Я не поверила. До этого однажды я была на одной фирме в Лунино с мамой. Это было большое красивое здание, внутри которого всё сверкало.
– Неправда, – говорю.
– Правда, – в один голос сказали все.
– Вы что, богатые, что ли? – ляпнула я.
– Да, – ответила девочка.
– А что в этом такого? Мы тоже богатые. У нас два джипа, – сказала другая.
Я была очень рада, когда внезапно появилась мама – она пришла за мной раньше, чем мы договаривались. Правда, когда она забирала меня, все девочки, хоть и попрощались вежливо, вслед нам хихикнули.
С тех пор я поняла, что если у тебя чего-то нет, над тобой могут смеяться. Даже если где-то они наврали, машины у их родителей точно были.
У папы одной из девочек в классе, с которой я дружу, есть джип. Один, но огромный. Когда в классе нужно кого-нибудь подвести, например, вечером после школьного чаепития, Алинин папа это делает, но Алина никогда не задирает нос. Может, ей просто не приходило в голову.
И всё-таки я знала, что и Алина, и все остальные девочки, которых меня уговаривала призвать мама, живут лучше, чем мы, а потому приглашать их на день рождения не стоит. Но мама так долго убеждала меня устроить пикник, что я не выдержала и согласилась. Вернее, было даже так:
– Девочки, у Марины скоро день рождения, – просто сказала она, придя однажды за мной в школу. – Вы бы хотели к ней прийти на пикник?
Девочки так возбудились при слове «пикник», словно их пригласили в Диснейленд, и, конечно, я уже не могла сказать, что выступаю против дня рождения.
Совсем не пригласить в дом их было нельзя – девочек привозили порознь, и где-то нам нужно было подождать остальных. Было очень стыдно, когда Алина, приехавшая первой и захотевшая пройти в мою комнату, шла по коридору и оглядывалась.
Загородные дома бывают разные – и даже что туалет на улице, тоже ничего иногда. Но в доме Марьи Ильиничны некоторые доски настолько прогнили, что слегка проваливались, а стены и потолок были очень грязными.
– Понимаешь, мы здесь временно, поэтому ничего не ремонтируем, собираемся уехать в нормальную квартиру, – проговорила я.
– А твоя мама кем работает?
– Ферму арендует один человек, мама с бабушкой выполняют для него разные работы.
Когда пришла Наташа, она спросила:
– Вы здесь живёте?
– Ну да, и что тут такого? – сразу ответила за меня Алина.
А дальше Наташа попросилась в туалет, и обе были слишком заняты тем, что покатывались со смеху над дверцей, которая не закрывалась.
Втайне я считаю Алину чуточку слишком легкомысленной, как и Наташу, а ещё и та, и другая думают, что те минуты, когда не смеёшься, прожиты зря, но не помню такого, чтобы их смех обидел меня.
Не обиделась я и из-за дверцы, потому что ожидала гораздо худшего. Им просто было весело.
А потом подъехала Женя, и мы, наконец, отправились к реке, и всё дальше получилось именно так, как задумала мама. Она знала, что на берегу всем понравится гулять, и угощение всем понравилось, и, потом, вечерний костёр.
Вспоминая о Саше, я не могу понять, почему одни люди ведут себя так, а другие – совершенно по-другому. Но в тот день рождения я как будто заново увидела девочек. Я осознала, что у меня есть хорошие подруги.
Мама (она потом узнала про Сашеньку – я не выдержала и рассказала) не понимает, почему я ещё помню про тот случай, ведь с тех пор прошло три года.
Глава 3
В основном, приезжая на выходные, мама занимается тем, что помогает бабушке с заготовками, а иногда мы втроём идём на наш садовый участок, хотя сейчас, в конце октября, там почти не осталось работы.
– Как ты справляешься, Марина? – спрашивает мама, имея в виду то время, когда бабушка на работе, а я одна дома.
Мы сидим на кухне и обираем с веточек облепиху. Эта облепиха ничья, просто растёт рядом с нашим участком, поэтому её можно собирать вместе с веточками.
Я опускаю голову, потому что мама думает, наверное, что я прихожу домой, обедаю и сразу сажусь за домашние задания, как в старые добрые времена.
