И оторопь в дряхлых постройках

Роняла незримую жуть.

Как быстро я, духом кукожась,

Ударился в детский порыв,

И страхи сквозь толстую кожу

Выходят с меня на спорыш.

Как в детстве накрытым проходом

Вдоль дома иду я в сарай

И вижу, как бабка уходит

С тревогой в холодный мираж.

И мне так печально и больно

Принять, что за годы борьбы

За зрелую в разуме вольность

Останусь я внуком избы.

И буду в ней узником страха

Пред образом вверенных тайн.

А там ведь, за прошлого плахой,

Зияет одна пустота.

Я силился бабку окликнуть,

Но стынет здесь мрак и покой.

Душа моя, скрипнув калиткой,

Плетётся с ведром и клюкой.

Но вовремя дверь отворилась.

И бабка, от счастья пылав,

Весь день мне тогда говорила:

«А я тебя, внучек, ждала!

Приснился вчера ты в купели.

Малёхонек. Только держи.

И кошка у белой постели

Всё тёрлась, глазища смежив.

Я вот что подумала, милой:

Нагрянешь – тому и бывать! –

Ты встретишься с прежней обидой,

И будет болеть голова.

Ох, что-то ты сделался бледный.

А правда, родной, что сполна

Стреляет в нас брат по обедне,

И правит у них сатана?

В писаниях зрят, что мессия

Укажет на след своих ног,

Как Гог с из дремотных и синих

Лесов нападёт на Магог.

Воюют, чтоб скинуть оковы.

Куда им ещё воевать?

На днях приходил участковый.

Сказала, что нету тебя.

Сосед, как вернётся с окопа,

Пусть едет подальше с тобой.

За деньги зелёным укропом

В неравный кидают их бой»

В проёме дохнуло сиренью.

Зажглась от зари полоса.

Съезжались, умытые тенью,

Деревья, что всадники в сад.

Они, знать, в погоне примчались,

Как я на вечерний постой.

А бабка в прикрытой печали

Твердила о том да о том:

«О жизни твоей всё я знаю.

Гляжу, как морщинится лоб.

Всё это хвалёная заумь

И ваша беспутная скорбь.

Живётся тебе не спокойно.

А счастье-то разве в пути?

Так дед твой, теперь уж покойный,

Всё грезил по свету пойти.

Бывало, в соседний посёлок

Уйдёт, а не помнит потом.

Расспросишь – обидится. Словом,

Не знает… Позвал, вроде кто»

И так уж пошли пересказы

О ближней и дальней родне.

Дремал я прищуренным глазом

И мыслил о силе корней.

«Ах, да… Позабыла старуха!

В апреле в родительский дом

Нагрянула Ольга, по слухам,

Уже не одна, с женихом.

Видать, что на съёмной квартире

Поджали под кризис хвосты.

Что деется, господи, в мире.

Прости же нас, грешных, прости!»

Выходит, товарищ не сбрендил –

И вправду вернулись на холм.

Но, кажется, здесь не в аренде

Дела их, а в чём-то другом.

Как долго держал под замками

Нахлынувшей горечи вкус.

Похоже, что прежние камни

Поднимет лишь прежняя грусть.

И снова в порядке событий

Ищу я начало с огнём,

Когда я отрёкся от быта,

И всё опрокинется сном.

На школьный экзамен ответив,

Мы взяли приёмный буклет,

И встретили с Ольгой то лето

В студенческом мы городке.

О, как меня дома бранили

За удаль слепую, что я

Подался, как сено на вилы,

В гражданские сразу мужья.

Не вилы, а смуглые кисти,

В которые голову всю

Сложил я, как жёлтые листья

Сметают в одну полосу.

Два года мы жили бок о бок.

Учились. Любили. Цвели.

Я с ней поначалу был робок,

Как свежести ранней прилив.

Не знаю, что сталось со мною.

В тот проклятый чувствами год

Вдруг понял, что вырос сосною

В том месте, где был огород.

Что мысли мои, как иголки,

Пугают и ранят её.

Составив конспекты на полку,

Уехал тогда я в село.

