Каждый телеканал сообщил эту новость, как минимум, трижды за последний уик-энд, и вот сейчас, когда до момента «Икс» оставалось каких-то четыре часа, Ева в который раз увидела фото Папы Римского на экране телевизора. На часах было всего восемь утра, и она уже по привычке вышла из своей комнаты, чтобы выпить кофе и глянуть свежий выпуск новостей. Репортаж ещё не закончился, но Ева уже не слушала диктора — из комнаты Джеймса донёсся какой-то стук, и Брэдфорд убавила громкость телевизора, прислушиваясь к тому, что там происходило. Это было настолько по-детски, что она уже несколько раз успела мысленно послать себя за то, что делает. В тот момент, когда стук прекратился и послышались тихие шаги, Ева напряглась. Мориарти вышел из комнаты, спустя несколько секунд. Он коротко поздоровался с Евой и пошёл к входной двери.

— Не хочешь ничего мне рассказать? — вопрос Евы догнал его на выходе из номера.

— Ева, — в его голосе чётко прослеживалась лишь одна эмоция — раздражение. Ева ощущала, что прямо сейчас ходит по краю, толкая себя подобными вопросами в глубокую пропасть. Но, спустя четыре дня тотального непонимания, ей было плевать.

— Да, Джеймс? — невозмутимо спросила она.

— У меня слишком много работы сегодня. Не стоит портить этот день с самого утра.

Он говорил тихо, с напускным спокойствием, и Еву передёрнуло от этого. Когда-то давно она уже слышала это — тот же тон, та же интонация и те же нотки нарастающей злости в голосе. Так говорил её бывший босс — Марк Дауэл — прежде, чем начать восьмичасовой допрос с пристрастием в одном из подвалов МІ-6.

— Мои расспросы тебя напрягают? — Ева театрально удивилась. — Прости, я как-то не заметила, ведь, с тех пор, как Ленни Марино взорвал тот чётов клуб, ты разговаривал со мной… — она задумалась. — Сколько? Три минуты?

Мориарти молча стоял у двери и слушал всю Евину тираду так, словно это были возмущения ребёнка, которому уделяли слишком мало внимания. Он не позволил себе даже надменно усмехнуться, как делал это повсеместно во время подобных пустых бесед — лишь скупо, без единой эмоции изрёк:

— Ты — не слепая, а я не обязан объяснять тебе абсолютно всё. Ты и сама прекрасно понимаешь, что сейчас происходит, Ева.

— Я знаю лишь то, что орден готовит что-то на сегодняшнем выступлении Папы Римского, — сказала она. — Ты ведь будешь там?

— За подобным действием лучше всего наблюдать с близкого расстояния, — ответил Джеймс.

— Ты можешь сказать мне, что они собираются сделать?

Ева не надеялась получить ответ, она вспоминала четыре дня абсолютного игнорирования её существования со стороны Джеймса и понимала, что он вряд ли скажет ей хоть что-то, что посчитает лишним. Но Мориарти умел удивлять — он выдержал короткую паузу для пущего драматизма, после чего усмехнулся и сказал:

— О, а я уже подумал, что ты и вправду следишь за событиями. Ты разочаровываешь меня, Ева.

— Чем же? — негодовала Брэдфорд. — Я не телепат и всего знать не могу.

— «Зри в корень», помнишь, дорогуша? — он сказал это практически на автомате — как будто уже устал повторять одно и то же нравоучение. — Они устроят что-то на подобии показательной казни.

— И кого они казнят?

— Этого я не знаю. Марино называет это «возвращением долга».

— Он не рассказал о том, кого собирается убить, даже тебе? — скептически спросила Ева. Это был слишком прозрачный намёк, и Джеймс его понял:

— Он не отчитывается передо мной.

— Жаль, — наиграно вздохнула Ева. — Это бы всё упростило.

— Тебя что-то не устраивает? — Мориарти явно устал от её «намёков».

— Знаешь… — Ева хотела бы сказать, что её не устраивает практически всё в сложившейся ситуации, начиная от странного и не в меру сумасшедшего Марино и заканчивая её ролью в этой затянувшейся пьесе. Но она лишь натянуто улыбнулась. — Нет, Джеймс. Всё в порядке. Не бери в голову.

Мориарти с недоверием окинул взглядом Еву, и, наверняка, он мог бы с ней поспорить об искренности её последних слов, но не стал этого делать. У него было слишком много забот в этот день.

