— Какая помощь? — спросила всё ещё взбудораженная Ева.

— Возьми со стола пистолет.

— Что?.. — она обернулась к столу, на который ей указал Труман, и увидела там Магнум с полной обоймой. — Нет. Нет, Ларс, даже не…

— Я сказал: «Возьми пистолет!», — взревел Труман, и она подчинилась ему. — Если ты не убьёшь меня, то я сделаю это сам. И остатки моих денег разгребут по своим норам подонки из совета директоров. Таково завещание. Дурацкий пункт о самоубийствах, что аннулирует всё. Просто направь ствол на меня и выстрели. Весь квартал пуст. Я ручаюсь за то, что никто не вызовет полицию.

— Я не могу это сделать, Ларс, — Ева смотрела на пистолет, и к ней постепенно приходило осознание слов Джеймса. Труману нужен был убийца, но Ева не была готова им стать.

— Можешь, — настаивал Труман.

— Вы хоть понимаете, о чём просите? — кричала она. — Думаете, это так просто: нажать на курок и лишить кого-то жизни?

— Не смотри на это с такой стороны, — ответы Трумана — спокойные и тихие — сильно резонировали с той бурей эмоций, что бушевала внутри Евы. — Ты не убиваешь, лишь избавляешь меня от проблем и страданий. Мне плохо, Ева, и у меня совершенно не осталось времени.

— Наймите кого-нибудь. Я не смогу это сделать.

Она уже хотела отложить пистолет, но её остановил тихий, уставший голос Трумана. В нём была слышна боль — столь же искренняя, как и желание Ларса умереть.

— Ева, взгляни на тот альбом, — и она взглянула. –Ты видишь, насколько, оказывается, просто убивать людей. Для некоторых достаточно лишь повода и задетых амбиций, и они готовы лишить кого-то жизни. Здесь же всё по-другому. Ты не убиваешь, ты освобождаешь меня от проблем. Я хочу помочь тем детям, что мечтают о Париже или Венеции, но видят лишь стены медицинских палат, но теперь у меня почти не осталось шансов это сделать. Завтра заседание совета директоров: меня признают недееспособным и лишат всего. Подумай, чем смерть хуже того, что меня ждёт.

— Боже, хватит! — закричала Ева, ощущая, как грудь сдавливает от боли. — Хватит говорить!

— Прошу, Ева.

— Почему я? — спросила она, всё ещё держа в руках пистолет.

— Считай это глупым стечением обстоятельств.

— Я вас убить должна! — отчаянно бросила Ева, пытаясь достучаться до Трумана. — Какое, нахрен, стечение обстоятельств?!

Внезапно Ева ощутила мощный удар в скулу, отчего на миг потеряла равновесие и повалилась на кипу разобранной мебели. Лицо жгло от удара, а голова гудела от столкновения с деревянной столешницей. Ева весьма быстро поднялась на ноги и поражённо смотрела на Ларса. С её лба стекала тонкая струйка крови, и Брэдфорд ощущала, как горячая капля дюйм за дюймом движется вниз по её лицу. Пистолет так и остался в её руках, и она, как можно крепче, его сжала.

— Какого чёрта? — Ева прижала ладонь ко лбу, пытаясь остановить кровь.

— Стреляй, Ева! — кричал Труман, приближаясь к ней.

— А то, что? Прикончите меня?

— Вполне возможно, — он сказал это без единой нотки сарказма или неуверенности. Труман на все сто процентов был готов её убить.

— Идите к дьяволу, Ларс.

— Только с твоей помощью.

И вновь голова Евы встретилась с чужим кулаком, но на этот раз удар был куда слабее, ведь она успела сгруппироваться и, в конечном счёте, умудрилась устоять на ногах. Следующий удар и вовсе прошёл мимо неё так же, как и несколько других. Ева не отвечала, но и не позволяла себя ударить. Она крепко сжимала в руках пистолет и готовилась к тому, что такие догонялки придётся прекратить или мощным джебом в челюсть или пулей. Труман бил весьма сильно и ловко, он не давал Еве даже доли секунды на то, чтобы продумать реакцию. Когда её спина встретилась со стеной, а сама Брэдфорд была зажата Ларсом, Труман смотрел ей в лицо с искренней злостью и говорил так яростно, словно спорил с самим богом:

— Стреляй или ты отсюда не выйдешь. Даже если сбежишь — выход всего один, и тебе его не открыть, — на этих словах Труман крепко сжал плечи Евы и со всей возможной силы швырнул её на гору коробок.

