Крошечная стеклянная египетская пирамидка переливалась в лучах весеннего солнца. Одна из немногих посторонних вещей, что приютилась на моем рабочем столе и радовала глаз в любую погоду. Сейчас, она смотрелась наиболее великолепно.

В дверь нетерпеливо постучали.

–Да, войдите! – вздрогнув, я отвлеклась от беспечного созерцания пирамидки.

Грузный санитар (банка – хоть куда!) в зеленой форме, привел тощего, как спичка, пациента. В отличие от перевозбужденного предыдущего, этот явно пребывал в подавленном состоянии. Казалось, что скорбная маска намертво приклеилась к его лицу. Глаза и щеки впали, губы застыли тонкой прямой линией. Мясистый нос неуместно смотрелся на исхудавшем лице. На пациенте висела не очень чистая пижама грязного синего цвета, рукава которой он закатал по-разному.

–Прошу, присаживайтесь.

Не здороваясь, пациент приземлился на стул рядом с моим столом.

–У него бачки скоро. Долго не задержите? – прогремел санитар.

–Бачки? У этого качка Бухенвальдского?! Вы шутите? – я вопросительно уставилась на санитара.

И вообще не понимала, почему труд пациентов так безбожно эксплуатируют. Мало того, что кормят баландой, так еще и тяжелые бачки для еды заставляют таскать, спины гнуть.

Зарплата мертвых душ, простых работников больницы – бесперебойно летит в карман администрации.

–Больше некому идти! – развел ручищами санитар.

–Другого поищите, пожалуйста. В отделении, так-то, покрупнее ребята есть, – я смерила его многозначительным взглядом. -Последний день работаю, нужно посмотреть парня, врач попросил.

–Ладно! – быкоподобный санитар громыхнул дверью.

–Арина Витальевна, психолог, немного с вами побеседую, – я перевела взгляд на пациента. –Как к вам обращаться?

–Ефим. Борисыч, – выдавил из себя тот.

–За что к нам-то попал, Ефим Борисыч?

–Наркотиками, отравился. Суицид. Три года. Назад. И, снова… – рублено ответил Ефим.

–Из-за чего… с собой-то так? – я сделала скупые пометки на листе насчет попыток самоубийств.

–Из-за чипов. Я был святым человеком, и отец мой был святым человеком… Потом, меня поймали китайцы и внедрили… внедрили чип, а сами китайцы – это люди Антихриста, – взахлеб затараторил он. –Когда в меня верили, меня больше не было…

–Вы верующий, или… – я судорожно записала религиозный бред.

–Нельзя в храмы ходить, мне… – он жутко закатил глаза. –А то найдут, Христос в храме найдет, проверит…

–И, что будет тогда?..

–Если найдут в храме – то грядет преосвященный месяц Рамадан, а с ним – и чеченцы… Я являлся чеченцам в облике святого возле первого подъезда, именно возле первого, да… а то, мог бы лохануться… – он уставился в голую стенку, словно говорил сам с собой. –А китайцы, китайцы дали мне прозвище Расим…

Ярко-выраженный синдром монолога. Веселый же последний день в любимом четвертом отделении!..

То вождь аристократического государства, то непризнанный святой…

–Голоса у вас, значит, были? А видения?.. – спросила я, параллельно описывая бредовую систему пациента.

–Я видел Чингисхана… Он ходил, подобно лотосу, но я порешил Чингисхана… Я… как святой… И Чингисхан катится, пьет потому что… спирт технический, – продолжал бубнить Ефим.

Я прикрыла улыбку рукавом халата. Не так уж много лет работаю в больнице. Некоторые вещи, до сих пор, и смешат, и пугают.

Тесты со святым проводить бесполезно.

Придется сообщить врачу, что бедняга снова за свое взялся.

Неизбежно, добавят лечение.

Так здесь и решают проблемы.

Глава 2. Перевод.

–Вот тебе грамота! – шустрая медсестра Кристина бросила грамоту врачу на стол.

Грамота с российским гербом и флагом легла на пухлые тома историй болезни. Игнат Васильевич, врач-психиатр, поправил кривоватую дужку очков и начал читать:

–Ну дык… За вклад… Во что? Чурикова, ты шутишь?!

Та прыснула от смеха, закрывая лицо листом назначений.