Я выбросил Ольгу, как камень

Бросают по верхней воде –

Махая для виду руками

Под выдумки книжный удел.

Она же кружилась, что прялка,

Над пряжей моей головы.

Так вербам досадно и жалко

Смотреть, как черствеют стволы.

Темнее весенних проталин

Оглядывать стал я простор.

А вскоре и Ольга устала

Чинить наш семейный забор.

Она, как и все, испугалась,

Что дом наш под чёрным крылом

Откуда-то стаями галок

По самую дверь занесло.

Ушла она к другу Андрею.

Но странно поступок замяв,

Промолвила, будто в затею,

Что в жизни не бросит меня.

В тот год я был точно на грани.

И помню, приехав домой,

Укрылась она за оградой,

Как прячется в печь домовой.

Затворницей в доме пустынном

Вела она странный обряд.

Садились там тучи под тыном

Все ясные ночи подряд.

И как-то спустя уж неделю,

Стучится по ставням рука.

«Возьми, – говорит, – между делом

С кувшина попей молока»

Смотрю, ободрали, как липку:

Осунулась, плечи остры.

«Теперь у открытой калитки

Расстанемся мы до поры.

Ты болен той редкой стихией,

Что бродит в лугах за рекой.

Не думай, что люди плохие.

Ты просто немного другой.

Не прячься с того и не сетуй

На крик журавлиной души.

Гнездившийся ветер на сердце

Под крышей птенцов всполошил.

Твой путь кем-то свыше навеян.

И помни: у всех на виду

Пустеет в траве муравейник

В большую над лесом грозу.

Уйдёшь ты, и старый орешник

Отправится в путь по следам

Единственным глазом скворечни

Следить за тобой в городах.

Ступай. Отдохни перед бурей.

В агонии снов о делах

Теней неприкаянных улей

Заждался тебя в зеркалах»

Не ведал в припадке, к чему всё

Тогда она это плела.

Подставил калитку я брусом,

Как только беседа прошла.

Иду в сад и соображаю

В упрямом движении скул.

Меж зелени приторным жаром

Огарок сирени дохнул.

Застывший на вздохе прощальном,

Не выдержу я, повернусь –

Лишь кошка охотится в щавель,

Сбегая с калитки на брус.

Заря, в огород разгораясь,

Кровила по грядкам, как мак.

Послал я на крыше сарая

Соломой набитый тюфяк.

Ничто мне в ту ночь не приснилось,

Пока в небе месяц кружил.

Поднялся я в раннюю сырость,

Как-будто бы в новую жизнь.

Свалилась с ошейника глыба,

И силы подкрались к нутру.

Уж я, как корова на выгон,

Ушами пряду в мошкару.

Как в сон размывает, бывало,

Все лики под утренний час,

Так я под сырым покрывалом

Забыл обо всём. И о нас.

На стук, неизвестный доселе,

Подальше от грусти села,

Сменив эту боль на веселье,

Я бросился в город стремглав.

И вот, после юности юркой,

Забывший и Ольгу с тех пор,

Увидел я, как шевелюрой

Кивает в наш двор осокорь.

И снова отрадно, что сутки

Мы с бабкой одни и одни,

Как тот потерявшийся путник,

Что ищет знакомые пни.

Но хоть и вдали мы от шума,

И чувств отошла пелена,

Я всё же не мог не подумать,

Что там, за рекою – она…

И месяц, что снова отпущен,

Храпя в насекомых пургу,

Лучом зажигает у пущи

Окно. И на том берегу

Рябит оно в знойных разводах

И манит крылами миров,

Пуская по сумрачным водам

Для тайных признаний перо.

Глава 5

Тем маем под страшные визги

Бои поползли на восток.

На брюхе крались даже к миске

Собаки. Под жалостный стон,

Бывало, над тихой запрудой

Присядешь и слышишь в кустах,

Как бухают залпы орудий

В соседних ещё областях.

Мы глаз по другим не сомкнули,

Кто был там. На всякую масть

Гадает уж бабка на стуле,

Когда не выходят на связь.

Ходили здесь слухи по кухням.

Но все, не печалясь душой,

Звонили родным: «Эй, да ухнем!

Воюем! Пока хорошо!»