Вдох. Чернота крыши постепенно отдаляется от неё, утягивая за собой весь внешний мир. Все звуки сливаются в единый гул, который медленно утихает. Веки тяжелеют, а усталость топит в себе последние остатки страха.
Выдох. Ева чувствует, как проваливается куда-то глубоко вниз. Это не бездонная кроличья нора, как в той старой сказке. Скорее — одна глубокая замочная скважина между мирами, в которую она проникает, подобно ветру. Становится невероятно легко.
Вдох. Пространство вокруг искажается. Реальность меркнет в глубокой тьме, что медленно поглощает Еву. Боль отступает. Ей на смену приходит приятное забвение. Тела больше нет — оно осталось в реальности — в мире по ту сторону тьмы. Ева ощущает себя песчинкой, что проносится вместе с ветром сквозь самую глубокую замочную скважину.
Выдох. Яркий свет озаряет конец этого длинного туннеля. Позади осталась жизнь, утонувшая в черноте самой глубокой замочной скважины. А впереди — полное неведение.
Комментарий к Глава 1. Австрия: Грац
*Джонатан Харкер - один из главных героев готического романа “Дракула” Брэма Стокера.
**Тартус - портовый город в Сирии.
========== Глава 1. Австрия: Винергоф ==========
And now the end is near
And so I face the final curtain
My friend I’ll say it clear
I’ll state my case of which I’m certain
Тихая музыка лилась из старого винилового проигрывателя, заполняя тишину небольшого отельного номера. За окном кружился в резвой пляске снег. Тьма окутала альпийский городок Винергоф своими цепкими объятьями, и лишь один крохотный луч света, что проникал наружу из номера вместе с тихим завыванием Фрэнка Синатры, озарял её.
Отель «Нижний Винергоф» находился у края крутого горного склона. Днём отсюда открывался невероятный вид на бескрайние альпийские луга, ну, а ночью это пристанище для туристов служило неплохим ночлегом для тех, кто заплутал в хитросплетении горных дорог. Но Джеймсу Мориарти было плевать на все эти строчки из путеводителей и рекламных проспектов, ровно как всё равно ему было, сколько звёзд насчитывается у этого отеля, какие здесь имеются номера и насколько приветлив персонал. Он просто искал как можно более тихое место, где смог бы наблюдать за сложным процессом интоксикации Евы.
За последние десять часов, что они здесь, успело произойти многое. Но это было слишком несущественно теперь, когда он сидел у окна и под звуки старика Синатры пытался упорядочить свои мысли. Джеймс Мориарти никогда не страдал особым сентиментализмом. Он привык смотреть на вещи реально, избавляясь от навязчивых иллюзий. Но в последнее время его рациональность трещала по швам, и виной тому стал даже не полнейший коллапс, что произошёл в его планах после отказа заключения сделки с Асадом. Всё дело было в одной уж больно невнимательной девушке, которая теперь буквально находилась на грани жизни и смерти.
Он не знал, сработает ли то лекарство, что дал ему Марк… Но он надеялся на это. Впервые после смерти матери в нём пробудились те самые сантименты, которые так яро отторгал один его давний оппонент. Сам Мориарти был скорее апатичен к людям. В большинстве своём они казались ему попросту неинтересными, эти скучные крохотные муравьи, что вечно норовят попасть под ноги, пока он исполняет свою работу. Но даже среди этой безликой массы находились те, кто мог заинтересовать его. К ним относился Шерлок Холмс и его властный старший братец. Были и те, кто казался Мориарти полезным — такие себе коммивояжёры. В их число входил Моран и, до недавнего времени, Ева Брэдфорд.
