— Что? — спросила она без лишних церемоний. Сколько бы ей не хотелось оставаться в компании Мориарти, сейчас Ева нуждалась в одиночестве, а потому стоило поскорее покончить с этой беседой.

— Ты долго работала на моего брата, а потому должна знать: иногда он бывает излишне драматичным, особенно в вопросах собственной безопасности.

Говоря это, Мориарти медленно приблизился к Еве и бесцеремонно уселся на бортик её старой ванной. Взглянув на него украдкой, Ева успела заметить лёгкие изменения — и дело даже не в отсутствующем пиджаке или слегка растрёпанных волосах. Нет, дело во взгляде — он был легче, смиреннее, что ли. Глядя в эти бездонные осколки ночи, Ева почти поверила, что всё в порядке.

— Дело не в… — она вздохнула. — Проблема не в Марке, а в том, что он прав. Всё, что я делаю в последнее время, — это подвергаю окружающих опасности. Все те люди, которых убил Асад в погоне за мной… Байеры, Риттер, Себастьян — все они погибли из-за моих ошибок.

Её голос слегка подрагивал, а лёгкая хрипота выдавала её волнение. Ева впервые решилась озвучить то, о чём размышляла последние несколько месяцев. Эти мысли преследовали её, они формировались в её сознании всякий раз, когда она оставалась наедине, и не отпускали, пока мозг не находил выход, фокусируясь на очередной бессмысленной работе. Озвучить их вслух оказалось легко, а вот жить с осознанием собственных слов — немного сложнее.

Мориарти смотрел на неё с нечитаемым выражением. Впервые Ева не могла предположить, что на уме у этого человека и от этого ей почему-то становилось тревожно, а руки пробивал лёгкий тремор. Она думала — он сейчас уйдёт, ведь Джеймса Мориарти никогда не донимали чужие страдания. Он был не из тех, кто готов слушать долгие, душераздирающие исповеди. Нет, Джеймс Мориарти был человеком совсем другого толка. И всё же он остался.

— Так дело в этом? — спросил Мориарти, пристально глядя на стоящую напротив него Брэдфорд. — Я не знаю, что творится в твоей голове, Ева, хотя, полагаю, что-то невообразимо глупое, раз тебя задели слова моего брата. Но в одном я уверен — винить себя в том, чего ты не совершала, — глупо даже для тебя. Все те люди мертвы, этого не изменить. Мёртвых не воскресишь.

— Ну да… — вторила Ева, — не воскресишь.

Его слова звучали, как старая мантра её начальства в MI-6. «Что сделано, то сделано», — таков был их девиз. Это была их философия, которую Ева никогда не разделяла. Бездушная фраза, что рушила всю иллюзию человечности, давая им не просто лицензию на убийство, как это было в том старом боевике про Бонда. Это была индульгенция, которой они прощали себе всё, включая загубленные жизни каждой жертвы их ошибок.

— Хватит, — вдруг сказал Мориарти, хватая её за дрожащую ладонь и медленно разворачивая к себе. — Ты должна отпустить это всё. Мне нужна ты без всего этого багажа из вины и неизлеченных комплексов.

Ева в ответ лишь безрадостно усмехнулась.

— Нужна? — спросила она. — Но зачем? Джеймс, за последние несколько месяцев я создала больше проблем, чем любой из людей в твоём подчинении. Чем любой из людей в принципе. Мои инстинкты подводят меня. Я бесполезна в этой вашей войне с Асадом.

Стоять напротив Мориарти было сложнее, чем противостоять головорезами Асада. Он смотрел на Еву так, словно мог слышать её мысли, словно уже знал, что именно она собиралась сказать. Она была для него открытой книгой, ну, а он для неё — вечной головоломкой, которую она все никак не могла разгадать.

