– Пол вымой, – всё тем же скучным голосом велит мне бабушка. Потом вдруг выходит из себя: – Ты думаешь, что делаешь сейчас нечто особенное? Хочешь меня разжалобить? Так вот знай, ты сейчас всего лишь свои обязанности выполняешь. Ничего из ряда вон выходящего.

Она отправляется в переднюю и, одевшись, уходит из дома.

Я, взяв телефон, дрожащей рукой набираю номер Наташи.

– У меня дома такое было, – шепчет она в трубку. – Но родители, кажется, отошли уже. Они говорят, что просто в ближайшие лет пять не позволят мне одной куда-то ходить.

Примерно то же самое сообщает мне Алина.

– Говорят, значит, не доросла ещё, чтобы одну тебя отпускать.

Наконец, звоню маме. С ней, хочешь не хочешь, объясняться всё равно придётся. Но ставить её в известность о происшедшем нет необходимости, она и так уже, оказывается, знает, причём с самого утра – и даже без помощи бабушки. У этой Асии Михайловны вообще, что ли, нет своих дел в воскресенье?

По голосу маминому слышу, что она не очень сердится.

– Вообще-то я сначала огорошена была, – говорит она. – А потом успокоилась. Подумала: не может быть, чтобы всё было так плохо.

– Да мы просто так накрасились, а потом даже забыли про это.

– И я подумала: наверное, все девочки накрасились, вот и тебе захотелось то же самое сделать. Но пойми, Марина, надо всегда думать, что делаешь. Для вас это развлечение было, а люди по-своему истолковали. Что касается лифтов…

Мы с мамой подробно обсудили, почему не стоит ездить на лифтах и звонить в незнакомые квартиры.

– Но ты ведь сама уже успела для себя сделать выводы? – говорит она.

Я с ней полностью согласна, но вдруг говорю:

– А знаешь, мама, всё равно это было здорово – то ощущение, когда понимаешь, что сейчас дверь откроется и надо успеть добраться до лифта…

Тогда мама сказала, что просто не знает, что со мной делать. И замолчала на какое-то время. Я понятия не имела, о чём она думает в этот момент.

– А бабушка что делает сейчас? – каким-то странным голосом спрашивает она.

– Вышла на улицу. Вы с ней поругались недавно, да?

– С чего ты взяла? – мама вся так и насторожилась – сразу становится ясно, что я не ошиблась.

На прошлой неделе я проснулась ночью оттого, что бабушка разговаривала по телефону. Она всегда говорит тихо и спокойно, даже сейчас из-за истории с лифтом не кричала на меня, но тогда, ночью, я услышала каждое слово.

– Так вот знай, ещё раз через подобное пройти – нет, я уже не смогу, – совершенно отчётливо произнесла бабушка и бросила трубку.

Не знаю, почему не вышла и не спросила в чём дело – но, знаете, бывают ситуации, когда просто чувствуешь, что лучше не лезть к взрослым. А потом я была так занята мыслями о Любином дне рождения, что забыла о том разговоре. Но теперь вспомнила.

– Ты хотела с ней поговорить? – спрашиваю я.

– Да… – Потом, помявшись, мама заявляет: – Я и сама ведь собиралась позвонить. Мне кое-что сказать надо.

Я молчу, ожидая, что она скажет.

– Я это… замуж выхожу, – наконец, произносит мама.

– А-а-а… понятно, – говорю. – Ну… хорошо.

– Ты рада? – спрашивает мама с такой надеждой, что я тороплюсь ответить:

– Да, конечно! – Теперь я молчу – не знаю что сказать. – А бабушке… мне передавать это?

– Передай, если хочешь… – И мама странно хмыкает, прежде чем повесить трубку.

Глава 12

Бабушка сказала, что я должна поздравить Николая с Днём защитника Отечества – хоть какой-нибудь небольшой знак внимания.

Мы в школе всегда что-нибудь мастерим на трудах к этому празднику, и я обычно сплавляю эти сувениры дяде Косте. Однажды я поздравила Алининого папу – у меня тогда получилась совершенно замечательная открытка, с настоящими пуговицами, изображающими гусеницы танка. Алининому папе, по-моему, понравилось, он поблагодарил меня.

