Лицо Джеймса было ближе, чем она могла предположить. Ева смотрела на него снизу, ощущая, как чужое тёплое дыхание касается её лба, а губы проводят поцелуем по виску, оставляя после себя лёгкое жжение. И ей хотелось утонуть в этих ощущениях, хотелось сохранить этот момент в вечности и переигрывать его заново, раз за разом, оставаясь в душной ванной среди тёплого пара и мутной воды, что постепенно скрывала в своей глубине её уродливую натуру. Здесь было безопасно — в этом неприметном уголке пустынного французского поместья, которого ещё не коснулась безжалостная рука хаоса, царствующая нынче на просторах Европы.

— Мы покончим с ним, — сказал Джеймс с немыслимой искренностью намерений.

И Ева верила ему, но собственный страх заставлял усомниться в реальности столь прекрасной перспективы.

— Откуда такая уверенность? — спросила она.

— Кое-что изменилось.

— Что?

— Спустись вниз и увидишь, — загадочно ответил Джеймс, после чего поднялся и пошагал к выходу.

Ева завороженно смотрела ему вслед, пытаясь осознать то, что он ей сказал. Последние месяцы в их деле с Асадом не было никаких продвижений — всё застопорилось прямо после Женевы — Совет ЕС всем своим складным составом взлетел на воздух, в Европе воцарился траур, плавно перешедший в массовые, воинственно настроенные манифестации, а виновник этого коллапса затаился в одном из своих многочисленных убежищ, выжидая лучшего момента, чтобы нанести свой следующий удар. И даже их переменчивый, но всё же надёжный информатор в лице Дауэла больше не выходил на связь. Только потом, спустя какое-то время после взрыва, Ева узнала, что Марк был в Женеве. И пусть ей не было жаль его, пусть она не скорбела по этому психу, стоило признать — без его помощи у них исчез единственный достоверный источник информации, который привносил хоть какую-то ясность в этот бесконечный поток из событий.

Уже одеваясь, стоя у небольшого настенного зеркала, Ева всё гадала, что ждёт её внизу. Безо всяких сомнений это было нечто стоящее, и от этого становилось ещё более страшно. Ева знала, кто такой Зейд Асад и на что он способен, — события недалёкого прошлого позволили ей вблизи рассмотреть безжалостную и циничную натуру этого человека. Порой, вспоминая холод армейского Браунинга, из которого она застрелила обоих его детей, слыша зловещий хлопок выстрела, Ева ощущала на себе его взгляд. Эти глубокие карие глаза — холодные демонические бездны, так похожие на те, которые унаследовала Инас, глядели на неё своим фантомным взором, прожигая невидимой яростью. И Еве становилось дурно от собственной власти, она чувствовала тяжесть оружия в своих руках и понимала, что в тот миг только она — не Зейд, не Гасан и даже не Джеймс, а она — решала исход событий. В очередной раз ощущая на себе этот взгляд, Ева не могла сдержать ухмылки.

Натянув первые попавшиеся под руку вещи, Ева прихватила с собой сотовый, на котором было четыре новых СМС от Джеймса, и выбежала из смежной с ванной спальни. Первый этаж встретил её привычным холодом — какой бы не была погода за окном, плотные бетонные стены не позволяли просочиться сюда и капле летнего тепла. На стене, напротив дивана, где расположился Джеймс вместе со своими многочисленными заметками, больше не было той гигантской инсталляции из новостных вырезок и распечаток. На её месте красовался телевизор, который теперь вещал очередной выпуск международных новостей.

— Ты хотел что-то показать мне, — напомнила Ева, подходя ближе.

— Смотри, — Мориарти снял видео с паузы, и, вмиг замершая в неестественной позе диктор, заговорила своим приятным тонким голосом.

Она вещала на французском, но Еве не сложно было уловить суть — речь шла о военной реформе ЕС. На экране мелькали кадры из прошедших по всей Европе митингов «За мир и порядок», венчавшихся как вполне себе либеральными лозунгами, вроде «Европа против терроризма», так и множеством откровенно шовинистичных и экстремистских заявлений, что только накаляли и без того напряженную обстановку. Вскользь были показаны кадры из Люксембурга, который вот уже второй месяц пребывал в трауре, поминая погибшую в женевском взрыве герцогиню Терезу Нассау. Со слов Джеймса, Еве не многое удалось узнать об этой женщине. Все, что ей известно, — Тереза Нассау была активным общественным деятелем, имела свой частный фонд в поддержку жертв войн на Ближнем Востоке, обладала авторитетом в узких кругах европейской знати и всем сердцем ненавидела Зейда Асада, который, по последним данным, был причастен к гибели её единственного сына. При виде её фото на экране, Ева невольно покосилась на Джеймса, который теперь казался ещё более напряжённым, чем прежде.

Тем временем, диктор всё говорила о каких-то кадровых изменениях среди верхушки ЕС, после чего съемка очередной манифестации — в Амстердаме, кажется, сменилась панорамным видом на парадный вход Бундестага, где в тесном кольце из журналистов стоял новоиспечённый министр обороны ФРГ. В отличие от своего предшественника, который не запомнился Еве ничем, кроме своих длинных интервью на тему необходимости инициативы демилитаризации, этот парень был более лояльным к воцарившемуся хаосу.

— Европа пошла по пути наименьшего сопротивления, и вот, к чему нас это привело, — говорил этот безымянный лидер мнений. — От имени всего федерального правительства я могу с уверенностью заявить, что, впредь, мы не допустим столь фатальной ошибки. И в этом нам поможет новая инициатива, разработанная совместно с обновлённым составом Совета ЕС. Последние несколько месяцев мы совещались со светлейшими умами нашего континента, пока не дошли до единого решения. И имя ему «Проект Баал*». И представить его я попрошу человека, который стоял у истоков этого революционного решения. Господа, встречайте — куратор проекта, владелец крупнейшего военно-промышленного холдинга в Европе, филантроп и мой дорогой товарищ, господин Зейд Хасан.

В этот миг внутри Евы что-то оборвалось. Она смотрела на до боли знакомое лицо на экране и с трудом осознавала реальность происходящего. Казалось бы, всего миг назад она слышала его хриплый голос из барахлящего динамика в той богом забытой будапештской тюрьме — и вот он — серийный убийца и торговец смертью — на всю Европу вещает о важности сохранения мира.

— Какого чёрта? — сорвалось с её губ.

Асад добрые пять минут рассыпался в благодарностях за предоставленную честь, после чего ещё с десять минут потратил на пафосное вступление, в котором он вкратце уместил все стратегические ошибки ЕС — от тотальной бюрократизированности системы до откровенного ханжества в вопросах внутренней и внешней обороны. «Позёр», — думала Ева, вслушиваясь в затянувшуюся тираду о нарастающей опасности террористических актов в регионе. Ото всех этих резких фраз и спорных формулировок так и несло самолюбованием — Брэдфорд видела, какое немыслимое удовольствие приносила Асаду эта речь. И от этой мерзкой ухмылки, мелькающей на его грубом лице, было поистине противно. В памяти мелькали виды объятой дымом Женевы, устланный трупами дом семьи Байер, окровавленное тело Генриха Риттера, Моран… В руке вновь ощутилась фантомная тяжесть армейского Браунинга, и Ева очень хотела увидеть перед собой свою последнюю цель. Но сейчас она была слишком далеко, чтобы её догнала даже самая дальняя пуля. Зейд Асад с видом заправского дипломата теперь на весь ЕС вёл беседы о мире и посылал свои натянутые улыбки в десятки объективов камер.