Над горизонтом вздымался рассвет, когда Мориарти вновь двинулся в путь. Всё то время, что он ехал к Вайтерштадту, петляя от одной просёлочной дороги к другой, из головы никак не уходили мысли о письмах Ханны. Он мог предположить, что где-то глубоко под телами всех тех людей, что прикончил Асад, укрытый слоем из жажды и злости кроется какой-то секрет — основа его существования, начало и конец всего, великая слабость, что однажды сломает его. Но Джим даже подумать не мог, что всё будет настолько тривиально. Семья — вот, что загонит Зейда в могилу, и то старое фото было тому доказательством.

В какой-то мере, это даже прозаично. Он назвал свою шайку «Эла-Илат», что в сущности своей то же самое[6], словно бросая вызов, оставляя невидимую подсказку к его далёкому прошлому, в котором ещё не было рек крови и попыток взобраться на пик властной пирамиды. Что ж, возможно, Джеймс будет последним человеком, который разгадал этот секрет.

Дом, который был отмечен, как адрес отправителя на письме, оказался на окраине этого крохотного немецкого городка. Он располагался у излучины мелководной реки, что протекала через весь Вайтерштадт, — вдали от шума центральных улиц и лишних глаз, что могли ненароком заметить мать одного из опаснейших террористов Европы. Этот дом был не настолько громадным, как усадьба Асада, и явно не обладал таким вычурным дизайном. Выглядел он весьма просто и сдержанно, что, впрочем, вполне подходило личности его хозяйки.

На часах было десять утра, когда Джеймс ступил на крыльцо дома Ханны Асад. Дверь ему отрыла учтивая женщина за пятьдесят в классической чёрной униформе. Она представилась Тиной и, опережая вопрос Джеймса, ответила, что получила сообщение от герра Грубера. Без лишних расспросов эта женщина провела Мориарти вглубь дома — в комнату отдыха, где сейчас пребывала Ханна.

— К вам гость, госпожа Ханна, — сказала она, стоя на пороге просторной застеклённой веранды рядом с Джеймсом.

Седовласая женщина, сидящая спиной к двери в своём инвалидном кресле, лишь приподняла руку, указав на диван рядом с ней, и громко произнесла:

— Пусть проходит. Можешь быть свободна, Тина… — она на миг умолкла, но потом вновь окрикнула свою горничную. — И не забудь про белье.

— Разумеется, — тихо ответила Тина, после чего смиренно удалилась, оставляя их с Ханной одних.

— Проходите, — обратилась она к застывшему у закрытой двери Джеймсу.

Мориарти без единой заминки пересёк комнату и присел на предложенное ему место, встречаясь взглядом с Ханной. Время не щадило её — этой женщине было уже далеко за семьдесят, её некогда юное утончённое лицо теперь пересекали грубые морщины, длинные чёрные волосы поседели, а тёмно-карие глаза утратили былой блеск. Закат жизни для этой женщины медленно переходил в долгую, беспробудную ночь.

— Так вы человек Грубера? — спросила она своим хриплым голосом.

— В какой-то мере… — Мориарти сделал небольшую паузу, пытаясь подобрать достаточно нейтральную формулировку к их с Грубером связи. — Я знаком с Эрнстом. По деловым причинам. Будучи у него дома вчера я наткнулся на нечто крайне занимательное, нечто, что я не собираюсь использовать в каких-либо целях, но хотел бы отдать вам в качестве небольшой платы.

Слова Мориарти заставили Ханну вскинуть брови на лоб и, казалось бы, невольно сцепить руки в замок. Она нервничала. Лёгкий тремор рук — предвестник старого доброго Паркенсона — усиливался от переизбытка эмоций, а потому приходилось держать себя в руках.

— Вы уже заинтересовали меня, — сказала Ханна. — Что вам нужно… — она на миг одёрнула себя, сведя тонкие брови на переносице. — Простите, как вас зовут?

— Меня зовут Джеймс, миссис Асад. Джеймс Мориарти.

Правда была выбрана непреднамеренно — Джеймс просто устал от десятков псевдонимов, а его любимый и самый давний теперь имел отпечаток Грубера на себе. Каким же было удивление Мориарти, когда, вместо учтивого кивка в ответ от Ханны, он получил слегка надломленную улыбку.

— А я-то уж думала вы не придёте, — сказала она с облегчением.

Джеймс усмехнулся. Признаться, он не ожидал, что его слава достигнет столь далёких закоулков мира, но, с другой стороны, это весьма упрощало диалог. Не стоило лишний раз врать и изворачиваться, пытаясь найти нужные точки, на которые стоит давить, чтобы Ханна была посговорчивее. Разговор может сложиться куда проще, если оба человека предельно честны друг с другом.

— Так Зейд рассказывал обо мне? — предположил Джеймс.

— Зейд? — Ханна тихо хохотнула. — Нет, я говорила со своей внучкой, Инас. Она рассказала, что у Зейда появилась новая мишень. Говорила, вы тот ещё ублюдок.

«И с её словами сложно поспорить», — усмехнулся собственным мыслям Джеймс. Он наблюдал за разговорившейся Ханной и ненароком замечал, как что-то до боли знакомое мелькает в её повадках — нечто, отдалённо похожее на превосходство. В моменты, когда она одаривала его пристальным взглядом, Джеймс практически мог видеть отражение самого Асада в её карих глазах.

— И почему вы решили, что я могу к вам добраться? — поинтересовался Мориарти.

— О, Джеймс, ну я же не мумия, — ответила с улыбкой Ханна. — Я знаю, что такое «Google». Я читала о вас много странного, если можно так выразиться. Те вещи, что вы делали в Лондоне, они… ужасают. Убийства, взрывы, взлом государственной тюрьмы — сколько же всего вы там натворили! Но было кое-что, что меня заинтересовало. Вы пустили себе пулю в лоб на глазах у того детектива, а затем, как по волшебству, воскресли в самом центре террористического заговора. Скольким людям на вашем веку удавалось это проделать? Я знаю лишь двоих таких счастливчиков, и это — вы и мой сын.

От подобного сравнения Мориарти лишь сжал челюсть, сдерживая бурлящее внутри отвращение. Он никогда не признал бы своего сходства с человеком вроде Асада, только не с ним, и лишь ради приличия продолжил этот разговор резонным вопросом:

— Думаете, мы похожи?

Ханна лишь пожала плечами, отводя взгляд к большому панорамному окну, за которым открывался прекрасный вид на широкий речной берег.

— Не знаю. Вы оба по-своему безумны, оба пугающе умны и расчётливы. Но Зейд… — она отрицательно замотала головой. — Он всегда был немного другим. В нём есть кое-что, что, как я надеялась, осталось в том месте, которое мы когда-то покинули. Он любит войну. И его можно понять, ведь всю свою жизнь он не видел ничего, кроме толп перебежчиков и пьяных дезертиров, что ошивались нашим родным городом, вербуя таких же молодых и крепких парней, как он, на участь в той чёртовой войне. Он засыпал под звук разрывающихся снарядов и просыпался в огне артобстрела. В этом нет ничего нормального, Джеймс.

Слушая рассказ Ханны, Мориарти невольно улавливал сквозящее отчаяние, которым были пропитаны её речи. Она не была похожа на любящую мать, ведь ни в одном её слове, ни в одном отрешенном взгляде не было и доли заботы.

— Вы его ненавидите, не так ли? — спросил Джеймс.

Ханна одарила его слегка сконфуженным взглядом, в котором, впрочем, можно было разглядеть нотки солидарности.