В этот раз открытка достаётся Николаю, и ему вроде бы тоже нравится. Но и он приезжает к нам не с пустыми руками. На праздничном столе и рыба красная, и блины с икрой, и фрукты – манго, виноград, в общем, то, чего обычно нет.

Вечером мы отправляемся гулять – на горку, как в прошлый раз. Мама и Николай идут обнявшись. Не хочу им мешать, но мама машет сама, подзывая меня. Она обнимает меня.

– Если мы переедем когда-нибудь, ты не станешь возражать? – спрашивает она.

– Со мной?

– С тобой. Но это ещё не скоро будет. Ты ведь понимаешь, что нельзя до бесконечности отдельно от мамы жить?

– А вы куда хотите переехать?

– Где для всех будет место.

– В Москве?

– Не уверена, но недалеко.

Николай, смеясь, кладёт мне руку на плечо.

– Не беспокой ребёнка раньше времени, – говорит он.

– Ладно… Это так, на будущее.

Я беспечно ковыряю носком снег.

– Да мы ведь и так собирались переехать, – говорю. – Ты для этого в Москву уехала.

– Да. Просто…

Они переглядываются.

– Да знаю я, у мамы ребёночек родится, – говорю я.

– Знаешь?..

– Ну да, а что тут такого? – пожимаю я плечами и поворачиваюсь, чтобы побежать к горке. Оттуда мне машут девочки. Кажется, Алинин папа притащил двойную «ватрушку». – Я пойду, ладно?

– Иди…

– Знаешь, мам, мы на кружке скоро вязать начнём, я, наверное, свяжу одеяльце для ребёночка, – уже на бегу, обернувшись, бросаю я – и уношусь на горку.

Глава 13

Чтобы мне выбрать платье и туфли для своей свадьбы, мама специально позвала меня в Москву. А ещё нас с нею пригласила в гости одна родственница, жена дяди Костиного племянника. Хотя с нами они редко общаются.

Свадьба у мамы четырнадцатого апреля, то есть, ещё целых три недели. Я спросила, как они собираются праздновать.

Они с Николаем до последнего сомневались насчёт празднования, потому что это дорого, а ведь ещё и с квартирой придётся разбираться. Николай не москвич, но от бабушки ему досталась квартира на станции метро «ВДНХ». Так теперь её решено продать и взамен купить что-нибудь другое.

Разве тут до свадьбы?

Но потом вмешались его друзья, у одного из них есть большая дача. Это, конечно, не ресторан, зато пригласить туда можно сколько угодно человек. У Николая очень много друзей, они тоже не совсем москвичи – кто из Красноярска, кто ещё откуда-нибудь.

Бабушка не может меня отвезти в Москву. Вместо этого она сажает меня на поезд, доверив своей знакомой, которая тоже едет в столицу, а на вокзале меня встречает Николай.

Москва не совсем такая, как мне запомнилось последний раз. Сейчас, в марте, она выглядит иначе, чем в декабре, шумная, грязная, запруженная транспортом и людьми. Этот город высоток, широченных проспектов и бесконечного разнообразия почти оглушает меня – но больше всего поражает, что мама в нём себя чувствует как рыба в воде. Я без конца кручу головой по сторонам.

Долго ходим с мамой по магазинам (в которых она заранее побывала и приценилась) и, наконец, решаем, что на мне будет белое платье с открытыми плечами, а пояс из зелёного шёлка, как раз того оттенка, который мне идёт. Мы долго думали, какие туфли мне купить – если белоснежные, то их больше некуда будет надеть, но потом удалось найти светло-зелёные мокасины.

Наконец, мы садимся в метро и едем к родственникам.

Их дом чуть ли не на километр опоясывает ограда. Чтобы через неё пройти, надо обратиться к охранникам, которые сидят в специальной будочке, а они, прежде чем открыть калитку, звонят консьержке. В подъезде всюду стоят кадки с пальмами и прочими растениями, а меж жёлтых колонн за столиком сидит консьержка. Она звонит Тюфяевым и только затем разрешает пройти. Мы с мамой переглядываемся, оказавшись вдвоём в лифте. Легче в тюрьму, пожалуй, проникнуть.

Тётя Вера чуть полноватая, с красивой причёской и в украшениях и называет меня Мариночкой. При виде нас она всплескивает руками и с радостными восклицаниями обнимает маму.