась из угла в угол, пытаясь понять, что со мной происходит. Пару раз я даже порывалась набрать его номер — по долгу службы мы обменялись телефонами — но я пересилила себя и заставила убрать гаджет подальше. Хотя уже много раз замечала, что вместо флориста или кондитера набираю матвеевский номер — чисто на автомате, закопавшись в собственные мысли.

Хуже всего стало, когда я начала называть Богдана Костей.

Первый раз он посмеялся со словами «Надо же, он тебя действительно бесит!», второй раз хмыкнул и попросил успокоиться наконец, потому что Матвеев мне больше не треплет нервы; а с каждым следующим разом становился всё мрачнее. Дошло до того, что он предложил мне на время разойтись и привести чувства в порядок — в прямом смысле этого слова: Бо уже три дня не ночует у меня, а мотается на свою квартиру. На все мои уговоры не дурить он лишь отмахивается и всегда отвечает одно и то же: вернётся в мою жизнь, когда я вернусь в свою прежнюю колею. Переубедить его — всё равно что пытаться остановить поезд, поэтому я просто кивнула и честно пыталась перестать вести себя как малолетка.

День за днём проходили словно мимо меня, потому что я совершенно не могла разобраться в себе самой; дошло до того, что через пять дней после Костиного исчезновения Николай Александрович дал мне пару дней выходных — отдохнуть и прийти в себя.

Если уж даже ему кажется, что со мной что-то не так, значит, дело плохо.

Правда, через неделю мне вроде как стало полегче: я перестала коситься в сторону телефона и вообще начала возвращаться к своему прежнему удобному состоянию бездушной стервы, которое теперь, впрочем, почему-то не радовало. Я механически выполняла поручения, на ходу вспоминая, как держать голову гордо, и чувствовала себя какой-то дефектной — снова. И стоило мне только привыкнуть к тому, что теперь всё будет как прежде, как две недели спустя Матвеев снова ворвался в мою жизнь, словно тайфун, сметая моё самообладание подобно бульдозеру на стройке Аверина-старшего.