Клим несколько секунд напряжённо пытается уловить суть моего ответа, и я понимаю, что шестерёнки в его голове малость проржавели — даже до меня быстрее дошло. Но своё обещание друг сдерживает — разражается громким ржачем на весь дом.
— Да ты гонишь! — выдавливает между приступами смеха.
— Я матери то же самое сказал, — фыркаю.
Вряд ли Клим за это пропишет мне в челюсть — не я ведь уломал мать сходить налево и сделать меня от чужого мужика — но лучше быть на чеку.
А когда Марк перестаёт угарать, и я начинаю подозревать, что сейчас он трезво посмотрит на вещи, друг меня удивляет — снова.
— Ну, тогда я просто обязан помочь брату начистить авторитет Калугина!
Теперь скалюсь уже я — за последнюю неделю мы и без всякого родства умудрились стать если не семьёй, то чем-то похожим, а теперь и сам Бог велел.
— Если честно, я думал, ты мне рожу подправишь, — вопросительно выгибаю бровь.
— Я бы подправил её твоей матери и своему папаше, но да ладно. А теперь я предлагаю захватить Терского и отметить это дело в каком-нибудь клубе.
— Только без баб, Клим, я теперь человек семейный, — угараю, но говорю совершенно серьёзный.
Я своё чудо ни на одну драную кошку не променяю.
Пока Марк пытается растормошить по телефону сонного Яна, а тот шлёт его нахрен и ворчит, что «в гробу он видел наш клуб», я набираю Варю, потому что и так уже достаточно далеко её оттолкнул. Девушка ещё не спит и как будто ждёт моего звонка, ибо трубка отвечает после первого гудка. Она пытается выведать, что да как, но я упорно храню молчание: меньше знает — крепче спит; плюс, если кто-то из моей семьи решит выведать у неё что-то о том, чем я сейчас занят и где пропадаю, ей не придётся врать, что она ничего не знает.
Она не должна попасть под удар.
Варю такой расклад ожидаемо не устраивает. Она пытается надавить на мою жалость и воззвать к совести — это ведь она подкинула нам идею по расправе над Калугиным — но я не гнусь, и девушка с раздражением отключается. Буквально секунду думаю над тем, чтобы перезвонить и рассказать, но отвешиваю себе мысленного леща: она потом поймёт, что я всё сделал правильно.
— Ну чё, погнали? — скалится Марк. — Терский нас у «Джокера» ждать будет.
— Ты в этом ехать собрался? — тычу в его сторону ключами от машины.
На мне тёмно-синие драные джинсы, белая футболка и чёрный пиджак — сойдёт — а вот Клим фейс-контроль не пройдёт в своих домашних трениках.
— Чем тебе мой прикид не нравится? — хмурится друг, но я вижу, что он просто стебётся.
— Тем, что ты выглядишь так, будто за свои шмотки с алкашами дрался.
Клим угарает, но кивает.
— Щас заскочим до меня, приоденусь — повод стоящий. Ты ж на колёсах?
— А то ты мою тачку у входа не видел.
— Ну, там стоит чьё-то ржавое ведро, но я думал…
— Всем бы на таких вёдрах гонять! Вали уже давай, — перебиваю, а то так и застрянем тут до утра.
Выходим на улицу и расходимся по машинам; еду следом за Марком, прикидывая, что могу столкнуться в его доме с отцом — нашим общим — и понимаю, что конкретно сейчас к такому повороту не готов. И ещё не в курсе, как это всё в голове распределить — Климова с Поляковым; один воспитал, а благодаря другому я на свет появился — хрен знает, кто из них главный. Откидываю голову назад — всё это может подождать и до лучших времён — до завтра, например.
Или до никогда.
Во дворе Климовых торможу и на вопросительный взгляд Марка качаю головой; тот поджимает губы, но не настаивает — понимает, что к чему. Друг — точнее брат, но с этим тоже ещё предстоит разобраться — скрывается в доме, пока я разворачиваю машину; моргаю, а он уже возвращается, и я осознаю, что тупо вырубился — устал как собака за эти несколько дней. Хотелось затащить Варьку под одеяло и… нет, не переспать с ней, а просто тупо выспаться, зная, что она рядом. Клим теперь был одет в чёрные джинсы и моднявый вязаный свитер, а чёрные «Найки» начищены до блеска.
Пижон хренов.
Терский топтался у входа в клуб, полируя задницей капот своей «Мазда 6», и по его лицу было видно, что он хотел бы быть где угодно — только не здесь.
— Сдохли вы там, что ли? — ворчит друг, пока мы паркуем тачки. — Меня до костей пробрало, пока вас дождался.
— Не трясись, сейчас отогреем, — усмехаюсь.
