Больше своего невыносимого семейства Филип не мог терпеть только одну вещь — чужие истерики. Он вдоволь наслушался их в юности, когда выслушивал нервные тирады отца по поводу собственной ущербности. С того самого времени истерики стали чем-то отвратительным, чем-то до такой степени мерзким, что Филип готов был отдать всё, лишь бы избежать их. Именно поэтому он вдруг вышел из машины и сказал, обращаясь к Ксавье:

— Пусти его. Пусть идёт себе.

Лоренсу не стоило повторять дважды. Он вырвался из крепкой хватки охранника и побежал в дом, едва не упав, поскользнувшись на лестнице. Филип смотрел ему вслед с тяжелыми мыслями. Им будет сложно ужиться вместе — ему и Лоренсу. Слишком уж сильно этот мальчишка похож на своих родителей и не похож на самого Филипа. Они были разными: он — жестокий и расчетливый и Лоренс — невинный, но дерзкий. Таким, как они, гораздо комфортнее по разные стороны земного шара, — именно так когда-то говорила его мать о нём и Джулсе. Но оставить Лоренса одного он не мог — слишком опасно для такого мальчишки быть поблизости монстра вроде Асада.

Филип прождал у машины чуть больше десяти минут. Ещё немного — и он уже готов был потянуться за своим сотовым, как вдруг со стороны ворот раздался громкий гул мотора. К парадной одна за другой подъезжали громадные бронированные машины, и Филип на миг замер, наблюдая, как двор заполняется ярким светом фар дальнего видения. Ксавье приказал садиться в машину — и это было последним, что он смог сказать, прежде, чем на них посыпался град из пуль. Из бронированных внедорожников один за другим выходили люди с автоматами наперевес — облачённые с ног до головы в черную армейскую амуницию, с натянутыми на головы балаклавами и тяжелыми автоматами наперевес они напоминали каких-то уж больно карикатурных террористов. Однако у Филипа совершенно не было времени рассматривать тех, кто палит в его машину. У Крайслера хоть и имелась кое-какая защита от пуль, но долго она не продержится. Да и к тому же, где-то там, в доме, сейчас Лоренс, которого нужно вытаскивать.

Филип присел на корточки, слезая с заднего сиденья машины. Он пригнул голову, уберегая себя от осколков стекла, что сыпались на него из разбитого окна, и молил все небесные силы, чтобы этот ужас прекратился. Ксавье и остальные его ребята отстреливались снаружи, но долго это не продлиться. Террористов куда больше, да и оружие у них получше, чем табельные пистолеты. С таким обмундированием они минут за пять здесь всё с землёй сравняют. Тем временем, над головой одна за другой проносились пули. Пара попала в обшивку переднего сиденья — прямо над головой Филипа. И в этот миг дверь машины распахнулась. Филип увидел присевшего напротив него Ксавье, что кричал ему сорвавшимся голосом:

— Выходите, босс, живо!

Но Клеман словно не слышал его. Слова, произносимые Ксавье, звучали будто за десятки миль от него, доносясь тихими отголосками фраз. Состояние исступления сделало Филипа беспомощным, а потому Ксавье пришлось схватить его за руку и вытащить из машины, что медленно стала наполняться дымом. Судя по всему, была пробита обшивка бампера. Пуля застряла где-то между механизмами и вызвала короткое замыкание. Машина была уже неисправной. Филип присел, упёршись в дверцу, и прикрывал нос лацканами пиджака, стараясь не дышать въедливым смрадом. Ксавье продолжал отстреливаться, прикрывая его, но Клеман словно ощущал, что вся эта суматоха вскоре закончится.

— Держитесь, босс! — рыкнул ему Ксавье, прежде, чем его лоб рассекла пуля, и он повалился на пол, окропляя Филипа своей тёплой кровью.

Только тогда Филип увидел, что земля вокруг них была усеяна трупами его людей — Долана, Макса, Марселя — всех тех, кто охранял его покой последние несколько лет. Они лежали замертво в луже из собственной крови, оставив его один на один со смертельной опасностью. Филип продолжал надеяться, что у его племянника хватило ума спрятаться, а лучше — сигануть прочь отсюда — так далеко, как только можно было представить.

