От желанного провала в преисподнюю Соню удерживали только его пальцы на предплечье. Глядя в пол, она жалела, что ей нельзя сбросить свою руку, как ящерице – хвост, и запереться в раздевалке в одиночку, посылая всех к чёрту через дверь.

– Она слабачка! – зло выпалил Влад. – Не может удержаться ни на одной поддержке!

– Это ты должен её держать, вместо того, чтобы перекладывать ответственность на неё! Ты её партнёр! Она что, по-твоему, умеет летать?..

Хореграф вдруг присел, подхватил Соню и вытолкнул её наверх одной рукой. Она мгновенно собралась для поддержки, не успев сообразить, что происходит. Точка опоры целиком приходилась на ладонь у нее под рёбрами.

– Почему я держу её одной рукой, а ты вцепился двумя и роняешь? Нахрена ты вообще тогда нужен? – тем же спокойным тоном продолжил постановщик, опуская Соню вниз.

Приземлившись, она вновь шагнула за полотенцем, и снова пальцы хореографа её догнали.

– Мне с Инкой работать легче, – отбивался Влад.

– Ты и её еле ловишь. И ты правда считаешь, что виновата партнёрша? – вмешалась Галина Викторовна.

– Просто уберите её от меня! – в безнадёжной ярости обхватил он голову.

– Я тебя уберу, – пригрозила Галина Викторовна. – На выходных у тебя будет время решить, ту ли ты выбрал профессию. Советую внимательно наблюдать за работой артистов и сделать для себя соответствующие выводы. Соня, – повернулась она к пострадавшей. – Можешь завтра не приходить, лечи спину. Девочки, поможете ей, да?

Инка и Ольга сделали уходящей преподавательнице реверанс.

Балетмейстер сверлил Влада парализующим взглядом, не ослабляя захват на Сонином предплечье:

– Не хочешь извиниться?

– Не хочу, – хором откликнулись оба; Влад, судя по виду, был готов придушить её.

– Не надо извинений, – бросила Соня. – Спасибо большое, я пойду.

Она деликатно высвободилась из-под балетмейстерской руки, присела в поклоне и, стараясь не меняться в лице, размеренным шагом подошла к станку. Сняв полотенце, висящее на боковой перекладине, осторожно приложила его к спине, где дотягивалась.

– Дай-ка я, – предложила Инка, сунув пуанты себе под мышку.

Оттянув край купальника, она заглянула внутрь, хмыкнула, отобрала у подруги полотенце и промакивающими движениями принялась обрабатывать рану.

– Что, всё плохо?

– До самой жо, – шепнула Инка. – Карпаччо.

– Вас проводить до раздевалки, барышни? – спросил хореограф.

– Нет, спасибо, тут два шага, – откликнулась Инка, не отрываясь от раны.

– Соня, ты в порядке? Доберёшься до дома?

– Да.

– Надеюсь, это не слишком тебя расстроило. Все падают. Сквозь тернии

к звёздам, а?..

Он подмигнул им, распустил волосы и бодро направился к выходу, что-то насвистывая.

Влад, отвернувшись к окну, заправлял майку в лосины. На руках у него вздулись вены. Ни слова не говоря, он поднял с пола кофту, повязал её вокруг шеи и бросился вон из зала.

– Э, – окликнула Ольга взбешённого Влада. – Куда? Мне что, музыкальный центр до канцелярии самой переть? Эй!..

Входная дверь за ним громко хлопнула.

– Поверить не могу, – вздохнула Инка. – Какая муха его укусила? Премьер фигов. Софус, прости, ладно? – затянула она извиняющимся тоном. – Моя очередь была, но я так устала!

– Знаю, – Соня потёрла предплечье. – Тебе ещё завтра пахать на прогоне.

– «Вас проводить до раздевалки, барышни?» – пародируя акцент хореографа, подскочила к ним Ольга. Она сверхбыстро захлопала ресницами и бесцеремонно обхватила девчонок за шеи, повиснув на них.

– Больно, больно же! – Соня попыталась отпихнуть её, но Ольга вцепилась в неё, как клещ. Склонившись к её уху, она, давясь от хохота, пробулькала:

– Учись, Бешеная Морковка! Когда тебя впервые бросит мужик, вспоминай сегодняшнюю репетицию!..

Пейзаж, перечёркнутый оконной рамой, радости не добавлял.

