Она била наотмашь, даже умудрилась рассечь Джеймсу бровь, но совсем скоро вновь была намертво прижата к стеллажу, и на этот раз Мориарти не собирался отпускать её так просто. Он, что есть сил, наносил удар за ударом, ощущая, как под его кулаками хрустят чужие кости. Пара кроссов в щёки, чёткий джеб в подбородок, несколько сильных хуков в нос — и от лица Аделаиды осталось кровавое месиво. Скулы покрывали многочисленные синяки, под правым глазом образовывалась гематома, а из разбитой губы сочилась тёплая кровь. В конце концов, когда последние силы покинули девушку, Джеймс отбросил её на землю и поднял с пола лежащую рядом кочергу.

Он слышал громкое дыхание Грубера, который за время их «милой беседы» с Аделаидой не проронил и слова, слышал стоны боли, что издавала лежащая на земле девушка, слышал собственное учащенное сердцебиение. И все эти звуки в сочетании с лёгким треском горящего камина создавали настолько идеальную симфонию, что нарушать её было бы преступлением. Но Мориарти всё же решился на это. В его мыслях не было и доли сомнений, когда он поднёс заострённую кочергу над Аделаидой и с силой воткнул её точно в сердце.

Тихий стон слетел с её губ — и эта бойкая девушка испустила свой последний вздох.

Отряхнув весьма потрёпанную одежду, Джеймс решил вернуться к тому, на чём остановился, пока не заявилась Аделаида. Он прошёлся вдоль кабинета и нашёл потерянный в пылу драки Магнум. Проверив наличие патронов, Джеймс без единого слова шагнул к оцепеневшему Груберу.

— Ты убил её… — прошептал он дрогнувшим голосом.

— Да.

— Ты…

— У меня к тебе последний вопрос, — перебил его Мориарти. — Сегодня она, — он указал на тело Аделаиды, — должна была разобраться с каким-то парнем. Я почти уверен, что его имя Норман Осборн. Где он и что с ним сейчас?

Груберу понадобилось несколько секунд, чтобы осознать смысл заданного вопроса, и, как только его последний диалог с Аделаидой таки всплыл в памяти, лицо Эрнста вытянулось от удивления.

— Так это ты его подослал?! — выдохнул он.

— Я спросил: где этот парень? — прошипел Мориарти, занося над его лбом заряженный Магнум.

— Он мёртв. Закопан возле местной свалки. Не веришь — возьми мой телефон, — Эрнст указал на карман штанов, где покоился его сотовый. — Там фото…

— Я понял, — оборвал его Мориарти. — Достаточно.

Он взвёл курок, глядя в глаза испуганного Грубера. Сердце забилось в обычном ритме. В мыслях было спокойно, и лишь где-то в глубине его прогнившего подсознания он слышал голос полумёртвой совести, что без конца твердил: «Это твоя вина». Прежде, чем на него посыпались осточертевшие предсмертные мольбы, Джим выстрелил.

Порочный купол треснул.

***

Он не забрал из дома Асада что-то экстраординарное, обойдясь стопкой писем от его матери, сотовым Грубера, с которого он написал сообщение горничной Ханны о скором приезде «своего ассистента», и бутылкой виски, что должна была заглушить боль. Впрочем, Джеймс так и не сделал ни глотка, прежде чем выбросить её на выезде из города — бурлящий в крови адреналин гнал его вперёд, а алкоголь, пусть даже хороший, лишь выбил бы его из колеи. Прежде чем покинуть Хайдельберг, он сменил машину Грубера на собственную, которую предусмотрительно оставил на парковке у черты города ещё перед тем, как наведаться в Грандж.

