К нему с торжественным видом зашагал Ленни Марино, и Ева замерла в ожидании.

— Благодарю вас, Ваше Святейшество, — он учтиво поклонился, — за то, что позволили мне начать эту скорбную, но воистину знаменательную мессу, — сказав это, Марино развернулся к залу и прошёл немного вперёд. — Мне предоставили честь начать эту службу, и, как и всякую новость, я воспринял это, как испытание. Бог не посылает нам на пути трудности, с которыми мы не можем справиться. Бог милостив при послушании, но беспощаден в гневе. Я полагал, что видел многое на своём пути, но, в который раз смотря на скорбные лица тех, кто потерял родных и близких, моё сердце пропускает удар. Я скорблю вместе с вами, и наши души едины, ведь разделяют единую боль в это тяжкое время. Обычно напутствиями заканчивают службу, но Его Святейшество посчитал, что было бы уместно сказать несколько слов перед началом мессы. И, поверьте, мне есть, что сказать. Я считаю, что в это время мы должны понимать важность каждого человека. Мы сильны в единстве, но сила всех идёт от силы одного. Потеряв близких, вы разуверились во многих вещах: в политике, в полиции, возможно, и в собственной вере. Мы все едины, но единство идёт от каждого из нас, как и сила, и смелость, и смирение. Ибо сказано в Святом Писании: «Двоим лучше, нежели одному, потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их: ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его». Будьте едины, не предавайте память своих родных, и только так мы… победим, — его слова заглушил нарастающий скрежет металла, что доносился с самого потолка. Ева смотрела то на Марино, то вверх, где из тени купола опускалось нечто, общими очертаниями похожее на большое распятие. Послышался тихий стон.

— Что это? — спросил Марино у одного из охранников, но мужчина лишь пожал плечами и продолжил следить за опускающейся конструкцией.

— Кажется, кто-то кричит, — донеслось из другого конца зала.

— Это кровь? — кричала какая-то женщина, указывая на пол под тем местом, откуда доносился скрежет.

— Всем назад! — закричал охранник, стоявший рядом с Марино. Он приказал своим людям вывести отсюда Папу, после чего стал медленно идти вперёд, не опуская пистолет.

Громкий скрип металла усиливался, пока странная конструкция опускалась вниз с самого потолка и выходила из тени. Вскоре взору Евы предстал большой железный крест, что спустился с потолка на ржавых цепях. К нему, подобно Христу, был прикован мужчина — избитый и изувеченный. Он едва мог выговорить хоть слово — из его глаз текла бурая кровь, а шея явно была сломана. Мужчина был истощён и доведён до грани, прежде чем его приковали к кресту — он мог лишь тихо стонать, пытаясь выговорить какие-то слова. Сам он был по пояс нагой, и на его животе отчётливо виднелась вырезанная кровавая надпись. Ева переступила через собственное отвращение и всё же взглянула на того мужчину ещё раз. Лицо было изуродовано пытками, а волосы слиплись от крови и пота, было чётко видно лишь руки, прикованные к кресту. На правом предплечье мужчины слабо проглядывалась татуировка с языками пламени, в точности такая же, как у Билла Фоули.

В зале прозвучали чьи-то громкие крики — началась истинная суматоха, в которой никто уже не заметил, как мокрое от бензила тело распятого загорелось. Среди паникующих кардиналов и испуганных прихожан выделались три фигуры, что молча смотрели на происходящее — это Ленни Марино и Джеймс Мориарти, что глядели на всё с долей цинизма, и Беатрис Лэнг, источающая искреннее садистское наслаждение. Ева понимала, что, как и остальным, ей нужно отсюда как можно скорее убираться. Единственный путь — чёрный выход, которым она сюда зашла. Пришлось сквозь гул шумной толпы, что сейчас выбиралась из центрального зала, прислушиваться к тому, что происходит за дверью. Какое-то время там слышались громкие шаги и выкрики, а затем Ева увидела, как группа монахов бежит к охранникам с огнетушителями. В тот момент в коридоре воцарилась тишина, и это был шанс для того, чтобы сделать рывок в несколько ярдов и выбраться из собора. Ева приоткрыла дверь на несколько дюймов, и, убедившись, что никого поблизости нет, она рванула к выходу. Когда её лица коснулся холодный ветер, за спиной Евы раздался громкий хлопок двери и чей-то грубый басистый голос. Она решила не медлить, а потому быстро сбежала с небольшой лестницы и направилась в противоположную от собора сторону. Внутри трепетал страх, что спутал все мысли, — Ева могла думать лишь о том, как бы скрыться из этого безумного места.