— Точнее, отжарим, — ржёт Марк, и мы с Терским давимся воздухом. — Эй, да не в этом смысле!
Переглядываемся с Яном и конкретно угараем, без проблем попадая в клуб, и поднимаемся на второй этаж, который Марк успел застолбить на нас троих: хотелось отдохнуть, но и видеть никого не хотелось, так что отдельная зона — решение всех проблем.
— Что за повод хоть? — интересуется Ян, провожая глазами официантку, принёсшую ром.
Кошусь в сторону Климова.
— Ты ему не сказал?
— Хотел сделать сюрприз, — пожимает плечами Клим. — Слышь, буддист, оказывается, мой отец — это отец и Ёрика тоже, так что…
— Бедный Ёрик, — заканчивает на свой лад Терский и принимается ржать, а потом до него доходит. — В смысле?!
— В коромысле, Терский, — закатываю глаза. — Я ж говорил, что собираюсь биологического отца искать.
— Вот те раз, — чешет затылок, хмурится и окидывает нас с Марком взглядом по очереди. — Но всё ж нормально?
Это он на мордобой между нами намекает? Надо же, совсем как я.
— Нормально, дружище — это не подходящее слово, — морщится Клим. — А вот «зашибись» сюда как раз вписывается. И вообще, мы сюда бухать пришли или где?
Хмыкаю, потянувшись за своей порцией рома, и чокаюсь с парнями.
— Слушайте, может, я тоже ваш брат? — задумчиво рассматривает Терский алкоголь на дне после четвёртого бокала.
— Это с чьей же стороны? — уточняет окосевший Клим.
Не считал, сколько он выпил, но точно больше чем мы с Яном вместе взятые.
— Хз — может, тоже по бате.
— Для этого мой папаша должен был дважды налево сходить — причём в две разные семьи и почти одновременно. Не, исключено.
— Значит, по матери, — не сдаётся друг.
— Ну да, и моя мать тебя твоему отцу подкинула, — ржёт Марк. — Но даже если и так — ты всё равно брат только мне одному.
— Как же с вами скучно, — вздыхает Терский, подперев щёку кулаком.
Ещё секунда — и пацан кулем валится на левый бок на бархатный диванчик.
— Готов, слабачок, — скалится Климов и поворачивается в мою сторону. — Вот по тебе сразу видно — мой кровный родственник.
Киваю, но говорить о том, что едва притронулся к первому бокалу и больше не пил, даже не думал — обидится.
Он, когда бухой, такой ранимый…
Интересно — то, что я добровольно готов сейчас сбежать отсюда, говорит о том, что я старею?
Но нет, я не ухожу — и так парней почти забросил, как Варя в моей жизни появилась; вливаю в себя терпкую янтарную жидкость и смотрю под ноги сквозь стекло — на тех, кто отжигал на танцполе на первом этаже. Наверно, алкоголь начинает действовать, потому что я вижу среди извивающихся тел и своё собственное — отрываюсь в самом центре в компании красотки, но лица её не вижу, потому что каждый раз девушки были разные. Это как промотать в голове чуть ли не половину жизни, которая была проведена вот так — среди таких же зарвавшихся подростков, в полном пофигизме. Сейчас смотришь на себя «того времени» и думаешь, что те года можно было прожить и по-другому — мудрее, что ли. Самому воспитать в себе ответственность, серьёзность и нормальное отношение к людям, чтобы потом, через несколько лет, быть достойным той девушки, что была сейчас рядом.
— Ты чего скис? — падает рядом тело Клима и закидывает руку мне на плечо. — Не рад брату?
— Да это здесь при чём? — морщусь и тру лицо руками. — Ты никогда не хотел что-то в своей жизни поменять?
— Ты про Варьку, что ли? — раскусывает мои мысли. — Хотел, конечно. Но сейчас не хочу об этом думать — и тебе не советую. Хоть один вечер побудь ты просто пацаном, а не пацаном с кучей проблем.
Хмыкаю, потому что совет, в общем-то, дельный — может, хоть так немного в себя приду. Я позволяю Климову споить себя — просто чтоб мозги отключились — а под утро мы втроём садимся в такси. Ну, то есть, сажусь я, а Клим вваливается, прихватив с собой Яна; сначала хотели отвезти Терского домой, но потом подумали и решили, что это всё так нудно, а уже хотелось просто где-нить упасть. Так что, посовещавшись, мы решили заночевать у Клима — то есть, Клим сам так решил, а я просто махнул рукой и на всякий случай кивнул за Яна. И если завтра с утра он начнёт выёживаться, ответ будет один — нехрен было нажираться до поросячьего визга, коли пить не умеешь.