Дорога к Вайтерштадту — месту, где, предположительно, он мог найти мать Асада — оказалась долгой. Ночная трасса в этом месте освещалась плохо, ехать с каждой милей становилось всё труднее, особенно с учётом того, что часом ранее у него едва ли не случилось сотрясение. Голова раскалывалась, взгляд медленно терял фокусировку, и Джим едва мог различать что-то, кроме отблесков фар встречных машин. Он устал, ох, он слишком устал за этот месяц. И этот чёртов город выпил последние капли его сил. Работа злодея-консультанта трудна во многих аспектах: тебе нужно всегда быть на десяток шагов впереди тех, с кем имеешь дело — будь то союзники или враги; нужно привыкнуть к тому, что нельзя никому доверять до конца; нужно быть не просто сильным — непоколебимым — и запретить себе думать о таких мелочах, как усталость; но самое главное — необходимо всегда, во что бы то ни стало, быть на чеку.

Его глаза закрылись на миг, и, когда он открыл их вновь, ему казалось, что прошла всего секунда, а потому Джеймс не понимал, как тот бетонный отбойник появился на его пути. Он вывернул руль в последний момент и, видит бог, уже готов был встретиться со смертью. Но удача не покидала Джеймса Мориарти. После всех скитаний, после всей череды ошибок и горы трупов, венчавших каждый его неверный шаг, она была единственным, что осталось у него в напоминание о тех славных временах, когда ему удавалось играть со всем британским правительством и оставаться неприкасаемым.

Мориарти не стал лишний раз испытывать судьбу, а потому, приметив ближайшую заправку, замедлил ход. Он взял себе немного кофе — мерзкого, но отрезвляющего — и нечто на подобии аспирина для того, чтобы окончательно избавиться от раздражающей головной боли. В комбинации со стойким запахом антисептика, которым Джим обработал свежие раны на лице, эти две вещи сработали прекрасно. Мориарти больше не чувствовал себя пропущенным через дробилку и даже сподобился исследовать те письма, что он забрал из дома Асада.

Все до единого они были пронизаны странным чувством отчаяния. Женщина, что писала их, не торопилась — она тщательно подбирала каждое слово, выстраивая предложения в весьма занимательный, обделённый сантиментами текст. Она редко писала о себе, чаще справлялась о здоровье Зейда и благополучии внуков; иногда упоминала работу Асада, сетуя на его постоянную занятость и нежелание её навестить. Во всей этой кипе мыслей, сдобренной неплохим слогом, были свои паттерны. Хана никогда не писала обращение, словно бы это письмо могло предназначаться, кому угодно из тех, кто решится его прочесть. В какой-то момент Джеймсу даже показалось, что все эти слова были адресованы вовсе не Асаду, а ему самому. К тому же, Ханна отбрасывала любое фамильярство в своих письмах — она писала кратко и чётко. Казалось бы, все эти тексты сочинял не человек — бездушная машина, которая не испытывает никаких эмоций.

И лишь единственное письмо — одно из последних, пришедших на адрес Зейда, пошатнуло мысль о полном безразличии Ханны Асад. В конверте не было ничего, кроме старого, пожелтевшего снимка. На нём запечатлены трое — низкая темноволосая женщина в старом, изношенном платье, чьи изящные черты лица резко контрастировали с её убогим нарядом, высокий, крепко сложенный мужчина в армейской форме и тощий мальчик лет пяти. Все они до единого широко улыбались. На обороте фото была надпись: «Вит, 1972, проводы папы». У Джеймса не было никаких сомнений о том, что за личности изображены на снимке.

Открывая последний конверт, Мориарти не питал особых надежд на то, что найдёт там нечто стоящее. Стандартное начало не предвещало ничего интересного, и Джеймс едва не смял исписанный плотный лист, когда заметил нечто весьма интересное.

«Месяц назад, когда мы с тобой пили чай на веранде, ты обещал навестить могилу отца…»

Несколько невзначай брошенных слов могли быть чем-то совершенно не существенным для самой Ханны — обычная констатация факта, не более того. Но Мориарти узрел в них то, что его весьма заинтересовало. Незадолго до начала своей борьбы за власть на этом континенте, Асад наведывался к своей матери. Вполне возможно, их разговор мог быть обычной формальностью, но странная догадка, внезапно мелькнувшая в мыслях, не давала Джеймсу забыть эту цитату из письма до того самого момента, как он решил покинуть заправку.