— Скажи-ка мне Ева, а почему ты осталась с ним? Почему ты сейчас не где-то на Сейшелах живешь новой жизнью и вкушаешь прелести свободы, а здесь копошишься в этом чертовски противном дерьме?

— Я же говорила вам, что не хотела подстраивать смерть. Жить изгоем у черта на куличках? Уж увольте, лучше подохнуть в подвалах МI-6, чем доживать остаток дней, как кусок дерьма. Был вариант укатить со страны, но я слишком люблю Британию, а потому осталась там и продолжила работать на человека, который меня фактически угробил.

— Трудоголизм — убийственная вещь, — протянул Труман, отпивая из своего бокала.

— Это не трудоголизм. Мне просто незачем больше жить, кроме этой чёртовой работы. Поверьте, я сама не в восторге от этого.

— Ты называешь работой убийство людей в угоду желаниям такого психа, как Мориарти?

— Я не всегда убиваю людей. Но вам ведь это не так важно. А теперь позвольте мне спросить вас кое-что, Ларс, — Ева сделала небольшую паузу. — Почему вы хотите убить себя?

В глазах Трумана было полнейшее безразличие. Он не показал ни единой лишней эмоции, лишь легко усмехнулся и отпил из своего бокала, не отрывая взгляда от Евы. Ощущение напряженности давило на Брэдфорд, она ощущала, что Труману не по душе её любознательность и прямолинейность, хоть он и не подавал виду.

— Потому же, почему и ты желала себе смерти когда-то, — ответил спокойным, размеренным тоном Ларс. — Мне просто не за чем больше жить: моя дочь давно мертва, а другой семьи у меня нет, работа утомила, а люди просто достали. Всё откровенно и искренне заебало. Какая-то инфернальная пустота, которую нечем заполнить. Ах, и ещё я тут деньги свои теряю: мои швейцарские счета взламывают, как самые дешёвые дверные замки, и опустошают. И угадай, чьих это рук дело? Твой босс сейчас, кажется, решил наведаться в Швейцарию? Интересно, зачем ему ты. В качестве приманки? Нет, ты, скорее, отвлекающий маневр. Ну конечно! А Джеймс Мориарти всё не меняется.

Ева с отвращением и злобой осознавала, что Труман прав, и ей чертовски хотелось заехать Мориарти как можно сильнее по лицу. Ему не нужны были счета Трумана, Джеймсу Мориарти необходимо было переключить внимание Ларса, и он подкинул ему Еву, как пушечное мясо. Тут же вспомнились слова Морана в аэропорту о том, что она тут, в сущности, лишь красивый придаток или приманка для таких психов, как Ларс. Пушечное мясо высокой пробы.

«Как мило, он в который раз использовал меня», — мысленно упрекнула себя Ева.

— И что дальше? — этот вопрос крутился в её голове последние несколько минут пламенной тирады Трумана.

— Сперва десерт, а потом я кое-что тебе покажу.

Всё то время, что они с Труманом оставались за столом, Ева мельком осматривала комнату и прикидывала возможные пути отступления. Этот дом был типичной эклектической постройкой с в меру вычурным фасадом и богатым убранством. Учитывая специфику расположения, выход в нём всего один. Весь первый этаж Ева успела осмотреть за время их с Ларсом небольшого променада. Там не было ни дверей, ни даже ширм — все выходы были арочного типа, что упрощало побег из этого очага безумия. Ева не была уверена, что входило в планы Ларса, но она хотела быть готовой к худшему, а потому продолжала размышлять о том, насколько реальным и безопасным будет побег.

Когда тишину столовой нарушил звук отодвигающегося стула, Ева оторвала взгляд от тарелки с десертом и взглянула на Трумана. Тот уже стоял на своих двух и учтиво ждал Еву.

— Я обещал показать тебе кое-что.

— Да, конечно, — вздохнула Ева, вставая из-за стола.

— Иди за мной.

