дубины. Снегоступы не забудьте, пригодятся. Ну всё, расходись... С богом, мужики...
...
Шли молча, сознавая, что могут и не вернуться. Странное зрелище представляли
собой мужики. Вроде как войско, только одеты по-разному, да оружие у каждого своё, у
кого дрын, у кого вилы. Многие несли дубинки за поясом, либо топоры. Известное дело,
куда мужик без топора-то? Хоть избу поставить, хоть дровишек нарубить, для костерка или
в печку. Только не по дровишки те топорики были с утра заточены заботливой хозяйской
рукой, да покрепче на обуха насажаны, ох, не по дровишки...
-Слышь, Василий... - тихо сказал Егор.
-Чего?
-А ведь побъём мы хранцузов-то...
-Ага...
И вновь воцарилось молчание.
Не был Василий гениальным стратегом, но место для засады удачно выбрал. Овраг
неподалёку от дороги с одной стороны, густая еловая поросль с другой. И не видно с
дороги, есть ли кто, и деваться некуда. Расположились удобно: подпилили пару крупных
ёлок, дорогу перекрыть вперёд и назад, когда понадобится. Толкни их, и капкан замкнётся.
Наблюдателя посадили на дерево, возле поворота со строгим наказом увидишь кого -
слазь и докладай, всё как есть. Костры жечь не стали, чтоб себя не выдать, ничего что
холодно. Придёт враг - вот тут-то сразу и настанет настоящая жара. И ещё морду Гнедку
зипуном замотали, чтоб не заржал раньше времени, не выдал мужиков. Вести груз Гнедку
в деревню после боя, тяжёлый груз. Все знали об этом, но каждый надеялся на своих двоих
вернуться, и никому не желал ничего другого.
...
Движется по дороге отряд французский, молча движется. Солдаты сплошь в тряпки
замотаны, от холода, хмурые, уставшие. Одна мысль, хоть бы до деревни какой дойти, да
что толку. Там тоже самое - неприветливые крестьяне из которых пожрать так просто не
выбьешь, и у которых русские солдаты уже всё забрали, озлобленность и холод, холод, будь
он проклят. И снег. И зачем только императору понадобилась эта неприглядная земля со
своим снегом, от сверкания которого уже глаза болят, и домой охота, к жаркому южному
солнышку, да к винам хорошим, да к женщинам, лучше которых вроде и нет на земле, а вот
опять ноги замёрзли и топай... топай... И не увидел командир - молодой и красивый
лейтенант-гасконец, как с дерева соскользнула бесшумная тень, да скрылась за кустами.
Снег сверкающий глаза ему заслепил.
И вдруг упала ёлка здоровая, поперёк дороги, и снег с неё во все стороны
посыпался. Заржала лошадь под гасконцем, беду чуя. И сзади, за отрядом тоже дерево
упало, поняли солдаты, что не просто так это всё, да поздно уже.
-Quois? Quois? - заквакал офицер, вырывая шпагу из ножен. Но было уже поздно.
С криком выскочили на дорогу мужики русские, размахивая оружием своим
самодельным. Рванулись им французы навстречу. И закипела битва! Теснят мужики
французов, а тем и драться несподручно: дорога тесна, а мужики налегают, и отойти
некуда, ни размахнуться, ни ударить. Василий первым в отряд французский вклинился, за
ним ещё мужики, гогоча и разрезая отряд французов пополам. Эх, тяжела рука Василия, не
даром его Бугаём на деревне прозвали! Орудует дубиной, смотреть страшно. Визжат что-то
французы, что - непонятно. Вот уже и шапку потерял где-то, да чёрт с ней, не до того. Не
воюет он уже с врагами, а просто убивает. Так медведь ломает свору собак, насевших на
него: удар лапой - и нет собаки, удар - и другой нет. Сзади Михей с топором
окровавленным со спины его прикрывает, кричит что-то, не понять, не до того.
А с другого краю Егор-кузнец с гасконцем сцепился. Саблю у кого-то отобрал, и сам
тому не рад: не по руке она ему, легка больно, да и офицеру-гаду легче, он с измальства
обучен на саблях драться. "Эх, молот бы сюда мой,-думает Егор, - оно и привычнее. А что
эта саблюха-то? И чего я, дурень, молот не взял". Ну как ему в голову могло прийти, что
струмент его, самая мирная вещь на свете, которой он подковы и лемехи ковал, для
страшного дела понадобится! Размахнулся офицер хитрым фамильным замахом, который
