Она не помнила, как очутилась в своей камере. В голове, словно заевшая пластинка, звучала одна и та же мысль: «Он не понял…». Ева знала — если Джеймс и вправду не уловил её намёка, если он действительно не понял, то ей осталось жить чуть меньше пары часов. Возможно, хоть и маловероятно, Гасан потерпит до вечера или оттянет момент казни аж до утра — это уже не важно. Главное, чтобы Джеймс всё понял правильно. Главное, чтобы он успел.

Время превратилось в одну вязкую обволакивающую субстанцию, что тянулась непростительно медленно. Утратив счёт часам, Ева всё сидела в своей тесной камере и молча пялилась на стену — туда, где ещё несколько дней назад сидел Генрих Риттер. Почему-то именно сейчас вспомнились его скорбные речи об упущенных годах, наполненные праведным отчаянием. Что бы не говорил этот парень, Ева понимала — он боялся смерти. Все они её боялись, ведь это чёртова часть человеческой натуры. Мы всегда боимся неизбежного, а особенно, зная о его приближении. Ни один человек в здравом уме не сможет спокойно принять тот факт, что где-то за углом его поджидает долгая мучительная гибель. А если он говорит иначе, просто знайте — он нагло врёт.

Ближе к тому времени, когда в этой местности должен был наступить вечер, Ева услышала громкие шаги, доносящиеся из коридора. Немного погодя створка решётчатого окна приоткрылась и в камеру полетела бутылка с водой. В свете тусклой лампы Ева увидела лицо Саида, стоящего по ту сторону двери.

— Я знаю, тебя морили жаждой последние несколько суток, так что принёс тебе немного воды.

Ева удивлённо покосилась на мужчину, но воду всё же приняла, сказав тихое: «Спасибо».

Постояв ещё какое-то время у двери, Саид молча удалился. Он не удосужился никак объяснить свой внезапный порыв альтруизма, а Ева и не стала спрашивать — всё было предельно понятно.

Сев у стены, Брэдфорд открыла крышку и поднесла к носу горлышко бутылки. От воды предсказуемо тянуло горьким миндалём. Аккуратно закрыв крышку, Ева отложила бутылку подальше и испустила нервный смешок. Она и не предполагала, что её попытаются убрать так быстро. При взгляде на злосчастную воду, в голове рождались весьма нерадужные мысли о том, что в какой-то момент её всё же заставят выпить эту отраву и выбора у неё, как такового, уже не будет.

На своём веку Еву не так часто пытались травить — в последний раз это сделал Асад, когда подсыпал ей в вино тот самый яд, от которого умер Джулс Клеман. Первая же попытка принадлежала человеку поизощрённее, и случилась она задолго до того, как Брэдфорд оказалась в таком откровенном дерьме.

***

Двое суток — ровно столько Ева провела в этой комнате с большой зеркальной стеной. Её допрашивали, избивали, запугивали — это уже было похоже на своеобразный ритуал, который почему-то должен был заставить Еву говорить. Обвинения, которые ей предъявляли, были на восемьдесят процентов догадками. И, как только Ева спрашивала о доказательствах своей вины, то получала лишь ушат из угроз и пару сильных ударов по почкам.

Её держала надежда на то, что эти люди так и не найдут доказательства её грязных махинаций с документами. Ева молила всех существующих богов, чтобы на её рабочих гаджетах не обнаружили ничего компрометирующего. Она пусть и старалась быть предельно внимательной и заметать за собой следы, периодически обнуляя кэш и подчищая жёсткий диск, но ведь Ева Брэдфорд — не чёртов программист. Она вполне могла упустить что-то — какой-то файл или образ, за который можно запросто зацепиться и впаять ей статью за измену родине. Подобный исход пугал больше любых пыток — моральных и физических.

Время в этой тесной коробке тянулось непростительно долго. После каждого допроса Еву на несколько часов оставляли в одиночестве, и этот промежуток был, пожалуй, худшей пыткой. Тело изнывало от боли, которую становилось всё тяжелее переносить. Старые раны жгли и тянули с новой силой, в голове творился форменный коллапс, а всё, что оставалось делать истощённой после 48 часов сущего ада Еве, — это рассматривать своё искалеченное тело в отражении большой зеркальной стены.

Это потом — спустя долгие месяцы после того злосчастного допроса — она поняла, что вся суть-то была не в избиениях и бесконечных беседах с дознавателями. Именно то дурацкое зеркало было тем самым тайным оружием, которое ранило больнее всего. С каждой новой царапиной и краснеющей гематомой смотреть на себя становилось всё больнее. Хотелось прекратить всё это, и в какой-то миг Ева едва не поддалась на этот порыв.

Единственное, что отвлекало от созерцания собственного избитого тела — это редкие визиты кого-то извне. Это могли быть её коллеги из отдела или сам Майкрофт Холмс, но, чаще всего, к Брэдфорд заглядывал лишь один человек.

В последний раз он пришёл к ней на третьи сутки, когда Ева уже не ощущала собственных конечностей, а её лицо превратилось в холст какого-то современного художника-импрессиониста — то тут то там на бледной коже алели свежие гематомы, а скулы были усыпаны глубокими царапинами, которые оставались после колец на руках её жестоких дознавателей.

Дауэл по привычке приволок с собой свою верную шавку Миранду, которая, казалось бы, получала эстетическое удовольствие, созерцая избитую Брэдфорд. На этот раз Марк пришёл не с пустыми руками. Он сел на своё привычное место напротив Евы и поставил перед ней стакан с водой. Руки у Брэдфорд по его приказу были развязаны, но в качестве страховки позади неё стоял какой-то парень из отдела безопасности.

К услужливо предложенной воде Ева так и не прикоснулась, что явно не нравилось Марку.

— Почему не пьешь? — спросил он, косясь на воду.

Ева медленно поднесла стакан к лицу и вдохнула терпкий аромат миндаля. Она усмехнулась и положила воду обратно, стараясь не пролить ни капли.

— От неё несёт цианидом.

— Это всего лишь вода, — заверил Дауэл.

— Тогда выпейте, — Ева подвинула к нему стакан.

Марк долго смотрел на него с нечитаемым выражением лица, но взять в руки так и не решился.

— Что? Не хотите? — поддела его Ева.

В ответ на её издёвку Дауэл вальяжно откинулся на спинку стула и с ухмылкой спросил:

— Хочешь проверить? — Ева лишь неопределённо пожала плечами, но Марку было достаточно и этого. — Миранда, — обратился он к своей помощнице.

— Да, сэр, — отозвалась она.

— Выпей это, — Дауэл кивнул на стакан.

Просьба начальника ввела Миранду в ступор. Она удивлённо смотрела на Марка и так же, как и Ева, не могла понять — блефует он или всерьез приказывает ей выпить эту воду.

— Сэр, вы уверены…

— Всё в порядке, — Марк одарил ей своей дежурной улыбкой, протягивая стакан. — Выпей.

Карлсбак трясло, но ослушаться она не могла, а потому приняла предложенную воду. Хватило двух глотков, чтобы стакан медленно выскользнул из её рук, с треском разбиваясь о бетонный пол. Миранда попятилась к стене, хватаясь за горло и делая громкие натужные вдохи. Вскоре ноги перестали держать её, а тело повалилось на землю, содрогаясь в конвульсиях. Изо рта хлынула кровь, а белки зрачков покраснели. Время от времени Миранда пыталась прохрипеть просьбу о помощи, но из-за спазма её дыхательные пути пережало, и вместо слов она смогла выдать лишь тихий стон.