Марк прожигал его своим взглядом всего миг, после чего отмахнулся и с ухмылкой протянул:

— Ну ла-адно, я же не такой тупой. Тебе собственные планы определённо дороже очередной не сильно смышлёной шлюхи, — он мельком взглянул на Еву, которая теперь тщетно пыталась открыть дверь. — Мне просто захотелось посмотреть, как она корчится в агонии. Я предлагаю тебе другую сделку. Временную, конечно.

— Какую?

— Мне нужен снайпер.

— У тебя их достаточно в подчинении, — сказал Мориарти.

— У меня больше нет подчинения: сделаю шаг в сторону — и об этом тут же растрезвонят Майкрофту Холмсу, — он говорил это с такой искренней злобой, что у Джеймса невольно рождались дикие предположения.

— Ты хочешь убрать Холмса?

— Нет, — ответил Дауэл, — мне нужно подстроить несколько изящных убийств в его окружении, а потом я уже смогу выслужиться.

— Но тебе нужен не просто снайпер, — не стоило долго думать о том, кто именно необходим Дауэлу. В штате у Джеймса было много снайперов, но лишь один из них был лучшим и смог бы заинтересовать Марка. — Моран?

— Он самый.

— Он занят.

Дауэл тихо усмехнулся, глянув сперва на Еву, а затем — на свои часы.

— Время заканчивается, Джеймс. У неё, от силы, полторы минуты, — он заметил перемены в настроении Мориарти, когда тот проследил за его взглядом и увидел сидящую на полу Еву, что корчилась от боли. — Я не прошу навсегда. На время.

— Как долго? — бесстрастно спросил Джеймс.

— Два месяца.

— Он… — начал было говорить Мориарти, но его прервал громкий театральный возглас Дауэла:

— О, боже, она уже сделала вдох? Видимо, да. Хочешь взглянуть на это ещё раз?

— Полтора месяца, — изрёк Джеймс, глядя на то, как Ева в агонии стала хвататься за горло. — Я не могу отпустить его на дольше. В Швеции сейчас не стабильно.

— Швеция, значит? — довольно протянул Дауэл.

— Город Оро, центральная часть страны.

— Чудно, — с его лица всё не сходила довольная улыбка.

— А теперь выпусти её, — резко сказал Джеймс.

— Безусловно…

Выудив из кармана сотовый, Дауэл набрал несколько комбинаций из цифр, после чего послышался металлический скрежет дверей и громкий гул вентиляции, которая, наконец, стала очищать отравленный газом воздух.

Эпилог

Ева перестала ощущать своё тело в тот момент, когда её голова коснулась пола, а в лёгких не осталось места для воздуха. Она была рада, что перестала чувствовать ту страшную агонию, которая окутала каждую клетку тела. Сперва ей показалось, что именно так наступает смерть — внезапно вся боль уходит, а реальность утрачивает всякое значение. Ева просто отключилась и отдалась в лапы приятному безмятежному забвению. Ей не снились сны, она не видела пресловутого света в конце длинного тоннеля и не ощущала, как душа покидает тело. Это была обычная отключка, похожая на некое подобие комы.

Когда ощущение реальности вернулось, первое, что почувствовала Ева, — мягкую поверхность, на которой сейчас лежало её тело. Это было похоже на диван или небольшую софу, что поскрипывала от каждого малейшего движения. Ева с трудом могла пошевелиться, но её радовало то, что она уже могла ощущать своё тело. Первым желанием было открыть глаза и оглядеться. Она могла быть, где угодно: в какой-нибудь изощрённой комнате пыток от Марка Дауэла или, если уж очень повезло, на больничной койке.

Открыв глаза, Ева не увидела ничего, кроме посеревшего потолка и одинокой подвесной лампы, что мерцала и грозилась вот-вот перегореть. Она медленно повернула голову в сторону и увидела небольшой рабочий кабинет с длинными книжными стеллажами, старым деревянным столом и дряхлыми креслами, на одном из которых сейчас сидел никто иной, как Джеймс Мориарти. Он мирно пролистывал страницы толстого зелёного тома старой энциклопедии, не обращая внимания на Еву.

— Джеймс, — как только она решилась позвать Мориарти, то ощутила жгучую боль в горле, которая не позволяла напрягать связки.

Джеймс вмиг отбросил книгу на стол и медленно подошёл к Еве. Он легко коснулся её руки, отсчитывая пульс.