Среди каракулей, понятных только врачам, я разобрала зловещее для пациентов слово «аминазин». Да, кому-то из ребят сегодня туговато придется.

Не доброе утро.

–За вклад… В парашютный спорт?.. – врач уставился на медсестру непонимающими глазами.

–Игнат, ну миленький же ты мой, – она игриво улыбнулась, обнажив белые аккуратные зубки. –У тебя же пациент на прошлой неделе окно разбил и вышел… с нашего второго этажа. На КПП задержали. А сегодня у нас… что? – она перевела взгляд на меня.

–Первое апреля, – я развела руками, сохраняя при этом кирпичное лицо.

Хотя, эта сценка забавляла. Только подумать – «вклад в парашютный спорт… оригинально… походу, медсестра у нас еще более-менее сообразительная».

Игнат Васильевич, со свойственной ему пролонгированной реакцией, засмеялся только через несколько секунд после моей фразы. Кристина расхохоталась вместе с ним.

Я выдавила из себя подобие улыбки. Люблю свой коллектив, но особо внедряться в него – никогда не хотелось. Удобно быть отшельником. Меньше знают – крепче спят. Меньше тебе кости перемывают в процедурке. И врачи надменные не задают неловких вопросов, чтобы на очередной твой ответ дать циничную шутейку. Вернула историю болезни – и ладно. Здороваться – и вовсе, необязательно. Пациенты же ждут. И, какими бы они не были – они, в первую очередь, люди. Запертые в этих… как бы выразиться мягче, особых условиях. А врач пусть сидит, играя в нарды с компьютером.

Я очень хотела ускользнуть незамеченной в свой аскетичный кабинетик, как Алина обратилась ко мне.

–Аринка, так ты что… Уходишь от нас, что ли?

–С первым апреля, – я хмыкнула.

–Нет, я серьезно! – она оперлась одной рукой на спинку стула врача.

–Да уходит она от нас, уходит, – пробурчал врач, не отрываясь от очередной партии.

Судя по расположению фишек на зеленом поле, компьютер его снова обыгрывал.

–Куда же? – она демонстративно надула губки.

Блин, как не вовремя зашла… Да подождало бы заключение об этом эпилептике! Зря поторопилась. Теперь, придется терпеть допрос.

–К принудчикам. 15-е отделение.

–Аааа, вот оно что… Ну, удачи!

–Спасибо, – бросила я, с радостью оставив их с врачом наедине.

Вот тебе и первое апреля!

Вещи почти собраны. Аккуратно упакован в коробку пузатый электрический чайник «Redmond». Собраны в папки методики, которые обычно используют патопсихологи для исследования. Распечатки для групповых занятий, кисточки, карандаши и краски для рисования, пособие по психиатрии, кружка со следами чая на стенках… Опять забыла содой помыть! Так, ладно… Канцелярия, флешки, египетская пирамидка, рисунки пациентов…

Вроде, все.

Я закрыла окно и окинула прощальным взглядом уютное помещение. Стены персикового цвета создавали ощущение весны и теплоты. Решетки на окнах нисколько не удручали, а длинный прямоугольный стол не казался неуклюже широким и колченогим. На нем остались лишь два служебных компьютера, да принтер, беспощадно комкающий бумагу.

Пусть новый психолог с ним тоже помучается.

С легким сожалением я заперла дверь на ключ.

Первый раз, она закрылась на удивление легко.

Наше (вернее, уже не наше) отделение номер четыре, считалось самым здоровым и неприятно пахнущим во всей психбольнице. Было, правда еще одно, интерьером похоже на сарай. После его посещения хотелось скорее обработать руки обеззараживающим средством. Того гляди, подхватишь еще какую-нибудь гадость, и потом на больничный минимум на неделю.

Я достала второй ключ – вездеход. С его помощью, можно открыть дверь почти любого отделения.

Четверка еще славилась тем, что ряд палат пациентов отделялся от сектора обитания медперсонала тяжелой дверью.

Дверь натужно заскрипела, и в нос ударило тошнотворное сочетание запахов нечистого белья и дешевого курева.

Высокие, грязно-лиловые стены подпирали собой потолок. На полу красовались харчки.

Я шла, словно по минному полю – обходя не только харчки, но и хронов, совсем не чувствующих дистанции.