Она не могла выкинуть из головы тот образ, что остался в стенах собора, — человек прикован к кресту, он отчаянно пытается попросить о помощи, но люди внизу слишком заняты собственным спасением, чтобы услышать его. Ева не была уверена, заслужил ли этого Билл Фоули — он потерял девушку в пожаре в Тоскане, потерял честь за время пыток ордена, а теперь он лишился жизни. Однозначно, это был ужасающий исход даже для садиста вроде бывшего мужа Беатрис.

Из-за опасности быть замеченной в районе, который пока кишел членами «Исхода», Ева пошла к отелю длинным окольным путём. Она миновала Ватиканские Сады и проспект Ватикано, после чего свернула на более тихую и узкую Виа Германико, что шла параллельно площади Рисорджименто, за которой находился отель. Прошло сорок минут с тех пор, как она покинула собор, но Ева всё продолжала оглядываться и содрогаться от громких звуков. Когда она вошла в фойе отеля, то, наконец, позволила себе снять уже порядком надоевший капюшон. Проходя мимо рецепции, Ева услышала, как её окрикнул мужчина за стойкой, и тут же остановилась.

— Синьорина, стойте! Вы ведь из четвертого люкса?

— Да, — ответила Ева. — Что-то произошло?

— Вам письмо, синьорина, — он протянул ей длинный масляный конверт, и Ева с долей сомнения взяла его в руки.

— Спасибо. Не знаете, кто его прислал? — на конверте не было ни имени, ни обратного адреса, лишь выведенное тонким пером «Для Евы».

— Курьер, — сказал мужчина. — Парнишка, что работает в местном отделении почты. Часто заносит сюда письма.

— Он не сказал, от кого оно?

— Нет, синьорина.

— Ладно, спасибо, — Ева натянуто улыбнулась и уже собиралась пойти к лифту, когда её ещё раз окликнул мужчина с рецепции:

— Синьорина.

— Да, — она обернулась к нему, — что-то ещё?

— С вашего этажа поступали жалобы на странный запах серы и лёгкий дым из вентиляции. Мы проверили всё, кроме вашего номера. Если заметите что-то подозрительное, сообщите нам.

Ева не сразу поняла, откуда в ней появилось странное и назойливо чувство тревоги, но потом в голове одна за другой стали мелькать картины: клуб «Felice», барная стойка, дым, угар и мерзкий запах серы, что подобно клейму отпечатался в её памяти.

— Да… — бросила Ева, заходя в лифт, — само собой.

Пока металлическая коробка плавно поднималась на четвёртый этаж, её неслабо трясло, и причиной тому были не скверные воспоминания, а страх того, что та проклятая ночь повторится прямо сейчас. Ева выбежала из лифта, едва не сбив с ног горничную, и помчалась к своему номеру. Чем ближе она к нему приближалась, тем отчётливее становился тот самый запах серы. Открыв дверь, Ева увидела объятую лёгкой белой дымкой гостиную. Она прикрыла рот шарфом и медленно двинулась вглубь номера. Первое, что сделала Ева, — это настежь открыла балконную дверь и пару больших панорамных окон.

— Джеймс! — позвала она, стоя у двери комнаты Мориарти. В ответ послышались два коротких стука и какое-то копошение. Ева, недолго думая, распахнула дверь и попала в окутанную густой белой пеленой комнату. Джеймс полулежал на полу, упёршись спиной в кровать. Он всё ещё был в сознании, но уже едва ли мог пошевелиться — дым проник в лёгкие, просочился ядом в кровь и парализовал конечности. Ева подбежала к нему и несколькими натужными рывками смогла поднять тело Джеймса, забросив его руку себе на плечо. Параллельно она пыталась всеми силами докричаться до Мориарти, не давая ему окончательно отключиться от высокой концентрации газа. Гостиная ещё не проветрилась, а потому Брэдфорд повела Мориарти в свою комнату. Всё это походило на один страшный сон, в котором Ева оказалась неудачливым спасателем, что со всех сил старается помочь умирающему, но паника и жестокие рамки сна сковывают его, замедляя движения. Ей хотелось делать всё вдвое быстрее и лучше — хотелось помочь этому взбалмошному психу, ведь без него она точно долго не проживёт в этом мире. Положив Джеймса на кровать, Ева наклонилась к нему и проверила пульс — он был слабым. «Он есть — это уже лучше, чем ничего», — упрекнула она себя. Дальше была череда стандартных приемов первой медицинской помощи, вроде непрямого массажа сердца и искусственного дыхания. Результат был нулевым, а потому Ева, вспомнив то, что с ней делала Беатрис, чередовала свои попытки пробудить Мориарти звонкими пощёчинами. На третьей минуте Джеймс громко задышал и приоткрыл глаза, посмотрев опустошённым взглядом на Еву.