– Хорошо справляется, – с укором говорит бабушка, – иногда так хорошо, что время ложиться спать, а выясняется, что она уроки не сделала.
– А что ты днём делаешь, телевизор смотришь, что ли? – интересуется мама.
– Днём ей погулять хочется, – говорит бабушка. – Соседка говорит, иногда пулей прибегает домой за пять минут до моего прихода, – добавляет она.
Ничего себе, оказывается, бабушка знает – и в то же время я испытываю облегчение, совесть уже не так мучит.
– Где ты гуляешь? – волнуется мама. – С кем?
– Да с девочками, – успокаиваю я её.
Если бы она знала, как бывает хорошо: выйдем мы все на улицу после уроков, а там красота, пахнет осенью – и идём гулять в наши излюбленные места. Последнее время это опушка леса – там такой крутой склон, и мальчишки приделали прямо над ним к берёзе тарзанку… только там часто бывает занято.
Мама пристально на меня смотрит.
– Гуляй, – говорит вдруг. – Радуйся своей свободе, пока она есть.
Дальше ещё – море наставлений о том, что одной ходить не надо, возвращаться домой – как только стемнеет, по всяким местам дурным не шарашиться.
– Мама, скажи бабушке, чтобы она не встречала меня со станции – а то она говорит, что темно уже становится в это время.
Последний раз, зная, что бабушка собралась идти встречать меня, я выскочила из электрички и за десять минут пронеслась бегом до самого дома, когда бабушка только выходила. Она очень ругалась.
Мама отказывается выполнить мою просьбу.
– Подумай обо мне и о бабушке – нам и так неспокойно.
Мы продолжаем неспешно обирать веточки.
– Мама, ты по-прежнему живёшь в той комнате? – спрашиваю я чуть погодя.
В конце лета мы с бабушкой приехали её навестить, и кое-что выяснилось.
Во-первых, мама живёт не в самой Москве, а в Троицке, а это, по-моему, разные вещи, хотя мама уверяет, что многие так делают и Троицк даже лучше – спокойнее, и воздух чище.
– Где Красная площадь? – упрямилась я.
– До неё пешком – увы, Маришенька, – отсюда не дойдёшь, – как маленькой, сказала мне бабушка.
– Это не Москва, – повторила я.
Не обращая на меня больше внимания, они продолжили разговор, и в это время в комнату вошла незнакомая женщина лет пятидесяти.
– Извините, я вам помешала, – сказала она – и, сев возле окна на кровать, которая, как я думала, была маминой, начала лениво рыться в своей косметичке, словно желала сказать: мне совершенно всё равно, что я вам помешала.
– Ничего, Светлана Вадимовна, – ответила мама и, понизив голос, сказала: – пошлите на кухню.
Так я узнала, что мама живёт в комнате не одна, и сразу мне сделалось очень тоскливо. Эта Светлана Вадимовна мне не понравилась.
Бабушка выглядела так, будто ей хочется что-то сказать, но она пересиливает себя. Она накрыла мамину ладонь своей ладонью.
– Работает в киоске возле нашего дома, – зачем-то пояснила мама.
– У неё синяя татуировка на руке, или мне показалось? – громко сказала я, а они как зашикали на меня.
Оказалось, эта Светлана Вадимовна раньше ещё и в тюрьме сидела.
– Неужели тебе не с кем было больше поселиться? – спросила бабушка, когда ближе к вечеру мы с бабушкой шли на поезд, а мама нас провожала.
– А с кем? Во второй комнате, которая поменьше, мужчина живёт. Эта Светлана Вадимовна нормальная, ты не думай – с ней можно договориться.
Бабушка вздохнула и ничего больше не сказала, хотя я-то как раз всё ещё не могла избавиться от потрясения.
Когда мы остались с бабушкой одни, я подняла на неё глаза – по моим представлениям, именно сейчас, когда мама ушла, бабушка должна была перестать сдерживаться и начать рвать на себе волосы.
Но я так и не заметила у неё такого настроения – более того, я заметила, что бабушка едва заметно улыбается, глядя вдаль, словно думает о чём-то своём и испытывает удовлетворение. Что-то, видимо, её во всём этом устраивало.
