Я со всей силы захлопываю за ней дверь и лечу в свою комнату оплакивать свой вновь рухнувший мир.

Глава 5

Удивительно, но как только я вихрем залетаю в свою комнату, уверенная в том, что сейчас разорвусь от потока слез, я просто замираю на месте и ощущаю лишь опустошенность. Каждый новый подлый поступок Келси будто высасывает из меня остатки чувств, эмоций, энергии, да и желания продолжать надеяться и хотеть быть с ней. Как если бы мои чувства к ней были охапкой разноцветных воздушных шаров, а она каждый раз с нахальной, злой улыбкой лопала бы по одному шарику острой иглой, пока от них не останется ничего, кроме кучки резиновых ошметков. Настолько отчетливо, как сейчас, я этого никогда не ощущала. Стало быть, всему есть предел, даже если влюблен настолько отчаянно, что чувства ломают тебя изнутри, рано или поздно наплевательское отношение разрушает все.

Из зеркала на меня смотрит растрепанная бледная девчонка с печальными потускневшими глазами. Я подхожу ближе и пристальнее вглядываюсь в свое отражение. Неужели это я? Как я стала такой тусклой?

В детстве из-за моей гиперактивности, неумения сидеть на одном месте, желания постоянно осуществлять какую-нибудь деятельность, меня прозвали Ракетой. Это прозвище так крепко привязалось ко мне, что даже в старших классах меня время от времени так называли. Если бы вы попросили кого-нибудь из людей, знакомых со мной, описать меня, то первым делом бы услышали что-то вроде «бойкая, боевая».

И куда все это делось теперь? Раньше я была готова броситься в бой за любую самую незначительную для других мелочь, если это было важно для меня, я насмерть стояла за свое мнение, а любое проявление несправедливости моментально приводило меня в движение. Я всегда ощущала неугасаемый огонь внутри. Отец частенько говорил, что лучше бы мне его поумерить, иначе я наделаю каких-нибудь глупостей, а потом ужасно пожалею. Я и сама это осознавала и признавала тот факт, что зачастую пускалась в бой прежде, чем хорошенько подумаю над ситуацией. И да, мне порой бывало стыдно и неловко за свои необдуманные поступки и скоропалительные выводы. Я попадала в неприятности и даже пару раз вовлекала в эти неприятности свою подругу. Но, по крайней мере, я была… живой.

Это последняя капля. Ни один человек на свете не имеет права разрушать мое истинное я. Я должна оставаться верной себе. Я совершенно точно больше не хочу вот так смотреть в зеркало и не узнавать в отражении себя. Выход только один – забыть о Келси. Три простых слова, заключающих в себе титанический труд.

Я нехотя собираюсь на занятия, пытаясь перебороть желание наплевать на все и просто остаться сегодня дома. С таким настроением, как у меня сейчас, можно забыть о хорошем, удачном дне. Я задумываюсь о предстоящем занятии по вокалу с Хайнцем, и внутри сразу становится теплее. Ничто так не радует меня, как мои любимые занятия по вокалу. Я всегда руководствовалась правилом – если чувствуешь, что мир вокруг рушится, просто пой, и ты сразу же почувствуешь себя намного лучше.

Я спускаюсь вниз, где сталкиваюсь с пристальным взглядом Алекса.

– Зачем приходила Келси? – а он не медлит.

– Да так… У нас с ней были кое-какие незаконченные дела, – задумчиво отвечаю я, – Но сегодня я поставила во всем этом точку.

– Эм… Ясно, – неуверенно говорит Алекс, не сводя с меня взгляда, полного подозрений, – Слушай, ты бы не хотела пойти со мной сегодня на вечеринку? Парни решили закатить тусовку в честь начала нового учебного года.

– Что? – у самого порога я оборачиваюсь, – Среди недели? Это глупо. Я бы хотела хотя бы в начале года высыпаться и приходить на лекции отдохнувшей.

– Ой, да ладно тебе. Можем зайти ненадолго, выпить, расслабиться, потанцевать и пойти домой. Как тебе? – Алекс лучезарно улыбается мне. Ох уж эта его улыбка, перед ней всегда так сложно устоять.

– Если только ненадолго, – собрав всю серьезность и твердость в кулак, отвечаю я.