Осенью окна в девичьей раздевалке смотрелись лысыми, и балетная администрация выделила в качестве штор потрёпанную, закапанную свечным воском скатерть из реквизита. Её распороли на четыре части, подшили вручную и повесили на халтурно вбитые над рамами гвозди.

Снаружи шторы были в красную клетку, а изнутри – тёмно-серыми. По бокам колыхалась синтетическая бахрома, прошитая золотой нитью. На мир шторы глядели праздничной стороной, на девочек – мрачной изнанкой.

За окном ветер гладил редкие деревья против шерсти.

Инка заваривала чай с заменителем сахара. Ольга, сидя в наполовину спущенном купальнике, лениво жевала яблоко.

Соня, облитая перекисью, сушила спину у подоконника, бессмысленно накручивая бахрому на палец. Когда она разделась, выяснилось, что ободрана не только верхняя часть лопаток, но и ягодицы, и даже бёдра. Инка помогла ей отделить трико от царапин.

– Катька красится на ночь помадой, чтобы не есть, – брякнула Ольга, промазав огрызком мимо урны. – А потом дрыхнет лицом в подушку. Вы знали?

– Она сама тебе рассказала? – поинтересовалась Инка, размешивая чай.

– Я ночевала у неё в воскресенье и видела, как она встаёт посреди ночи. Постоит у холодильника, потопчется, потом идёт в ванную рыться в косметичке. Накрасится – и обратно под одеяло. Гейша, блин!..

Ольга попробовала подтолкнуть огрызок к урне носком балетки, не дотянулась до него и сдалась.

– Подняла живо! – возмутилась Инка, выжимая чайный пакетик.

– Я пыталась, – притворно захныкала Ольга. – Но он так далеко, а у меня нет сил… К тебе он ближе!

– Обнаглела?! Сидела всю репетицию, музыку включала-выключала, и нет сил?

– Это тяжёлая и ответственная работа, я испытываю колоссальные моральные и физические перегрузки!

– Ща получишь чайным пакетиком в лоб!

– Ну тогда пусть Сонька…

– Меня, вообще-то, спиной уронили, – кашлянула Соня.

– Вот-вот, – поддержала Инка. – А Оленьку нашу – головой, в детстве.

– Как ты разговариваешь с Матерью! – Ольга лягнула воздух рядом с Инкой. – Надо было сплавить тебя к бабке с самого начала, а самой затусить с Волком, отличный бы получился балет!..

…Смутная мысль, ежом перекатывавшаяся в голове у Сони, кольнула её.

На днях тётя заглядывала к ней в комнату перед отбытием на фуршет – фальшивый ужин с фальшивыми людьми. Вертикальная ямочка у неё на подбородке подрагивала от предвкушения; Мона улыбалась.

Соня поднялась на цыпочки, чтобы застегнуть ей молнию на платье. Позвоночник Моны, похожий на нить крупного жемчуга, вшитую под кожу, искривился, когда она взглянула на племянницу через плечо и промурлыкала:

– Говард интересуется, как тебе новый балет.

Ну конечно. Тогда она не обратила внимания – обожатели Моны давно утратили имена и черты, вылиняв до условных картонных фигур, вроде мишеней в тире.

– Парад психопатов, – ляпнула Соня в сердцах.

Трактовка хореографа неприятно поражала своей прямотой.

Холодная, равнодушная мать с расстройством психики, желая избавиться от дочери, отсылает её жить к бабушке на другой конец города. По пути Красная Шапочка, сама того не подозревая, сталкивается с маньяком, перекупившим дом.

Волк-маньяк не говорит ей, что бабушка уехала, и дом принадлежит ему. Он показывает девочке окольную дорогу, а сам спешит домой, чтобы подготовиться к осуществлению садистских замыслов. Прибывшую позже к порогу гостью он уговорами заманивает внутрь, нападает на неё и, после непродолжительного, но бурного сопротивления, волочит её вниз, в подвал, чтобы истязать.

Во втором акте Красная Шапочка заперта в подвале. Связи с внешним миром у неё нет, только Волк, раз в несколько дней приносящий еду и измывающийся над ней. Постепенно она теряет надежду на спасение и становится безвольной игрушкой маньяка.

Тем временем её разыскивает Лесник – будущий муж её матери и отчим. Лесник – тайный педофил, и к матери Красной Шапочки сватался не случайно, очарованный девочкой. Исчезновение прелестной падчерицы заставило его броситься на поиски.