— А сейчас я хотел бы передать слово человеку, который сделал проект «Баал» реальностью. Прошу поприветствовать — Зейд Хасан.

Он вышел на сцену из тьмы зала под гром оваций, и глядя на застывшую в свете софитов фигуру Джеймс почему-то вспомнил военную хронику сороковых — примерно так Рейхстаг, полон дежурных прихвостней Рейха, приветствовал своего фюрера. Сейчас на месте генералов СС и рейхсминистров сидели обычные марионетки — пустые личности, ценные лишь за те крупицы власти, что находились в их распоряжении. Асад чувствовал их слабость, он знал — его слово здесь имеет критическую важность, а потому не спешил начинать свою речь, дожидаясь, когда последние отголоски аплодисментов стихнут. И лишь когда в большом зале воцарилась гробовая тишина, Зейд заговорил:

— Моя покойная жена как-то сказала мне: наш мир — это сад, прекрасный сад, который создал бог. Но как и всякий сад, он требует прополки. К сожалению, опыт былых лет показывает, что столь ответственное задание не может быть идеей одного человека, иначе в нём пропадает объективность, гуманизм. Для того, чтобы не повторить ошибки прошлого, был создан проект «Баал» — общая инициатива двадцати восьми стран для сохранения мира в Европе. Я безумно рад стоять здесь на этой сцене, глядя на лучших людей этого континента, которые разделяют наши взгляды на миропорядок. Пускай, пока мы у отправной точки, впереди нас ждёт долгий путь, конечная цель которого — безопасность каждого человека, в независимости от расы, религии и положения, — Асад сделал театральную паузу, обратившись к своему помощнику за бокалом шампанского. — И раз уж это — ужин, — не буду утомлять вас длинными формальными речами. Предлагаю поднять ваши бокалы за мир, господа.

Как только Асад закончил свою пламенную речь, в зале вмиг загорелся свет. Джеймс смотрел на гостей, что, как один, скандировали эту лживую мантру, брошенную Зейдом, и замечал до боли знакомые лица: в дальнем углу сидел один из давних противников Асада — министр иностранных дел Германии, который ещё каких-то полгода назад расписывался под идеей демилитаризации; ближе к сцене нашёлся Дауэл, что занял своё место подле премьер-министра Швейцарии — прямо возле столика Асада; ну, а в центре зала, рядом с британской делегацией сидел, пожалуй, самый безучастный член этого сборища — Майкрофт Холмс. Мориарти ухмыльнулся глядя на то, как старый добрый Снеговик отчаянно пытается сдерживать собственное презрение к происходящему, нервно взирая на сцену. Для таких как он это место — компромисс с собственной совестью, баг в заржавелом моральном коде.

«И это ведь только начало», — подумал Мориарти, продолжая настраивать аппаратуру для трансляции.

На миг он настолько увлёкся своей работой, что едва не пропустил мимо своего внимания тихий возглас Евы:

— Джеймс, — прошептала она.

Мориарти взглянул на неё с легким раздражением — он ненавидел, когда его отрывают от работы, а особенно — от такой тонкой, как взлом системы безопасности. Но Ева выглядела встревожено, даже слишком, учитывая её спокойный нрав. Она взглянула куда-то вдаль, сквозь затемнённое стекло, тихо шепнув:

— Асад, он уходит куда-то, — пояснила Ева. — И Дауэл, похоже, пошёл с ним.

Мгновение понадобилось Джиму, чтобы проследить за её взглядом и увидеть, как Зейд вместе с Марком едва ли не одновременно поднялись со своих мест и направились прочь из помещения в сопровождении пары рослых охранников. Оторвавшись от созерцания зала Джеймс невольно взглянул на часы. Без пятнадцати десять. Настало время второй фазы.

— Пора включать кино, — заключил Мориарти, возвращаясь к компьютеру.