– Класс! – выкрикивает он, – Тогда встретимся дома после занятий, ладно?

Его воодушевленность обезоруживает меня, и я с легкой улыбкой киваю ему в ответ и выхожу из дома.

– Это он. Помнишь, я говорила тебе про новеньких? Так вот, это один из них, – шепотом тараторит Лили, яростно сжимая мое предплечье, – Какой красавчик, боже.

Я устремляю удивленный взгляд на подругу, но она, как ни в чем не бывало, настойчиво кивает головой в сторону парня, одиноко сидящего у окна, в стороне ото всех, пропускающего мимо ушей восторженные возгласы девчонок. Наверное, в общепринятом смысле он симпатичный, но по мне так вполне обычный парень. Высокий, худощавый, игривости и шарма ему придают русые вьющиеся волосы, небрежно спадающие на лоб. Интересно, я одна замечаю, что ему крайне некомфортно от всего этого чрезмерного внимания – его милое личико поминутно так и кривится в гримасе неудовольствия. С другой стороны, как показала практика, ему это только на руку, девочки ведь любят угрюмых, или как они это называют «загадочных».

– Быстро же ты переметнулась, – ворчу я, пытаясь вырваться из ее хватки.

– О чем ты? – Лили невинно хлопает ресницами.

– У тебя есть парень, – твердо отвечаю я.

– Я знаю. Но глазам не прикажешь. Стэн тоже пялится на короткие юбчонки болельщиц, – нахмурившись, бурчит Лили.

– Ох, Лили, – я мотаю головой и, наконец, вырвавшись из ее цепких лапок, направляюсь к своему месту.

Еще пять минут пыток, малыш, и они отстанут от тебя. Я мысленно усмехаюсь. Бедняга. Откуда он мог знать, что попадет в логово изголодавшихся девиц, которые целый год отучились бок о бок с занудами и очкариками.

Все спешат на свои места, как только в дверях появляется мистер Хайнц. Задумчивый и отстраненный. Такое чувство, будто он производит каждое движение на автомате, даже не задумываясь лишний раз. Кажется, внутри у него происходит куда более серьезная битва, превращающая все обстоятельства реального мира в жалкие, незначительные мелочи.

– Доброе утро, мои дорогие ученики, – холодным, отчужденным тоном произносит он и ставит свой портфель на стул, а затем обращает взгляд куда-то вдаль. Я оборачиваюсь и понимаю, что там лишь задняя стена класса, но, кажется, мысленно Хайнц уже давно обогнул ее и блуждает призраком сознания где-то далеко отсюда, где-то там, куда так стремится его израненная душа.

Болезненный укол пронзает мое сердце. И почему? Почему такие замечательные, талантливые люди как он обречены на страдания?

– Эндрю, – вдруг выпаливает он, нарушая гробовую тишину, – Рад снова тебя видеть. Надеюсь, ты решил все свои проблемы и теперь станешь неотъемлемой частью нашего дружного полка.

Все как по команде обращают взоры на нового студента, а тот, слегка покраснев, бормочет неловкое «Да, спасибо» и отводит взгляд в сторону.

Хайнц снова замолкает, но на этот раз на его лице блуждает неясная, еле уловимая улыбка, просветление, будто лучик солнца, внезапно пробившийся на пару секунд сквозь тяжелые серые тучи. Профессор обводит взглядом всех нас, а затем, уперев руки в бока, выдает:

– А давайте-ка мы с вами немного расслабимся. Да? – его взгляд, словно маленькая шустрая птичка, начинает порхать от одного человека к другому в поисках поддержки, – Я знаю, что я как старый телевизор немного вышел из строя, чем крайне расстраиваю многих из вас, но это лишь временные неурядицы. Поэтому нам с вами нужно немного отвлечься, – на минуту он снова впадает в раздумья, поток лихорадочных мыслей и импульсов так и сквозит в его глазах, – Так. Встаем.

Счастливые от того, что Хайнц, наконец, становится хоть чуточку похож на самого себя, мы как пружинки вскакиваем со своих мест.

– Давайте просто споем, – с теплой улыбкой произносит он, – Но только с одним условием. Каждый из вас сейчас по очереди исполнит ту песню, которая наиболее точно описывает ваше душевное состояние. Идет?

– Да, – хором отвечаем мы.