В не очень свежем воздухе холла повисла пауза. Здесь сильно пахло четверкой – «хроньём», как выразилась на днях сестра-хозяйка, с большим раздражением показывая мне отделение.

–То есть, упражнений не будет, будем просто беседовать? – смягчился Перевертов, даже выдавив подобие улыбки.

–Именно. Это уже, поддержит вас здесь, – кивнула я.

–Согласен, – просиял Нечипорук.

–И я, я за все, обеими руками, – поднял руки Лесницкий.

–Ну-с, посмотрим… что из этого получится, – пожал плечами Алин.

–Жаль, что мы сегодня без Андрея. Ну ладно, будем надеяться – в следующий раз присоединится. Ребят, объясняю правила группы, – я снова посмотрела на всех поочередно. -Правило первое, самое важное – уважать друг друга, выслушивать и не перебивать. Правило второе – не выносить того, о чем говорится на группе. Не рассказывать в отделении, кто чем делился. И, последнее правило – искренность. Если вам тяжело говорить о чем-то личном – то, можете воздержаться. Все понятно?

Пациенты послушно закивали.

–Поговорим сегодня о проблемах – и, об их разрешении.

–Может, лучше о любви поговорим? Я тут эссе написал, – Алин развернул свои записи.

–Уверена, что и до любви доберемся, – я флегматично улыбнулась.

Потому что, никогда не верила в нее.

Группа пролетела незаметно. Проблемы отделения заняли почти час, поэтому до эссе Алина добраться так и не удалось. По завершению занятия, я все-таки спросила у Перевертова про носки.

–Данил, так что там было-то? Что с персоналом-то постоянно конфликтуешь? – я поднялась и только коснулась рукой спинки стула, как подскочил Лесницкий и забрал его вместе со своим, чтобы унести в столовую.

–Даааааа, там такоооой смех был, – Перевертов, улыбаясь, потирал руки. –В общем, санитарка эта, шмон палаты наводит…

–Это ТСЖ которая? – с кривой ухмылочкой спросил Алин, еще не успев встать со стула.

–А кто такая ТСЖ? – поинтересовалась я.

Ухмылка Алина искривилась еще больше. Схватившись за живот, он затрясся от смеха. Лесницкий так и застыл у выхода вместе со стульями. Чувствовать его липкий взгляд на себе было как минимум неприятно.

Нечипорук, не особо принимавший участие в группе, весь обратился в слух.

Перевертов потер нос и ответил за всех:

–Сокращенное прозвище одной санитарки, полной такой. Которая орет громче всех в отделении. Она еще, когда злая, глаза так выпучит, – Перевертов для наглядности сам выпучил глаза, -На бешенного краба похожа. Меня это так забавляет! – он снова скорчил умиленную рожицу.

–Так расшифровывается-то как? – полюбопытствовала я.

–Вариант первый – Толстая Сложная Женщина, ха-хах-ха, – Алин пустил холодный смешок.

–Вариант второй, – подхватил Перевертов, -Более распространенный в нашем отделении – Толстая Слоновья Жопа. Так вот, – он продолжил, -Добралась значит до меня… Говорит такая, ахахахах… Перевертов, ты носки менял? И стоит у стены почти… Ну, я снимаю значит с себя носки, подхожу к ней и тычу прям в нос: Наталья Николаевна, да они чистые! Не верите? Да я только что поменял! Чиииистые… аххаха… И, продолжаю ей эти носки в нос совать… Она как к стенке попятилась толстым задом…

Алин окончательно зашелся холодным смехом, затрясся и подрумянился Нечипорук, следом подхватил смехотворную эстафету Лесницкий.

Я тоже не выдержала и захохотала от души вместе с ними.

–Ну, ребят, вы даете…

Не менее веселое отделение, чем раньше – если не смотреть, кто за что здесь оказался.

Закрывать глаза на преступления, иногда – поистине чудовищные…

–Арина Витальевна, спасибо! А с вами не скучно! – Перевертов первым заторопился на завтрак.

–Спасибо вам, всего доброго! – следом за ним, вышел Лесницкий с двумя стульями.

–До свидания, – бросил Нечипорук, засунув за ухо сигарету.

