— Ни за чем, забудь, — сказала она.

Айрин ещё раз окинула Еву беглым взглядом, после чего пошла прочь к своей недожаренной утке. Брэдфорд какое-то время смотрела ей в спину, прежде чем решилась тихо позвать:

— Айрин?

Женщина обернулась.

— Да.

— Спасибо, что прикрыла.

Они обменялись натянутыми улыбками и с тягостными мыслями вернулись к работе. Ева ещё какое-то время наблюдала украдкой за Айрин, что носилась по кухне, успевая готовить три блюда одновременно. Думая о далёком прошлом — том, в котором они с этой женщиной впервые увидели друг друга, столкнувшись на очередном брифинге Цирка, — Брэдфорд со странной смесью досады и злости осознавала собственное бессилие перед сложившимися обстоятельствами.

«Не будь ты агентом МI-6, я бы даже могла оставить тебя в живых…» — с этой мыслью Ева невольно потянулась к карману форменных штанов, где был припрятан механический титановый клинок.

***

В приоткрытое окно серого Ягуара задувал холодный ветер. Машина рассекала просторы французской провинции на запредельной для этой местности скорости, минуя десятки крохотных городков и посёлков, отличающихся разве что витиеватостью названия и степенью разбитости здешних дорог. Ехать в объезд было вынужденным решением, поскольку трассы в преддверии званого ужина десятилетия превратились в натуральное минное поле с десятком блокпостов и километровыми пробками на въезде в любой мало-мальски крупный город. Мориарти ненавидел эту дорогу — бесконечную вереницу одинаковых пейзажей, разбитую кладку старых улиц, абсолютное отсутствие внятных указателей и полное безразличие к происходящему сидящего на заднем сидении Дауэла, который с каждым новым километром пройденного пути всё больше углублялся в собственное молчаливое безумие.

Они не были теми, кто мог часами на пролёт занимать себя пустым трёпом ни о чём и обо всём сразу, как это было принято в других, нормальных семьях. Учтивое молчание было проще, безопаснее в контексте сложившихся между ними отношений, пусть оно и не всегда приходилось по вкусу чересчур разговорчивому Дауэлу. Вот только теперь за повисшей тишиной скрывалось нечто большее, чем давняя обида, — Марк волновался, иначе бы не уставился на безликий серый пейзаж, нервно постукивая пальцами по кожаной обшивке кресла. Иначе он бы говорил — пусть даже в этом не было совершенно никакой надобности.

Джеймс долго смотрел вперёд, выстраивая наиболее быстрый маршрут к Версалю, пока в небе над ними сгущались тучи, а южный ветер крепчал, поднимая клубы дорожной пыли. В воздухе повеяло озоном. Приближалась буря и Мориарти совершенно не хотелось её застать на одной из разбитых грунтовых дорог очередного провинциального городка, а потому на следующем повороте он взял влево и свернул на подъезд к центральной магистрали. Дауэл впервые за их многочасовую поездку оторвался от рассматривания бесконечных пшеничных полей и взглянул на Джеймса, уставившись в зеркало заднего вида. В его взгляде отразился немой вопрос «Зачем?», который Марк, впрочем, так и не озвучил.

Спустя несколько долгих минут на дороге появился первый указатель. До Версаля оставалось сорок километров.

Час с небольшим понадобился Джеймсу, чтобы миновать с юга Сенарский лес и, не подъезжая к Орли, добраться до трассы А86, что была единственным прямым путём к Версалю. Сквозь затемнённые окна машины Мориарти видел силуэты самолётов, рассекающие небо на подлёте к местному аэропорту. Один из частных джетов пролетел в каких-то двух сотнях ярдов от них и на миг Мориарти показалось, что на его сверкающем белом корпусе мелькнула до боли знакомая эмблема древнегреческого божества войны.