— Бесполезна… — хмыкнул Джеймс. — Если бы ты была бесполезна, я бы не искал тебя по всей Европе. Если бы ты была бесполезна, я бы не стал ехать к Асаду, чтобы узнать, жива ли ты вообще. Если ты была бы бесполезна, я бы не пытался вытащить тебя из той тюрьмы. И, в конце концов, если бы ты была бесполезна, Ева Брэдфорд, я бы ни за что не пришёл сюда посреди ночи. Поверь мне, Ева, ты куда более полезна, чем можешь представить.

Его слова не звучали, как признание — это было больше похоже на сухую констатацию фактов, которая, в сущности, значило то же самое. Джеймс Мориарти никогда не обременял себя излишними сантиментами. Он не скажет «я люблю тебя» или «ты нужна мне», нет. Но он будет доказывать это всеми возможными способами, пока ты не уверуешь в это, как в непреложную истину. И сейчас Ева начинала верить.

— Что это должно значить? — спросила она охрипшим голосом.

— Тебе решать.

Она не помнила, кто первый из них подался вперёд, но зато помнила то тепло, что разлилось в ней вместе с их поцелуем — долгим, тягучим, как горячая смола, и приятным как самое светлое воспоминание далёкого детства. Джеймс Мориарти не поддавался сантиментам, но он всё ещё не разучился чувствовать. И сейчас, в эти долгие мгновения, Ева могла ощутить все его погребённые под толстым слоем лжи и лицемерия чувства, что вырывались наружу с каждым новым движением.

В нём была злость — злость на каждого, кто не исполнял свои обещания и убегал от проблем. Он вкладывал её в каждый лёгкий укус, который оставлял красные следы на её теле. Но была и страсть — страсть к опасности, к бесконечным погоням и запутанным загадкам. Он впечатывал её длинными глубокими поцелуями, что заставляли её ноги подкашиваться, а сердце ускорять свой ритм. В этой арабеске нашлось место агонии — боли, причиняемой собственными неудачами и потерями, которую он оставлял на её теле вместе со следами от крепких объятий. Там был и страх — ужас поражения, что касался её плеч его тёплым сбитым дыханием. В этой пёстрой мозаике скрывался истинный лик того, кого все зовут не иначе, как злодей-консультант, Джеймс Мориарти. И он был по-своему прекрасен.

Ева видела его, она ощущала его с каждым новым поцелуем, с каждым толчком и тихим стоном. Хотелось бы ей предстать перед этим человеком чем-то большим, чем надтреснутое отражение собственных ошибок. Руки, ноги, спина — всё её тело было покрыто следами собственных неудач разной степени давности. Джеймс проходился по этим шрамам, словно изучая её витиеватую автобиографию. Он без отвращения касался едва заживших следов пыток Асада, оставляя после себя легкое приятное жжение, исходящее из глубины её подгнившей души. Он целовал белёсые линии старых ран, что остались после пыток в подвалах британской разведки. Мимо его взора не прошла даже царапина от гранатной шрапнели, что попала ей в бедро ещё в Афганистане.

В номере становилось жарче. Возможно, старый кондиционер вновь барахлил, а, может, дело вовсе не в местной технике. Ева чувствовала капли пота, что стекали по её спине. Ей становилось теплее с каждым новым движением. Жар был вовсе не в воздухе — он разливался по телу, точно раскалённый воск, согревая её своим приятным теплом. Каждый миг она ощущала, как тело медленно плавится от нарастающего жара и в лёгких вдруг перестаёт хватать воздуха. С уст срываются короткие вздохи-стоны. Шуметь по-прежнему не хочется.

В какой-то миг Ева сталкивается взглядом с Мориарти и на миг забывает о том, что умеет дышать. Лёгкая дрожь проходит телом от пристального взгляда этих глаз. Тепло усиливается. И вот она вновь ощущает каждую скрытую эмоцию, теперь уже сильнее, ярче. Внизу живота, где-то под старыми шрамами, приятно тянет, а жар становится почти невыносимым. Перед глазами мелькают яркие вспышки, что едва не заставляют её кричать. Ева сжимает в руках простынь и чувствует невероятную лёгкость.