— Я мыслю куда шире, чем ты и Труман, а потому — да, безусловно. И ты справилась со своим заданием на «отлично».

— Он меня чуть не прикончил.

— Небольшая встряска помогла осознать тебе всю специфику своей работы.

— Правда?! — Ева не понимала, откуда в ней силы на крик, но останавливаться она не собиралась. — Слушай, я получала и похуже. В конце концов, я прошла допрос с Дауэлом. Но даже после такого у меня язык не повернётся назвать то, что было с Труманом, «небольшой встряской», — Ева словно сорвала клапан и говорила абсолютно всё, что накипело в ней за эти дни. Она чувствовала, как мозг пульсирует внутри её головы от каждого нового крика, но, черт подери, ей стоило выговориться. — Скажи, Джеймс, а убийство Модесты тоже было для тебя «небольшой встряской»?

— Оу, как мило, что Труман ещё вспоминал о моих былых заслугах, — усмехнулся Мориарти.

— Вот, — она бросила ему под ноги альбом. — Художества Модесты Труман. Угадай, чей портрет там мелькает чаще всего? Ты же понимал, что нравился той девчонке? Ты понимал, ещё как. И даже это не повлияло на твоё желание убить её?

— Похоже, у тебя сотрясение, Ева, — Джеймс присел рядом с ней и взглянул на её раны.

— Не трогай меня, — Ева отдёрнула его руку и попыталась отодвинуться, но боль в голове не позволила ей это сделать.

— Ты сама хотела, чтобы я помог тебе.

— Я…

— Что, Ева? Только не говори, что лучше сдохнешь здесь, чем примешь мою помощь?! Это, как минимум, глупо, — Джеймс протянул ей руку, и Ева, оценив свои возможности в передвижении, приняла его жест.

Он поднял её на ноги и помог взобраться по лестнице. Ева лишь крепко вцепилась в руку Джеймса и думала о том, что от вспышек боли она едва ли не слепнет. На втором этаже было куда светлее: там горели люстры, и их свет больно ранил сетчатку. Они прошли коридор куда быстрее, чем стоило, ведь уже в комнате Ева ощутила, как от резких движений её голова взрывается адской болью. Джеймс положил её на ковать, и, когда он уже стоял у порога, Ева окрикнула его.

— Я убила его, Мориарти. Я убила опять. Почему ты заставляешь меня это делать?

— Потому что это — твоя работа, — спокойно ответил Джеймс.

— Убивать твоих врагов?

— Помогать мне. Ты себя сильно недооцениваешь, считая обычной приманкой или пушечным мясом, Ева. Ты мне полезна.

— Да, — усмехнулась Ева. — Как приманка или пушечное мясо.

— Как та, кто будет исполнять мои приказы беспрекословно и точно, — возразил Джеймс. — Всё-таки есть что-то полезное в МI-6, они научили тебя подчиняться. А теперь замолчи и попытайся уснуть. Мне ещё предстоит придумать, что делать дальше.

Ева нашла в себе ещё много слов, которые бы хотела сказать Мориарти в тот момент, но боль ослабила её, а потому она почти мгновенно отключилась и забылась в глубоком крепком сне.

***

Дни после смерти Трумана были для Евы чем-то сродни периоду реабилитации. Она пила тонны болеутоляющих, училась ходить максимально плавно и без резких движений, а также отказалась от ранних подъемов. Теперь она спала до неприличия долго, но всё же пыталась вставать до 8 часов утра, чтобы успеть приготовить утренний кофе и обсудить с вечно занятым Джеймсом их планы. Её обида прошла с моментом осознания простой истины: Мориарти был прав. Это всё — её работа, на которую она без раздумий подписалась. Истерить и теряться в сомнениях глупо, когда ничего уже невозможно вернуть обратно. Но это была лишь часть проблемы. С другой стороны, был сам Мориарти и его призрачный враг, что посылает Еве записки. Он был «Тем, кто говорит стихами» — человеком, о котором рассказывал Труман. Одному лишь Богу (и, вероятно, Мориарти) известна его личность.

В тот день, когда Еве окончательно полегчало, она решилась отыскать в своих вещах те самые короткие записки, что она находила вот уже второй раз. Когда Мориарти спустился за кофе, она поставила их перед ним.