–Арина Витальевна, – Алин рылся в своих бумажках, -Вижу, вы человек начитанный… Интересно с вами… Знаете, я вот прозу философскую пишу… Эссе мое почитаете? – он протянул мне сложенные вчетверо исписанные листы, вырванные из клетчатой тетради.

–Да, Влад, конечно… Спасибо за доверие. До свидания, – я аккуратно вложила листы в свой рабочий блокнот.

Глава 5. Комиссия по настроению.

Этому заведению, возведенному в поселке еще во времена царской России, присуща особая атмосфера. За высоким черным забором и КПП протекает иная жизнь, тягучая и размеренная, чуточку мрачная. Даже деревья здесь лениво колышутся от ветра… Нежатся, блаженно прикрыв глаза, на молодой зеленой травке местные дворняги. Лениво бредут в ближайший «Ярче» пациенты из вольного отделения или общежития, неся подмышкой старенький магнитофон с задорной мелодией, разбавляющей общий мрачноватый фон. Даже «скорые» – совсем не скорые, вползают в городок, минуя хмурых охранников у поднятого шлагбаума, и катятся по основной дороге к приемному отделению.

Торопится и суетится здесь только медперсонал. Он и подталкивает пациентов – то на физиопроцедуры в «башню», то потаскать «бачки» со столовой, которые, по несколько раз в день, подвозит старенькая газелька к каждому из отделений.

Местное питание – не трапезы в профилактории. Скорее, оно напоминает баланду в зоновских условиях. Помню, как в четверку однажды занесли бачки с рыбным вторым – вонища долго стояла на все отделение, даже у пациентов носы свернулись, не то что у чистоплюев из медперсонала. Последние, после памятного рыбного дня, больше не сетовали на отвратный запах «хронья».

Все познается в сравнении.

Сегодня, собиралась майская комиссия. Наши пациенты тряслись в ее ожидании, сидя на кожаных диванчиках возле моего кабинета и кабинета заведующего.

Некоторые перешептывались между собой. Играли в ромашку – «выпишут, не выпишут».

Трясся даже здоровенный Пашка – тот самый, что первым поздоровался в день моего прибытия.

–Паш, все нормально будет. Держитесь, ребят, – для пущего эффекта я подняла кулачок вверх.

–Спасибо, Арина Витальевна, – хором ответили пациенты.

–Арина Витальевна, все равно не выпишут, – отмахнулся Пашка.

Его ноги тряслись от огромной дозы препаратов. Бывает такой побочный эффект – у пациента ноги «бегут» или непрестанно трясутся, даже при лежачем положении.

–Значит, будет надежда на следующий раз, – я оперлась спиной о дверь своего кабинета. –Унывать-то никогда не стоит!

–Арина Витальевна, сегодня ОНА, – Пашка перешел на шепот и посмотрел на меня круглыми глазами.

Я перевела взгляд на дверь кабинета заведующего. Там и выносила приговор пациенту комиссия из трех врачей. В ней принимал участие сам заведующий Аркадьич, молодой врач Марк Яковлевич, временное, но более-менее приятное явление в нашем отделении, и заместитель главного врача Милена Альбертовна.

Ее-то и боялись. Не только потому, что решающее слово оставалось за ней.

А потому, что выписка пациента зависела не столько от его состояния, сколько от настроения зам главврача.

–Плохое настроение? – шепотом спросила я.

–Не то слово, – Пашка поджал губы и опустил голову.

С самого начала я пожалела этого пацана. Попал, по сравнению со многими – за ерунду. Подрался в День Святого Валентина… Соседи знали, что он на учете в психдиспансере состоит – ну и все, вызвали нашу скорую. Четвертый год уже сидит… В то время как одного убийцу выписали за год – за взятку. С родственниками богатыми повезло.

Что же, не у всех они есть.

И, не всегда хорошее настроение у Милены Альбертовны.

Только я хотела зайти в свой кабинет, как со стороны сектора пациентов раздался до боли знакомый, прокуренный голос:

–… твою мать! Так и знала! Ваш чай! Опять засыпаетесь!

Грубый голос принадлежал не санитару, а сестре-хозяйке.

Не носки, так чай.

–Лукин! Ах ты ж…

Дальше следовал поток базарной, нецензурной брани. Досталось рыжему олигофренчику Лукину… Дурачок Артем, аккуратнее же надо!