Куда более интересной частью этого времени были те самые беседы с Мориарти, за время которых Ева успела узнать практически всё о Зейде Асаде и его группировке, а также об их связи с Филипом Клеманом. Узнав всю подноготную Асада и изучив все его недавние действия в сфере политики и бизнеса, Джеймс мог с уверенностью сказать, что от сделки с этим человеком его не ждёт ничего приятного. Как минимум, он потеряет свои деньги и драгоценное время. И ему крайне повезёт, если этот безумец не попытается убрать его, как он поступал со всеми своими прежними партнёрами.

На свадебном балу им с Евой предстояло встретить не только Клемана-младшего, но и самого Зейда и всю «Эла-Илат» (от араб. «Семья»), ведь замуж выходила его единственная дочь — Инас Асад. Избранником был молодой фривольный аристократ из числа австрийской элиты — Генрих Риттер. Его отец владел львиной долей военных заказов правительства и снабжал оружием армии Австрии и Чехии, параллельно торгуя на чёрном рынке. Немудрено, что такая видная фигура в военном ремесле привлекла внимание Асада.

***

Семнадцатое января началось с оглушительного ливня, что барабанил по крышам и ставням. Всё утро Ева провела за чтением новостей, в попытках настроить себя на весьма непростой день. Уже в обед к ней явилась Рене и начала самую муторную часть подготовки. Пока эта дамочка усердно суетилась над тем, чтобы Ева не выглядела, как выпускница старшей школы, Брэдфорд занимала себя сюжетами новостных каналов. Время от времени она всё же решалась взглянуть в зеркало и, не то, чтобы Рене делала свою работу плохо — нет, всё было более, чем чудесно, вот только Ева совершенно не узнавала человека, что смотрел на неё из отражения. Слой макияжа мог скрыть старые шрамы, что остались ещё с Неаполя, а среди локонов терялась пара седых волосков, которые мозолили ей взгляд в обычные дни. Но ни один, даже самый опытный дизайнер не сможет скрыть той безмерной усталости, что поселилась во взгляде. Хотелось убрать её, да только прибавляющиеся проблемы никак не позволяли этого сделать.

Вся подготовка закончилась ровно за час до назначенного в приглашении времени. Рене в последний раз поправила причёску и разгладила несуществующие складки на длинном светлом платье. Судя по всему, её куда больше, чем саму Еву, заботил её внешний вид. Под конец она почти насильно подвела Брэдфорд к ростовому зеркалу и с надеждой спросила:

— Ну как вам?

— Всё чудесно, — Ева попыталась как можно более искренне улыбнуться.

Похоже, её напускная радость не убедила Рене, а потому та лишь молча собрала свои вещи, и, прежде чем уйти, сказала:

— Хорошего вам вечера, Ева.

Уже через десять минут они с Джеймсом спустились в холл и сели в машину. Им пришлось петлять около получаса по Венским пробкам, прежде чем их автомобиль выехал на широкую Опернгассе, а из-за угла показался величественный оперный дворец. Когда их машина остановилась у парадного входа, Ева замялась. Ей показалось, что они немного ошиблись зданием — слишком уж тихо и немноголюдно было в округе.

Спустя несколько секунд к ним подбежал молодой паренёк и предложил отогнать машину на парковку. Он также любезно разъяснил, как им стоит добраться к месту празднования. Сама опера казалась чем-то невероятным: большой фасад украшали десятки исполинских арок и витражей в стиле барокко, а на крыше взгромоздились две медные статуи всадников. И пусть Ева считала истинным пижонством тот факт, что Асад и Риттер сняли целую Венскую оперу для свадьбы их детей, другого места для бала она просто не могла себе представить. Как снаружи, так и внутри это здание было пропитано духом той самой эпохи процветания оперного ремесла, пышных празднеств и невероятного размаха балов, что привлекали всю европейскую знать.

Пока они с Джеймсом поднимались вверх по длинной мраморной лестнице, Ева успела заприметить ещё несколько пар, идущих поодаль. Похоже, они были не единственными, кто опоздал на этот праздник жизни. Когда Ева и Джеймс преодолели лестницу, учтивый мужчина в старинной военной форме открыл перед ними массивную резную дверь и они попали в основной зал.