Небольшая манипуляция с кодами — и свет в большом зале по одному щелчку погас, оставляя включенным один единственный софит, направленный в сторону сцены. Среди гостей началось тихое перешёптывание, а охрана, стоявшая у каждого из выходов, встала в боевую готовность. Официанты, что оказались в зале в этот момент, замерли в ожидании, когда неполадки с аппаратурой закончатся и они смогут продолжить своё нехитрое дело, но шли мгновения и ничего не менялось — лишь одинокий прожектор время от времени дребезжал, издавая тихий скрип.

В один миг большой экран замигал помехами. На фоне было слышно чьи-то сдавленные крики, после чего появилось изображение — мутное, словно пропущенное через один из новомодных фильтров VHS… вот только это был не фильтр, а единственное доступное в те годы качество съемки. Джеймс долгое время работал с видео, чтобы оно стало, как минимум, смотрибельным, и, по итогу, обрело вполне понятный посыл. Мориарти знал, что будет дальше в этом ролике — он слишком часто пересматривал его, пытаясь выровнять качество изображения и подтянуть экспозицию, чтобы неразборчивые силуэты превратились во вполне себе реальных людей, один из которых сейчас сверкал белозубой улыбкой на весь большой экран. Он вместе со своими дружками нервно переговаривался с оператором, обсуждая маршрут какого-то автобуса, сидя в засаде у одной из пыльных афганских дорог.

— Зачем снимаешь? — спросил мужчина в кадре на ломаном английском.

— Мулла просил видео-подтверждение, — ответил оператор. — Без видео не поверят, ты же знаешь, Зейд.

— Знаю, — ответил Асад.

На видео его было не узнать — вместо короткой армейской стрижки под линейку была густая каштановая шевелюра, собранная в небрежный хвост, изящный костюм от Бриони сменился армейской формой, не по размеру большой для тогда ещё худого и жилистого Асада, ну, а в руках вместо рабочего сотового и кипы деловых бумаг оказался зажат АК-47. Казалось, что солдат на экране не имеет ничего общего с тем самым властным и жадным до лёгкой наживы убийцей, который несколько минут назад с напускной важностью говорил здесь о мире. Но всё же было в этом человеке нечто низменное, а именно, — взгляд, горящий праведной ненавистью до всего, что противоречит его принципам и устоям.

По залу прошлись сдавленные возгласы, когда на экране мелькнул свет приближающегося автобуса. Это был бронированный рейс из Кандагара в Кабул, которым ехали члены миротворческой миссии ООН, и всего через несколько минут его путь закончится хлопком пробитой шины и громким скрипом тормозов. В миг, когда начался штурм, Мориарти невольно взглянул в ту сторону, где сидел Холмс, — во тьме зала он мог видеть лишь тени, но что-то ему подсказывало, что сейчас на лице Снеговика отразилось истинное возмущение.

— Пошли, пошли! — кричал Асад своим людям на видео, когда автобус, заехавший на растяжку из шипов, затормозил на пробитых шинах.

Зрелище на экране мало интересовало Джеймса, зато Ева, словно завороженная смотрела, как люди Асада один за другим выводят из транспорта членов дипломатического корпуса, выстраивая их в ряд спиной к камере. Женщина в кадре — представительница французского МИДа, — начала рыдать, умоляя террористов забирать всё, что им нужно, и отпустить их. Один из военных заехал прикладом ей прямо в лицо, разбивая нос. На экране было видно, как кровь стекает с её лица на землю, и от этого зрелища кто-то в зале громко вскрикнул от ужаса. Джеймс не был уверен на счёт личности этого человека, но исходя из его теоретического расположения — это был коллега этой барышни, нынешний министр иностранных дел Франции.

В то время, как под громкое «Аllahu Аkbar» на видео началась стрельба на поражение, а местная охрана стала резво заколачивать двери в большой зал, не давая никому выйти за его пределы, Джеймс развернулся к Еве, желая обсудить дальнейшие шаги в их плане, но она уже не смотрела видео. Брэдфорд судорожно проверяла наличие патронов в своём пистолете, медленно направляясь к двери.