Сложно сказать, кем являлась эта девушка для Мориарти сейчас. Время от времени, он решался взглянуть на неё, неподвижно лежащую на кровати, и думал о том, что она давно уже вышла из его подчинения. И он сам позволил ей это сделать. Отпустил вожжи, которые направляли её в ту сторону, которая была ему нужна. У Евы Брэдфорд имелось много недостатков, но главным, пожалуй, было то, что роднило их с Мориарти, а именно — невозможность подчиняться чьим-либо приказам. Уже в МI-6, зная о всех возможных рисках, она шла против укоренившейся системы. И пусть её научили исполнять приказы, она всегда делала это как-то слишком своеобразно, слишком не так, как от неё ожидали. Возможно, именно этот лёгкий бунтарский дух привлёк внимание Мориарти во время отбора кандидатур на роль спутника в этом путешествии.
***
And more, much more than this
I did it my way
Лёгкие аккорды до боли знакомой песни были первым, что услышала Ева после падения в ослепительно-яркий свет. Она не знала, что это — рай, ад или куда более прозаичное место. Ева всё лежала… Она однозначно лежала, ведь тело вновь стало осязаемым. И на сей раз не было ни боли, ни раздирающего кашля — ничего, кроме невероятной слабости. Хотелось целую вечность пролежать на этой мягкой постели под приятные звуки музыки, так и не открыв глаза. Столь простые мечты разрушил резкий скрип, за которым последовало неприятное громкое шипение, отдалённо напоминающее радиопомехи. Музыка утихла. Где-то неподалёку послышались шаги.
Ева застыла, не смея шевельнуться. Она пристально прислушивалась ко всем окружающим звукам, пытаясь уловить всю суть происходящего. В конце концов, Брэдфорд пришла к весьма неутешительному выводу: чем бы ни было это место, она была здесь не одна. Её загадочный сосед, похоже, был любителем классики — сразу после Синатры в их обители заиграла Нина Симон.
And what have I got?
Why am I alive anyway?
Yeah, what have I got
Nobody can take away?
Звук был откровенно паршивым — слова песни то и дело перебивались какими-то шипящими помехами, от чего порою было сложно разобрать, о чём вообще поёт эта женщина. Ева предпочитала вслушиваться не в музыку, а в то, что происходит вокруг неё. Каждый мелкий скрип, каждый тихий шорох или мерный стук вызывал в ней волну интереса. Опасение всё ещё было, но оно казалось столь слабым и незначительным, что Ева решила с уверенностью игнорировать его.
Первое, что она сделала, — это медленно открыла глаза. На нечто более решительное у неё просто не хватало сил. Шея слегка затекла от постоянного лежания в одной позе, а потому повернуть её и узреть что-то, кроме белого потолка, было сложно. Пришлось немного размять мышцы, прежде чем Ева смогла осмотреться.
Комната, в которой она оказалась, не произвела на неё какого-то особого впечатления: простенький дизайн, небольшое обилие мебели, старенький виниловый проигрыватель и парочка безвкусных картин — обычный отельный номер без особых изысков. И лишь одно во всей этой милой идиллии смогло поразить Еву: буквально в нескольких ярдах от неё за столом сидел ни кто иной, как Джеймс Мориарти, увлечённый действием на экране своего сотового. Его лицо в свете настольной лампы казалось неживым, а сам Мориарти скорее напоминал восковую фигуру, чем человека.
— Джеймс, — его имя сорвалось из уст Евы так тихо и легко, словно и не было той адской саднящей боли, что раздирала горло.
Под тихое пение Нины Симон её голос казался очередной помехой паршивенького проигрывателя, но Джеймс всё же услышал его. Встретившись с ним взглядом, Ева ощутила себя чертовски беспомощной. Ей захотелось сорваться с места и развеять эту напряжённую обстановку. Единственной помехой было ослабленное тело, которое едва ли стоило сейчас напрягать. Ева смотрела на Мориарти с плохо скрываемым волнением. В памяти мелькали события прошедшего дня, а где-то глубоко внутри всё ещё ощущались отголоски той невероятной боли, что довела её до предела. Она буквально оказалась в шаге от собственной смерти — после такого сложно по-прежнему смотреть на вещи.