Грозовые тучи нависли над пригородом Парижа, клубясь и сверкая первыми вспышками молний, ветер продолжал усиливаться, а первые капли холодного дождя уже сорвались, разбиваясь о лобовое стекло «Ягуара». Вдали было слышно раскаты грома. Джеймс прибавил скорость, сворачивая с автобана на узкую подъездную дорогу, что тянулась через небольшие кварталы старого Версаля и на своём конце подводила к высоким кованным вратам дворцового комплекса.

— Приехали, — сказал Джеймс, когда они затормозили на ряду с другими машинами перед пропускным постом.

Очередь тянулась неспешно, пропуская внутрь всего по одной машине за раз. Похоже, все высокопоставленные гости уже прибыли, а потому местная охрана расслабилась, — подумалось Мориарти. Когда последний автомобиль впереди — ослепительной белый «Мазерати» с правительственными номерами Италии — въехал внутрь, Джеймс рушил вперёд. Его роль в этом представлении была проста — молча вести машину по заданному направлению, словно один из миллиона безликих слуг европейской знати. Никто никогда не замечает таксистов — так однажды говорил его покойный клиент. Мужчина хоть и мог показаться отчаянным психом (таким, впрочем, и являлся), всё же был прав в своём суждении. Незамеченным Джеймса делали вовсе не плотно затонированные стекла, и даже не нелепый головной убор, который он сдёрнул при первой подвернувшейся возможности, а незначимость, безликость собственного положения.

Их документы проверили быстро и без лишних вопросов. Была ли в этом заслуга Мориарти, который последнюю ночь провёл за взломом местной автоинспекции, чтобы внести их новую машину в базу, или решающую роль сыграла наиграно учтивая улыбка Дауэла, что принял на себя бремя общения с охраной, — Джеймс не знал. В сухом остатке был результат — мужчина в армейской форме протянул Марку их документы, после чего пёстрый шлагбаум издал тихий писк и медленно взвился ввысь, пропуская их «Ягуар» на территорию дворца.

Легкая морось окропила землю в миг, когда их машина заехала на большую крытую парковку. Дауэл на какое-то время словно замер, вглядываясь в стройные ряды правительственных автомобилей, припаркованных рядом с ними. В руках он сжимал приглашение — плотный масляный конверт с выгравированными инициалами, что пришёл им по почте неделей ранее.

— Всё в норме? — спросил вдруг Джеймс с привычной небрежностью.

Марк словно отмер, отрывая взгляд от рассматривания парковки.

— Что? — растерянно переспросил он. — Да, всё прекрасно.

Его натянутая улыбка — привычный жест для замыливания глаз — могла сработать с местным охранником или очередным пижоном из числа европейской элиты, но только не с ним, не с Мориарти, который слишком много раз спотыкался об этот нелепый способ сгладить углы.

Они вышли из машины одновременно, словно по какому-то условному щелчку. На встречу Дауэлу уже семенил какой-то паренёк в форме местной обслуги, но прежде чем он успел приблизиться достаточно близко, Джеймс медленно подошёл к Марку и тихо шепнул, наклонившись к нему:

— Не знаю, что у тебя на уме, но даже не вздумай сегодня умереть.

Дауэл в ответ одарил его своей дежурной ухмылкой и едва слышно бросил:

— И тебе удачи, Джеймс.

С этими напутствиями они разошлись по разным сторонам дворцового комплекса — Марк побрёл в большой зал, где должен был вскоре начаться второй акт их замысловатой пьесы, ну, а Джеймс направился прочь от парковки — туда, где при входе в кухню его должна была ждать Ева. Дождь на улице усиливался, а долгий летний день медленно сменялся вечерним сумраком. Огни Версаля озаряли округу и в их свете он казался лишь призраком, безликим силуэтом, который брёл в одному ему известном направлении. Марк бы нашёл в этом всём безусловный шекспировский шарм — и Джеймс бы даже смог разделить эту мысль, однако потребность всякий раз оглядываться по сторонам и скрываться в тени бесконечных выступов и колонн, дабы не быть замеченным здешней охраной, разрушала всю лиричность момента.