Они прошли несколько поворотов узкого прохода, пока не вышли к лестнице. Поднявшись на второй этаж, Ларс повёл Еву через длинный коридор. На серых стенах отбивались две дребезжащие тени — они то мелькали, то пропадали во тьме колонн. Под ногами скрипел паркет, и Ева ощущала себя героиней старой сказки, которая вот-вот поплатиться за свое любопытство забредать в не те места в совершенно неподходящее время. Когда они с Ларсом дошли до предпоследней двери, он резко остановился и принялся искать что-то в карманах брюк. Когда до Евы донёсся тихий звон, в свете мелькнула связка ключей. Щелкнул замок, заскрипела дверь, и пред Евой предстала окутанная мраком комната. Вскоре её озарил слабый свет одинокой лампы, что свисала с потолка. Комната была похожа на небольшую коробку песочного цвета. Её пространство было заставлено коробками, книгами и разобранной мебелью. Некоторые предметы оказались накрыты белыми ширмами, и, судя по очертаниям, это были картины.

— Здесь всё, что осталось от моего канадского поместья, — сказал Ларс, обводя взглядом комнату.

Вскоре Ева заметила, что на некоторых коробках есть надписи, и большинство из них гласило: «Модеста». Это были вещи его покойной дочери. Из коробок проглядывали пустые холсты, деревянные палитры и стопки бумаг с набросками. Это всё напоминало Еве один крохотный уголок скорби, от которого ей было немного не по себе.

— Но это ещё не всё, — говорил Труман, перебирая вещи в одной из коробок. — Есть ещё кое-что, чего я так и не смог понять, — в какой-то момент Ларс выудил из кипы вещей большой альбом в кожаном переплёте и облегченно выдохнул. — Вот он, — сказал он, оборачиваясь к Брэдфорд. — Понимаешь ли, Ева, я не привык мешать работу с семьей. И потому я пытался закрывать свою личную жизнь и ограждал дочь от всех эти светских кулуаров. О канадской усадьбе знали немногие: только я, мой юрист и гувернантки, которых я нанимал для ухода за Модестой. После смерти дочери я не заглядывал в канадский дом. Мой секретарь занимался его продажей, а рабочие должны были вычистить там всё и привести его в порядок. Я попросил их переслать все вещи сюда перед тем, как там должны были сделать ремонт. Этот альбом я нашёл, когда разбирал старые рисунки Модесты. Взгляни на него.

Ева взяла в руки увесистый альбом и стала просматривать его. Там были, по большей части, зарисовки, сделанные углём или карандашом. Иногда на страницах мелькали пейзажи и рисунки дома с разных ракурсов. Но, примерно, на середине перед Евой предстал портрет — практический идеальный, если говорить о точности и детализации. И она точно знала человека, который смотрел на неё с рисунка своими угольно-чёрными глазами. Чем дальше Ева пролистывала альбом, тем чаще она замечала изображение одного и того же мужчины: в анфас и в профиль, издалека и вблизи, цветное и черно-белое.

— Это… — ей не хватило духу договорить.

— Это он, Ева. Джеймс Мориарти.

— Он убил её?

— Думаю, да. Спроси у него при удобном случае.

— Вы так просто об этом говорите, — негодовала Ева. — Словно вам все равно. Вы просто… Решили прикончить себя и оставить в живых человека, что убил вашу дочь?

— Месть Джеймсу Мориарти — больше не моя проблема. Теперь об этом есть кому позаботиться.

— О чём вы?

— Не я один желаю ему смерти. Ева, у нас осталось не так много времени, но я всё же должен тебе кое-что сказать. У Мориарти, безусловно, много секретов, но есть один, от которого он никогда не сможет избавиться. Его скелет в шкафу очень и очень опасен. А особенно сейчас. Я советую тебе убираться от Мориарти как можно подальше прямо сейчас. А лучше прикончи его и живи спокойной жизнью.

— Что это за секрет, Ларс?

— Тот, кто говорит стихами.

— Он… тот человек охотится за Мориарти?

— Он его ищет. И, не дай бог, тебе оказаться возле Мориарти, когда он его найдёт.

— Скажите имя этого человека! — Ева была в ярости. Она хотела знать больше, но Труман едва ли собирался ей что-то рассказывать. Он говорил общими фразами и не объяснял ни черта.

— Не могу, — Труман отрицательно замотал головой.

— Но почему? Вам нечего терять.

— Слишком большой риск. Я хочу смерти Мориарти, но этого едва ли хочешь ты.

— Я не… — Ева хотела возразить, но Труман не стал её слушать. Его словно не интересовал этот разговор. Мысленно он был далёк от Евы и её проблем.

— Ева, забудь сейчас о том человеке. Мне нужна твоя помощь.