Брэдфорд смотрела на безумца, что возвышался над ней, и даже не пыталась внять его словам. Она поняла: Ларс сошёл с ума и готов себя убить во что бы то ни стало. Холодный пот стекал по лицу, минуя кровавые царапины и пульсирующие гематомы. Ева начала внутренний отсчёт — не для пафоса, а для себя, чтобы быть готовой, чтобы выстрелить максимально точно. Она больше не слушала то, что там кричал Труман. Сквозь пелену из пота и проступающих слёз она взглянула на него и, выставив перед собой пистолет, нажала на курок. Ева закрыла глаза и отбросила пистолет в тот момент, когда тело Трумана повалилось на пол. Она попала в голову.

У Евы не было времени, чтобы приходить в себя, а потому она стерла с лица кровавые подтёки, попыталась унять бушующие нервы и, не глядя на лежащее на полу тело, направилась к выходу. По пути она забрала альбом в кожаном переплёте и с чувством абсолютного морального опустошения покинула дом Трумана. Только сидя в машине, она ощутила, как дрожат руки, а сердце отбивает барабанный ритм, разгоняя по телу кровь. На её костяшках остались следы драки, а лицо превратилось в кроваво-красное полотно, на котором художник-садист творил свое искусство. Кровь со временем подсохла, отчего лицо на ощупь стало казаться наждачной бумагой. От Евы пахло металлом и потом. Она ехала и чувствовала, как этот мерзкий смрад въедается в неё, проникает под кожу и оседает там навсегда. Правая рука дрожала в треморе, а глаза то и дело метались к лежащему на сиденье пистолету.

Когда машина остановилась на скалистом перевале у самого моря, Ева резко выскочила, прихватив с собой пистолет. Она стояла на краю обрыва и смотрела вдаль, на горизонт. На часах была полночь. Огни Монако дребезжали на морской глади, а запоздалые корабли своим тихим гулом разрезали мёртвую тишину пригорода. Ветер обдувал сухое наждачное лицо, умытое кровью, и Ева думала о том, что её принципам пришёл конец. Она замахнулась, как можно сильнее, и бросила пистолет в глубокие морские воды.

До дома оставалось всего ничего, и Брэдфорд искренне надеялась, что сейчас там нет никого. Ей необходимо несколько часов уединения. Всё равно, что она сможет за это время здорово сойти с ума, плевать, что ей однозначно нужна первая медицинская помощь.

Ева припарковала машину у дома и побрела на негнущихся ногах ко входу. Первое, что она заметила — это горящий свет в одном из окон. Это был её кабинет, тот самый, с видом на море. Она машинально проверила дверную ручку и та легко поддалась, открывая дверь. Уже за порогом Ева поняла, кто именно решил проведать её в такое позднее время: тёмное пальто на вешалке у входа и запах лёгкого безумия, что витал в воздухе вместе с мужскими духами. Возможно, это всего лишь галлюцинации после неслабого сотрясения, а, может, и нет — для Евы сейчас вымысел и реальность сплелись воедино, словно нити одного большого полотна. Она бы ни за что не сказала, сон это или реальность, разве что боль, она была реальной, и только она давала понять, что Ева пока ещё жива. В горле пересохло, а привкус крови вызывал рвотные позывы. От этого Еве становилось ещё более противно.

Вспышка боли заставила Брэдфорд опереться о стену и тихо сползти вниз по ней, сев на холодный пол.

— Джеймс, — тихо позвала она в надежде, что её будет слышно. — Джеймс! — уже громче, но этого явно было недостаточно.

Ева тихо опустила голову на колени и обхватила её ладонями. Она пыталась собрать остаток сил, чтобы окрикнуть Мориарти, когда услышала приближающиеся шаги по винтовой лестнице. Она подняла голову куда проще, чем полагала, и опёрлась о стену в ожидании Мориарти.

— Что с тобой? — вопрос прозвучал практически безразлично, и был задан, скорее всего, для проформы, нежели из интереса и большого беспокойства.

— Встретилась с чужим безумием, — Ева обернулась к Мориарти и взглянула на него с безумной улыбкой на лице. — Ты этого хотел, отправляя меня к нему? Ты хотел, чтобы я убила его?