— Попытайся не высовываться сегодня из номера.

— Хорошо…

«Словно у меня есть выбор», — шепнула Ева, когда за Мориарти захлопнулась дверь.

Следующие два часа она решила посвятить тому, чем занималась до их с Джеймсом разговора — искать информацию о Беатрис Лэнг. На самом деле, Ева начала углубляться в историю этой личности уже достаточно давно и за время своих поисков она узнала много того, что от неё скрыл Мориарти. Раньше женщина по имени Беатрис Лэнг жила в Нью-Йорке, родилась и выросла в Квинсе. Её родители были актёрами на Бродвее и, явно, мнили себе, что их дочурка в будущем будет великой актрисой. Но Беатрис бросила колледж и укатила в Лос-Анджелес, где уже через год вышла замуж за местного медиа-магната и отвязанного садиста Билла Фоули. После весьма трагического расторжения брака она пропала из поля видимости, и личность Беатрис Лэнг-Фоули медленно исчезла. Впрочем, не было в этом ничего удивительного — Ева лишь дополнила деталями рассказ Джеймса.

Однако что-то подсказало её не останавливаться на том, что лежит на поверхности, и копать глубже. Именно поэтому она стала исследовать биографию самого Билла Фоули, начиная с момента их развода. Бывший муж Беатрис достаточно быстро обанкротился после того, как рейтинги его канала резко упали и пришлось снять его с эфира. Сейчас он занимается радио и скачет от одной пассии к другой. В его истории Еву заинтересовал лишь тот факт, что буквально семь дней назад этот самый Билл Фоули укатил вместе со своей новой подругой на уик-энд в Тоскану, и с тех пор о нём ничего не слышно. Покопавшись в Твиттере девушки Фоули, Ева нашла место, где они остановились. Это был небольшой элитный гостиный двор в самом центре бескрайних виноградников. Судя по последним новостным сводкам, это заведение сгорело вследствие короткого замыкания, однако полиция предполагает, что в связи с участившимися подобными случаями, происходящими по всей стране, это вполне мог быть поджог. Тела погибших опознали — среди них была Миранда Льюис — подруга Фоули — вот только его самого в том списке не было. Глядя на некролог в «Messaggero»[4], Ева вспомнила о том, что ей говорил Джеймс: «Марино назвал это возвращением долга». Странные догадки касательно Беатрис крутились в её голове. Что-то подсказывало Еве, что она уже точно знает, кто будет жертвой для сегодняшнего представления.

Часы показывали без десяти минут двенадцать, когда Ева заметила на улице толпу людей, что шагали к площади Святого Петра. Она накинула на себя серую куртку, скрыв лицо под капюшоном, прихватила сотовый и выбежала из отеля. Стояла пасмурная холодная погода, и поток людей смешался в одной длинной серой массе, шагающей к месту, где с минуты на минуту должна была начаться речь Папы Римского. Придя на площадь, толпа разбрелась небольшими потоками по всему её периметру, присоединяясь к тем, кто уже был там до них. Ева юркнула за одну из больших колонн, что полукругом тянулись от самого собора Святого Петра. В десятке ярдов от неё бродили патрули полиции, что низменно сопровождали подобные мероприятия. Стоило быть осторожной и не вызывать у них лишних подозрений. В полдень прозвучал торжественный звон колокола, и к народу на балкон собора вышел сперва Камерарий и несколько служителей порядка, а затем и сам понтифик. Ева едва видела его, ведь оказалась в самом конце площади, но большие колонки и усилители давали отличный звук. Папа говорил о мире и правах, которыми Господь наделил человека.

— Мы можем быть праведниками и прожить жизнь в созидании, а можем прослыть иудой, но действовать смело. Эти люди — все, кто сеял страх в наших сердцах и убивал невинных, — были не созидателями. Они действовали, и мы тоже не должны молчать. «Ибо трудящийся достоин награды за труды свои», — говорится в Святом Писании. Мы с вами — дети Отца нашего, и, когда среди нас сеют страх и раздор, мы должны сплотиться и дать отпор. Но не болью и страхом мы даём отпор, а любовью и честью. Поддержка — вот, что сейчас есть наибольшая ценность. Будьте милостивы к ближнему своему и берегите тех, кто вам дорог.