Сидеть долго на одном месте он больше не мог. Пули начали долетать до него сквозь корпус машины, и Филип стал медленно двигаться в сторону. Еще немного — и он достиг переднего бампера. В этот миг, по странному стечению обстоятельств, огонь прекратился. Люди, что обстреливали его, вдруг начали что-то громко обсуждать на неизвестном ему языке, после чего всё вновь утихло. Филип сделал ещё один шаг в сторону и мимолётно обернулся. Он украдкой взглянул на тех, кто стрелял в него, и понял, что это вовсе не безымянные террористы. Форма, символика, говор — всё это имело один общий знаменатель, и имя ему — Эла Илат.

Первая пуля ранила его в плечо. Филип по собственной глупости сделал пару резких движений, возвращаясь в исходное положение, после чего раздался громкий хлопок — и тело в области ключицы пронзила острая боль. Пуля прошла навылет и, к большому счастью, не задела жизненно важных органов. Всего-то отняло руку — Филип ожидал худшего. Боль по-прежнему была невыносимой. Ему хотелось закричать, но он боялся, что его заметят и прикончат куда раньше положенного. Хотя те, кто стреляли, и без его знаков понимали, что вот он — лежит беспомощный, истекая от сквозной раны. Бери и стреляй. Но они чего-то ждали, и Филип всё никак не мог понять, чего.

Спустя какое-то время, может, минуту, а, может, и больше, Клеман услышал хлопок машинной двери. Затем последовали поспешные шаги. Боль не позволяла Филипу сконцентрироваться, но он смог всё же расслышать что-то знакомое. Если он не бредил — то человек, что вышел из машины, мог оказаться его старым знакомым. Вскоре шаги стали громче, и Филип понял — к нему кто-то приближается. Он прижался к машине и стал медленно отползать в противоположную сторону. Умом он понимал, что уже не выберется из этого ада, но тело продолжало сопротивляться. Филип всё отползал дальше, пока из-за капота Крайслера он не увидел знакомую фигуру. Зейд Асад навис над ним своей большой грузной тенью. В руке у него был заряженный Браунинг, а на лице играла зловещая улыбка.

— А я ведь предупреждал тебя, Филип, не стоит пытаться меня переиграть, — сказал он, делая шаг навстречу Клеману. — Все вы, глупые болваны, думаете, что умнее меня, что можете нагнуть меня своими дешёвыми фокусами, — он усмехнулся. — Но я — не ваши пижоны из Сити. Я родился и вырос на войне. Каждый ваш шаг мне заведомо известен. Все вы — жалкие перебежчики. Ты, Риттер — всё, что вы умеете, — это защищать свои собственные задницы.

Филип смотрел на Асада с ненавистью. Он всё отодвигался дальше, пока не отполз так далеко, что корпус машины больше не прикрывал его, и Клеман мог видеть во всей красе Виллу Ле Фой. Асад продолжал наступать, но Филип не готов был сходиться с ним в схватке — ни в физической, ни в словесной. Он был слишком слаб и почти смирился со своей участью. Напоследок Клеман ещё раз бросил взгляд на окна собственного кабинета и едва не обомлел, увидев в них фигуру Лоренса, что завороженно наблюдал за всем тем ужасом, что творился внизу. Ему хотелось крикнуть, хотелось завопить «Беги!» этому глупому мальчишке, но у него больше не осталось времени…

— Надеюсь, твой самолёт в Рио не будет тебя ждать, — сказал со звериным оскалом Асад, прежде, чем взвёл курок своего Браунинга. Последнее, что видел Филип, — глаза Зейда — бездушные и тёмные, как сама адская бездна.

Громкий выстрел сотряс тишину марсельского пригорода. Тело Филипа Клемана с глухим ударом повалилось на бетонный бордюр, а мёртвый взгляд устремился в пустоту. Из глубины Виллы Ле Фой за этим всем наблюдали любопытные серые глаза молодого мальчишки, который больше не хотел бежать. Он смотрел на трупы всех тех, кто должны были стать его защитниками, и ощущал мгновенное поднесение. Зло победило над иным злом. Убийца его семьи мёртв. Теперь он один — последний из Клеманов.