Лицо Ярослава кривится.

— Мне не было никакой нужды влюблять тебя в себя — ты и сама с этим неплохо справилась. Но да, ты права — это месть.

Я чувствую себя так, будто получила удар под дых: из лёгких выходит весь воздух, а я не могу сделать новый вдох.

— А как же тогда твоя просьба?

На этих словах он наконец-то переводит взгляд на меня; как-то нервно осматривается, вскакивает на ноги и раздражённо захлопывает дверь, затолкав меня в комнату.

— Это всё была часть плана, тебе ясно?

Это он меня или себя пытается убедить?

— И почему же я тебе не верю?

Нет, врал-то он очень убедительно, а вот его вспыхнувшие при этом огнём глаза, и нервно дёрнувшиеся губы говорили об обратном.

— Это твоя проблема, которая меня не касается, — пожимает плечами.

— Конечно, я ведь должна любить тебя, быть рядом и безоговорочно доверять, в то время как ты можешь вести себя как скот, — выплёвываю желчь. — Проваливай из моей комнаты.

— Это мой дом, — смотри на меня в упор сверху вниз. — Я хожу, где хочу. И будь осторожна со словами: сегодня ты спишь на мягкой постели, а завтра можешь переехать в пропахший бензином холодный гараж.

Его челюсть сжимается, когда он смотри на меня, будто Ярослав пытается сдержаться и не сказать ещё что-то, но это хорошо, потому что помоев мне уже хватило. Он выходит в коридор, громко хлопнув дверью, и я автоматически съёживаюсь и обнимаю себя руками, чтобы защититься от реальности, но в итоге меня кое-как спасает от неё одеяло, которое я натягиваю по самую макушку. Это же какая-то бессмыслица, разве нет? Хотя, может, это просто я — набитая дура, не осознающая уровень человеческого бессердечия, которое позволяет так убедительно сыграть влюблённость?

Вытаскиваю из-под одеяла руки и включаю ночник — как сделал это Поляков в прошлый раз; рассматриваю со всех сторон кольцо, которое он подарил мне, и мне начинает казаться, что я что-то упускаю из вида — что-то важное. Он ведь мог просто «напеть» мне про то, что бесконечно любит, кормить обещаниями про вечную защиту и заботу, но он ещё и подарки мне делал, и это выглядело нелогичным. Чего я не заметила?

Как ни стараюсь, заснуть не могу, хотя ещё совсем недавно едва могла стоять. На часах почти три ночи, а я лежу в темноте, пялюсь в потолок и пытаюсь не дать своим мозгам свернуться в узел. С остервенением откидываю одеяло и делаю ту самую глупость, которую девушки обычно делают, когда их всё достало — отчаянную и совершенно невменяемую. Поднимаюсь на второй этаж и тихо толкаю дверь в комнату Ярослава; не без зависти пару секунд наблюдаю за тем, как он спит — из источников света здесь только луна, заглядывающая в окна — а после осторожно забираюсь к нему под одеяло. Утром наверняка у меня из-за этого будут проблемы, но мне сейчас нужно чувствовать этого идиота рядом: может, он хоть во сне проболтается об истинных мотивах своего поведения. Ярослав будто чувствует, что я здесь; он обнимает меня, ни разу при этом не проснувшись, и это говорит мне больше, чем любые его слова.

Как бы заставить его признаться в том, что происходит на самом деле?

10 октября 2019 года, четверг

— Какого чёрта ты здесь делаешь?!

Секунду назад я ещё видела сон, а теперь резко сажусь и пытаюсь понять, где я. Ярослав буквально выпрыгивает из-под одеяла — наверно, целую вечность пытался выпустить меня из рук — и раздражённо ерошит волосы.

— И тебе доброе утро, — хмуро отвечаю, заваливаясь обратно на подушку. — Ночью ты не был против, чтобы я спала рядом.

— Если бы ты меня спросила, я вышвырнул бы тебя в окно.

— Да неужели? Тогда почему обнял меня, когда я легла? Знаешь, обычно люди не обнимают тех, кого ненавидят.

— Мне плевать, что ты об этом думаешь, ясно? Проваливай уже отсюда к чёртовой матери!

