— Держи руки так, чтобы я их видела! Три. Два…

— Стой! — закричала Беатрис. — Они здесь, — она указала на выдвижной ящик в столе. — Сейчас, подожди.

— Быстрее!

— Вот, — Беатрис протянула ей две ампулы и запечатанный шприц. — Здесь двойная доза. Бери и убирайся отсюда. Передашь Мориарти мой пламенный привет, если он не сдохнет.

Ева молча подошла к Беатрис и забрала у неё лекарство. После этого она попятилась к выходу, всё ещё держа перед собой пистолет. Ева была в лёгкой прострации, когда покидала квартиру Беатрис, — она бежала вниз по лестнице, пытаясь докричаться до Мориарти, но в ответ слышала лишь тишину.

Она гнала машину, наплевав на все правила, и всё ещё отчаянно звала Мориарти. Навязчивые мысли лезли в её голову и не давали покоя, Ева сжимала руль и вдавливала педаль газа до упора, пытаясь концентрироваться на дороге, но её отвлекала чёртова тишина в наушнике, которая могла означать лишь одно — Джеймс Мориарти однозначно не бессмертный.

Бросив Ягуар на парковке, Ева рванула в отель к их с Мориарти номеру. Она не помнила, как взобралась на четвёртый этаж, как едва не сорвала с петель дверь номера и как вбежала в свою комнату, упав на колени рядом с кроватью. Джеймс лежал без сознания и не реагировал на её слова, его пульс был настолько слабым, что Ева не была уверена, есть ли он вообще. Открыв одну из ампул, она наполнила шприц и, нащупав вену, ввела тонкую иглу. Лекарство зациркулировало в крови Мориарти, и Ева стала ждать. Она помнила то, что с ней делала Беатрис в тот вечер, когда Брэдфорд изрядно надышалась газом, а потому отсчитала десять секунд, после чего влепила Мориарти череду пощёчин, крича:

— Джеймс! Джеймс, ты меня слышишь? Мориарти!

Ева попыталась сделать непрямой массаж сердца, но это не дало никаких результатов. Прошло уже около минуты, а Мориарти всё не просыпался. Взгляд упал на вторую ампулу. Выбора не было — он слишком долго был в той комнате, а потому двойная доза, как показалось Еве, — опасный, но единственно правильный выход. Брэдфорд ещё раз наполнила шприц и ввела лекарство в вену. Всё повторилось — она вновь ждала те самые десять секунд, проверяя пульс Мориарти, который, по её мнению, слегка участился. Затем были несколько пощёчин и непрямой массаж сердца. Время уплывало непростительно быстро, и Ева чувствовала, что вера в лучший исход постепенно угасает. Слёзы застыли на её глазах, срываясь и окропляя редкими солёными каплями обветренное холодом лицо. Руки не слушались её — они тряслись в треморе и приходилось сжимать их в кулаки.

Ева в который раз попытала удачу — она уже не верила ни во что, но всё же решилась проверить пульс Мориарти. Прошло много времени, больше пяти минут, и не было никакого явного результата того, что Джеймсу лучше. Занеся руку к его сонной артерии, Ева ощутила лёгкое тёплое дуновение ветра — это было дыхание, что становилось всё тяжелее, всё громче и отчетливее. В какой-то миг Джеймс медленно распахнул глаза и сделал глубокий вдох.

Ева одёрнула руку и с громким стоном села у изголовья кровати, глядя на Мориарти. Реальность в очередной раз показалась сном — на этот раз слишком неожиданно хорошим, чтобы быть правдой. Губы непроизвольно растянулись в улыбке, но Ева быстро опомнилась и отбросила все радостные возгласы сознания на потом. Сейчас нужно было вернуть Джеймса в строй и не дать ему покалечить себя, как бы странно это не звучало. Через несколько секунд у Мориарти должна наступить фаза своеобразного осознания, и он всенепременно попытается встать с места, чего лучше не делать.

«Как по учебнику», — мысленно отметила Ева, когда Джеймс стал прикладывать силы, чтобы подняться с кровати.

— Не делай резких движений, — сказала она, помогая Мориарти вновь лечь на прежнее место. — Нужно немного подождать, пока лекарство циркулирует в крови. Через несколько минут сможешь встать.