— Тебе пока лучше не говорить, — сказал он. — Пульс в норме, но ты пробыла без сознания дольше, чем я предполагал.

— Сколько? — тихо спросила Ева.

— Два часа.

Ева силилась сказать всё, что накопилось в её голове, но ощущала себя онемевшей от этой жгучей боли. Ей хотелось спросить у Мориарти обо всём, хотелось услышать его объяснения, потому что её догадки слишком запутанные и странные, чтобы быть правдой. Ева потёрла глаза и стала медленно подниматься с софы, на которой лежала. Сперва было сложно — голова слегка гудела, но в сравнении с горлом это казалось лёгким зудом. Однако, спустя несколько секунд, она уже сидела на краю софы, внимательно глядя на Джеймса, который занял своё прежнее место.

— Объясни, — она сказала это так громко, как только могла.

— Что именно ты хочешь услышать?

— Марк… — Ева подавила в себе стон боли, — Дауэл.

Она выжидающе смотрела на Джеймса, который всё молчал, словно он вовсе не услышал её слов. Казалось, что сейчас он в своей привычной манере скажет ей: «Это не существенно» или что-то в этом духе, и Ева бы даже не удивилась такому повороту. Она понимала, что подобралась к одной из тех сокровенных тайн, которые Джеймс Мориарти берёг от любого внимания со стороны.

— Мы работали с ним вместе когда-то, — заговорил Джеймс. — Задолго до того, как он возглавил MI-6. Он казался мне не таким уж заурядным. Он умел находить стоящих клиентов и крутиться в обществе аристократов, к которым сам никогда не принадлежал. Это было полезно поначалу. Но вскоре этот пафос и желание выйти из подполья перевесили в нём здравый смысл, и Марк Дауэл подставил меня перед каким-то британским чинушей. Когда тот мужчина понял его истинную натуру, то очень пожалел о том, что связался с таким психом. Чем-то он был похож на Фальконе. Марк тогда едва не попал в тюрьму и вышел оттуда лишь по моей милости. С тех пор мы практически не общались — только когда это было выгодно нам обоим. Он стал руководить британской разведкой, а я выбрал для себя немного другой путь. Для Марка Дауэла я был такой себе подушкой безопасности, которая спасала его от ответственности. Но я уехал из Британии, и теперь, когда у него начались проблемы, он решил найти меня и попросить о помощи. Все эти игры с записками были его небольшим представлением. А то, что случилось здесь, в Сицилии, стало кульминацией.

Ева слушала его настолько внимательно, насколько ей позволяло слегка рассеянное внимание. Голова всё ещё гудела от мыслей о том, что случилось какие-то два часа назад, и ей периодически приходилось возвращать себя к реальности. Порой, происходящее казалось лишь сном, а слова Джеймса становились настолько далёкими, словно звучали за несколько десятков ярдов. Невзирая на всё это, Ева смогла уловить общую суть его рассказа, и она удивляла её. Осуждать Мориарти за то, что он работал с психом, было бы глупо. Но это был Дауэл, и Ева знала его, а потому не понимала одного: что мешало Джеймсу предупредить её?

— Почему ты… не сказал? — спросила она тихим охрипшим голосом.

— Я верил, что ему хватит ума обратиться ко мне напрямую, — ответил Джеймс, — но Марк, как ребёнок. Когда ему не хватает внимания, он устраивает масштабный коллапс. Да и, подумай сама, что было бы, если бы я сказал о том, кто посылает тебе все эти записки. Твой страх оказался бы закономерной реакцией. Зацикливаясь на своих эмоциях, ты бы не смогла выполнять мои указания. Не было бы уговора с Клеманами, Труман бы так и не заплатил за свои ошибки, Ленни Марино, вполне вероятно, стал бы Папой, а я бы мог умереть от того газа. Страх — это слабость, Ева. Напуганные люди становятся уязвимыми, их легче сломить.

Какими бы циничными не казались слова Мориарти, в них всё ещё оставалась та горькая доля правды, которую было сложно принять. И пусть его предположения до срыва голоса хотелось оспаривать, пусть Ева и не была согласна с, как минимум, половиной сказанного, на подсознательном уровне она уже понимала, что Мориарти был прав. Но это не отменяло того чувства, которое, подобно раковой опухоли, разрасталось внутри неё и сжирало всю уверенность и здравую рассудительность.