– Слушай. Вот у нас с тобой культурная пропасть, да? Разный бэкграунд, понимаешь? Как папуаса два, никогда друг друга толком не поймем. Но вот у нас есть такая песня, я ее подростком слушала, да-да, тоже в пятнадцать, не перебивай. Там строчки такие – «я умираю со скуки, когда меня кто-то лечит».

– Лечит – это метафора?

– Лечит – это сленг такой русский. В общем, не лечи меня, у тебя на это нет разрешения.

– А чье должно быть разрешение?

– Ну, как минимум, мое.

– Хорошо! – легко согласился Сашко. Он выудил из своего рюкзака толстовку и протянул ее Але. – Давай надевай, у тебя, вон, мурашки по коже побежали.

– И все?

– А, а ты еще и поссориться хотела, да? – он опять застал ее врасплох, и Аля молча натянула на себя кофту.

– Пошли я тебя вон с теми пушками поснимаю. Давай-давай, последние секунды «золотого часа» поймаем.

Она полезла вниз на маленькую лужайку к пушкам времен русско-турецкой войны, а он щелкал ее на свой кэнон и объяснял про «золотой час», в который лучше всего делать снимки, потому что пойманное в объектив последнее солнце смягчает черты и дает легкое золотое свечение всему, что в кадре.

Она слушала вполуха. Разреветься так и не получилось, а все еще хотелось. Комок в ее горле продолжал свербеть, и в глазах дрожали, но так и не скатывались вниз по щекам слезы от близости этого оглушительного закатного пейзажа и от выданного ей с такой легкостью диагноза. Ей не хотелось об этом думать, но комок, пожалуй, был прямым физиологическим подтверждением того, что диагноз был верным.

Сашко спрыгнул к ней и начал показывать отснятые кадры. На фотографиях была не она. То есть она, конечно, тот же самый человек – те же торчащие ключицы и выгоревшие на солнце волосы, те же светлые глаза и губы, немного великоватые для ее лица. Но эту себя – облокотившуюся на пушку из учебника истории за десятый класс где-то на вершине мира – она не знала. У нее не было времени и, пока что, пожалуй, желания изучать этого человека. Алю хватало только на то, чтобы наблюдать себя со стороны.

Ей вдруг резко стало много. Накатило чувство какого-то давящего, переливающегося через край излишка – слишком красивое место, смотрящий слишком насквозь спутник, слишком незнакомая женщина на фотографии.

Аля присела на парапет и посмотрела на свои пыльные пальцы ног в открытых босоножках. Оранжевый педикюр на ногтях держался с Москвы. Пожалуй, это было единственное, что осталось без изменений.

«Ну, хорошо, – подумала она. – Педикюр как константа».

Она задумалась, константой чего может быть педикюр, но решила, что ну его к черту еще об этом думать.

А вслух сказала:

– Поехали-ка отсюда.

На следующий день Сашко разбудил Алю в шесть утра.

– Вставай-вставай! Сегодня поедешь вместе со мной, – Сашко пощекотал ее пятку, и Аля тут же убрала ногу под одеяло.

– Никуда я не поеду, я спать хочу.

– Подъем! – Сашко стащил с нее одеяло, и Аля нехотя приняла вертикальное положение. – Сегодня беру тебя с собой на работу. Давай в душ, а я пока сварю кофе.

Приняв душ, Аля высунула из ванной комнаты мокрую голову. Сашко был на кухне, и она пробежала обратно в спальню в одном полотенце. На всю квартиру пахло жареным тестом.

Натянув рваные на коленях джинсы и серую футболку, она пошла на запах.

– Что это ты готовишь?

– Мекици. Когда я был маленький, это была моя самая любимая еда. Мне их мама по воскресеньям готовила. Это дрожжевое тесто на йогурте, его просто жаришь, и вот!

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.