Помещение было по-настоящему огромным и состояло из паркета, на котором сейчас прогуливались небольшие группы гостей, мерно попивая дорогое шампанское, а также нескольких балконных ярусов, где в обычное время располагались зрители. Ева пыталась осмотреть всё помещение, но её взгляд то и дело цеплялся за какую-то пёструю мелочь, вроде невероятно яркой хрустальной люстры, что свисала с потолка, подобно большому пещерному сталактиту, и в тот же миг ощущение пространства ускользало от неё.

— Как-то это… слишком, — прошептала Ева, глядя на всю эту вычурную обстановку.

— Не суди людей за их желание сорить деньгами.

— Отнюдь, — вздохнула Ева, делая глоток шампанского.

Они стояли поодаль общей толпы, неподалёку от выхода. Судя по всему, Джеймс ожидал чего-то. Вокруг сновали толпы людей в ярких бальных нарядах. Все они разговаривали на разных языках, одни смеялись, другие громко вздыхали от накатившихся эмоций. Наблюдать за этим аристократическим сборищем было не так уж интересно, а потому, когда за спиной раздался стук закрывающейся двери, Ева практически мгновенно обернулась.

Повисла тишина, и все замерли, наблюдая за тем, как к сцене рядом с оркестром направляются Генрих Риттер и его невеста Инас. Позади них шёл Алекс Риттер со своей женой и Зейд Асад в сопровождении какой-то молодой барышни. Рядом с последним шагал одинокий молодой парень. «Гасан — сводный сын Зейда», — объяснил Джеймс. Замыкал эту славную колонну Филип Клеман со своей очередной пассией. Рядом с ним гордо шагал какой-то молодой мальчишка.

Все они теперь стояли на сцене и лучезарно улыбались в объективы десятков камер, что снимали их. Первыми к микрофону подошли Риттеры. Они достаточно долго распинались о том, как сильно гордятся своим сыном и его избранницей, не упуская момента похвастаться собственными достижениями. Ева с улыбкой наблюдала за этим парадом тщеславия. Ещё сегодня утром она читала о том, как несколько месяцев назад за устроенную пьяную драку Генриха лишили доли в отцовской компании. После такого тирады о родительской гордости звучали донельзя фальшиво.

Затем слово передали Асаду, и вот уж его слова были куда интереснее напутственных речей Риттеров.

— Я горжусь своей дочерью, — говорил Зейд. — Горжусь за её искренность, чистоту и истинную женскую силу. Я надеюсь, что этот брак принесёт всем нам немного света в нашу мрачную жизнь. Будь счастлива, дорогая, и пусть тебя и твою семью хранит бог.

Зал взорвался аплодисментами после его речи, а на лице Инас проступили слёзы. Закончив с поздравлениями, Зейд крепко обнял дочь, пожал руку зятю и удалился со сцены.

Заключительные слова принадлежали самим Инас и Генриху. Они поблагодарили родителей за столь прекрасный праздник и призвали всех гостей вдоволь насладиться этим вечером. Всё время их речи Ева наблюдала за дочерью Асада. Нечто в её виде сильно беспокоило Брэдфорд. От чего-то эта милая смуглая девушка сейчас казалась наиболее грустной персоной на этом празднике. На её лице отпечаталась фальшивая радость, а в глазах плескалась бесконечная печаль.

Как только прозвучали заключительные слова поздравительной речи, свет медленно угас, а из оркестровой ямы раздались первые аккорды вальса. Генрих и Инас вышли в самый центр зала. Одинокий софит осветил их фигуры, неспешно кружившиеся в ритме танца. Сказочная картина вызвала улыбки у гостей. Все радостно перешёптывались, отмечая какие-то глупые мелочи, вроде наряда невесты или идеальной осанки Генриха, и только Ева, похоже, смотрела не на танец, а на блестящие в свете прожектора глаза Инас. В них все ещё застыли слёзы — то ли от искренней радости, то ли от неизмеримого горя. Генрих — высокий бледнолицый блондин с ярко-голубыми глазами напоминал фарфоровую куклу, что вдруг ожила и закружилась в танце. Его улыбка была насквозь фальшивой, ведь улыбался он лишь тогда, когда замечал яркую вспышку фотокамеры.