— Нужно кое-что обсудить.

— Что это? — спросил Джеймс, глядя на клочки полупрозрачной бумаги. — Откуда это у тебя?

— Первую мне подбросили в Париже, когда я говорила с Луизой, а вторую я нашла на художественной выставке в Монте-Карло. Я не показывала это тебе, потому что полагала, что это какая-то случайность или ничего не значащий бред. Но мне кажется, что это похоже на какой-то шифр. Я поняла это, когда Труман сказал мне о твоём «секрете» — о человеке, который прямо сейчас ищет тебя. Он назвал его «Тем, кто говорит стихами».

На последней фразе Джеймс, что до этого был всецело поглощён изучением странных посланий, резко перевел свой взгляд на Еву.

— Повтори.

— Что?

— Повтори, как он назвал его.

— «Тот, кто говорит стихами», — растерянно повторила Ева. — Кто он, Джеймс?

Мориарти ещё какое-то время рассматривал клочки бумаги, перебирая их в руках, после чего, наконец, ответил:

— Необходимое зло. Большего тебе знать не надо. Мне нужно позвонить, а ты пока собирай вещи. Мы летим в Рим вечерним рейсом.

========== Глава 4. Рим ==========

Блики света мелькали на бесконечно большом панорамном окне. Ева стояла у стекла и смотрела из окна на утреннюю Женеву. Ей казалось, что она уже помнит каждый миллиметр того вида, что открывался с этой стороны зала. Их вылет задержался на целых двенадцать часов из-за сильного снегопада, и Ева предпочитала скоротать это время за чем-то более спокойным и статичным, чем общение с раздражённым Мориарти. Волшебное зрелище за окном напоминало ей о славных временах на севере Англии, в доме её дяди, где она проводила зиму. Мокрый снег стелился густым белым маревом, и, почти точно, на следующий день он должен был растаять. Еве нравились те дни вдали от суровой школы и домашних забот — колорит английской глубинки с её небольшими каменными городишками и мощёными улочками, дух зимы и приближающегося Рождества. Всё это растворилось во времени — дядя улетел в Австралию, городишка обветшал, а Ева выросла, и волшебство внешнего мира больше не прельщало её. Хотя ей всё ещё нравилось смотреть на то, как снег окутывает белой мглой округу и тянет мысли в далёкое прошлое. В отражении окна Ева время от времени созерцала бегущих на посадку пассажиров и безрадостных работников аэропорта. Никто из них не останавливался и не мог заметить её силуэт на фоне бушующего снегопада.

— Долго ещё? — спросила Ева, увидев в отражении приближающегося Мориарти.

— Самолёт готов.

— А что с погодой?

— Диспетчер дал разрешение на вылет.

— Не без твоего содействия, конечно, — усмехнулась Ева.

Погода не улучшилась ни на йоту, и половина частных рейсов всё ещё была отменена или переведена в режим ожидания. Никого не беспокоили чужие тяготы, и Ева это понимала так же хорошо, как и Джеймс. То, что Мориарти решил рискнуть и надавил на руководство аэропорта, чтобы вылететь в срок, было неоспоримым фактом. Еву это нисколько не удивляло. Единственное, что её волновало всё то время, это то, каким ветром их с Мориарти занесло в Женеву. Она спрашивала Джеймса об этом, кажется, бессчётное количество раз, и ответ всегда был одним и тем же. Это казалось похожим на изощрённую пытку: оставить человека в неведении и заставить его ждать двенадцать часов без единого объяснения происходящего.

— У нас нет больше времени.

— Так почему мы делали такой крюк и летели через Женеву? — она спросила это без единой надежды на то, что Джеймс ответит хоть немного конкретнее. Нет, Мориарти превосходно умел гнуть свою линию, и Ева это знала. Куда более важным был исход, который тянет за собой этот вопрос.

— Я уже говорил — стоит быть осторожней. Особенно с учётом последних новостей.

— Ты же знаешь, кто за нами следит? — вопрос был риторическим. — Знаешь, конечно! Иначе бы не устраивал всё это.

— А ты в который раз задаешь глупые вопросы.

— Можешь считать это моим последним глупым вопросом. Просто скажи, Джеймс, кто тот человек?

— Почему ты думаешь, что это один человек.