Ева упёрлась в кровать и, откинув голову на матрас, пыталась отдышаться и вернуть себе чёртово обладание. Ощущение было таким, словно её пропустили через дробилку и собрали обратно — на нервном уровне так точно. Видеть, как кто-то умирает, и быть не в состоянии ему помочь — это всегда пугало Еву, ведь она становилась бесполезной, абсолютно бесполезной. Она смотрела на белый потолок и терялась в нём, расфокусированный взгляд не улавливал картинку, а мозг застрял в статическом спокойствии, напоминало наркотический приход, но Ева не ощущала удовольствия.

— Ты не очень-то торопилась… — послышался хриплый голос Мориарти.

— Шутишь, да? — возмущённо воскликнула Ева, глядя на Джеймса.

— Я мог умереть, какие тут шутки?

Умение доводить людей до белого каления не пропало даже в состоянии невероятной слабости, что сковала тело Мориарти после дозы газа. Он говорил не всерьез, и Ева не понимала, как в таком состоянии у него хватает сил на свой извечный сарказм.

— Ключевое слово здесь — «мог», — парировала Ева.

Джеймс не ответил ничего, и Ева уже грешным делом подумала, что он устал и решил поберечь свои силы и её нервы, но, спустя несколько мгновений, он вновь заговорил:

— Я слышал то, что ты говорила Беатрис.

— Всё?

— Большую часть. Мне льстит то, что ты готова идти на такие отчаянные вещи ради того, чтобы спасти меня.

Ева совершенно забыла о том, что Мориарти в тот миг был на другом конце провода и мог слышать то, что она говорит. В тот момент ей было не до того — нужно было добыть ему то лекарство. Сейчас же Ева немного пожалела о том, что не отключила на время связь, пока угрожала Беатрис.

— Не зарывайся, — сказала она, — я бы ни за что не убила того мальчишку.

— Несколько месяцев назад ты не решалась направить на человека пистолет.

— Гордишься тем, что превратил меня в убийцу?

— Я сделал тебя сильнее, Ева, сколько бы ты не жаловалась, — он говорил это абсолютно серьезно, отбросив былой сарказм.

Поняв, что разговор заходит куда дальше обычной язвительной беседы, Ева поднялась с пола и, отряхнувшись, сказала:

— Знаешь, это всё очень мило, но тебе сейчас нужна убийственная доза кофеина, чтобы ты не отключился на ближайшие двадцать часов, так что я пойду, закажу тебе самый мерзкий горячий кофе.

Она уже вышла в гостиную, когда Джеймс громко спросил:

— Ты плакала?

Ладонь непроизвольно потянулась к лицу, и Ева ощутила, что её щеки всё ещё оставались слегка влажными от слёз. Она в который раз дала себе ментальный пинок за слабость, после чего крикнула в ответ:

— Это была истерика. Не принимай на свой счёт.

***

Прошло уже несколько суток, и Ева слабо верила в то, что всё закончилось, — она, казалось, свыклась с мыслью о постоянной опасности с паранойей и подозрениями, которые не отпускали последние несколько недель. В Риме было солнечно, когда они с Джеймсом покидали его. Ева сбрасывала вещи в чемодан, проверяя все углы номера в поисках забытых книг и прочих мелочей, которые так удачно терялись после каждого переезда на новое место. На фоне шли местные новости, но никто не обращал на них внимания. В руки Евы попала серая кожаная куртка, и она на автомате стала складывать её, пока не увидела торчащий из кармана белый уголок письма. Она вынула конверт и раскрыла его. За теснённой белой бумагой скрывалось небольшое глянцевое фото, на котором была запечатлена Ева, сидящая напротив Беатрис в том самом небольшом кафе на отшибе за несколько часов после взрыва в клубе «Felice». На обратной стороне было написано: «Больше стихов я люблю только прозу жизни». Поражённая, Ева, лишь спустя несколько минут, заметила в конверте уже знакомый полупрозрачный клочок бумаги с печатной надписью:

«Хоть________видит: не сберечь

Живую зелень_______своей

______погаснуть______своему»

Это напоминало ей те глупые фильмы о шпионах, в которых было так мало правды. Еву всегда забавляли подобные запугивания с экрана телевизора, вроде фото и странных записок, но сейчас они вызывали лишь чувство нарастающей тревоги. Джеймс не объяснял ей ничего, и, вполне вероятно, он сам не до конца понимал, что происходит, а потому Ева так и не решилась показать ему то фото. Ей вспомнились слова Марино о «хищниках» и жертвах. Ева была уверена — тот, кот за ними следит, едва ли относится ко вторым. Он упивался её страхом, он выжидал и заставлял паниковать. Ещё раз глянув на фото, Брэдфорд засунула его в карман сумки и продолжила собираться.