Я чувствую усталость; не физическую, а моральную, потому что эти эмоциональные качели уже вытрепали все нервы. То ненавижу тебя, то люблю, то снова ненавижу, но при этом не прочь потискать тебя, прикрывшись бессознательным рефлексом.

— Мне надоело, что ты корчишь из себя Билли Миллигана, понял! — Откидываю одеяло и встаю с постели, старясь, чтобы мой взгляд в сторону Полякова был как можно более холодным. — Я даю тебе последний шанс, чтобы рассказать мне всё, когда вернусь из универа. Если сегодня вечером не объяснишь, почему ведёшь себя как законченный придурок, можешь забыть о моём обещании!

Такие родные зелёные глаза напротив были полны раскаяния, но я не узнавала сегодня их хозяина. Конечно, его характер всегда был не сахар, но мне казалось, что мы научились быть друг для друга надёжной опорой и поддержкой, когда весь мир ополчился против нас. Другие сибариты из ближнего круга Ярослава смотрели на меня с презрением, но он смог заглянуть глубже — так же, как и я. Я влюбилась в человека, в которого не должна была влюбляться — об этом говорил каждый шелест листвы и дуновение ветра; влюбилась, потому что верила — мои чувства взаимны.

А сегодня он впервые сделал мне по-настоящему больно.

Нет, он и раньше пытался меня задеть, унизить, оскорбить — одним словом, сделать что угодно, чтобы указать на мой низкий социальный статус и моё место в его жизни. Но это было до того поцелуя на крыше и его ночного признания в том, что без меня у него ничего не получается, которые изменили буквально всё. Я поверила, хотя родители и лучший друг уверяли, что он сделает мне больно; я поверила, когда другие сибариты смеялись, утверждая, что Ярик «поиграет и бросит»; поверила, невзирая на убеждения лучшей подруги о том, что рано или поздно Поляков разобьёт моё сердце.

Поверила!

И неужели ошиблась?

Вылетаю из его комнаты, чтобы быстро вернуться в свою и привести себя в порядок; на кухне прошу тётю Валю приготовить мне что-нибудь с собой и уношусь из дома до того, как спустится Ярослав.

Не хочу снова видеть его недовольное лицо.

По выражению моего собственного лица Карина с лёгкостью догадывается о причинах, и её глаза буквально выкрикивают фразу «Я же тебе говорила!». Но я не в настроении препираться, поэтому просто иду рядом и слушаю её болтовню о том, что «Утопию» пора разнести в щепки. Ярослав снова пропускает пары, и я облегчённо вздыхаю: нам обоим нужно остыть перед разговором.

Если он вообще собирается мне что-то рассказывать.

Дурацкая математика со своими линейными уравнениями доводит до инфаркта, потому что меня вызывают к доске решать пример. Я слышу эти любимые многими преподавателями фразы о том, что таких, как я, «надо было выпускать из школы со справками, а не аттестатами» и «Ноль — это ваши знания по данному предмету, а не ответ». На своё место возвращаюсь красная, как рак, и одновременно в край раздражённая, потому что не обязана была рождаться с учебником по алгебре вместо мозгов.

К концу учебного дня я выжата, словно лимон; Карина ловит меня в коридоре и тащит в столовую, чтобы немного перевести дух — ну и потому, что нам обеим не особо хотелось возвращаться домой к своим самовлюблённым тиранам. Она пытается растормошить меня смешными рассказами из своей жизни, и за это я ей искренне благодарна, но когда у тебя в собственной жизни сплошная неопределённость и страх перед будущим, ничто не способно отвлечь.

— Как насчёт провести выходные в доме моих родителей? — неожиданно предлагает.

Предложение выбивает из колеи, но, может, это то, что мне сейчас нужно?

— Я должна подумать, — улыбаюсь одними уголками губ.

— Ну, или мы можем забросать яйцами машину Полякова.

Теперь я искренне смеюсь, потому что эта идея нравится мне больше.

После обеда мы обе расходимся в разные стороны, и я снова чувствую сожаление и какую-то безотчётную тоску, будто у меня что-то отобрали, а я даже не в курсе. Раньше я была полна надежд, вечно витала в облаках и любила свою жизнь, но Ярослав умудрился всё это разрушить. К слову сказать, стоило только подумать о нём, как я слышу за спиной скрип покрышек по асфальту и не успеваю пикнуть, как меня взваливают на плечо и тащат к машине.